Алексей Соловьев - Не мир, но меч! Русский лазутчик в Золотой Орде
— Это займет много времени, Андрей!
— А куда спешить? Нам нужна крепость — это главное. Значит, надо брать ее наверняка. Пусть даже на это уйдет лишний месяц-два!
Начались долгие подготовительные будни. Италийцы первое время оставались в гавани вдвоем, затем стали поодиночке уходить в море на несколько суток. Видимо, навещали Кафу с целью пополнения провианта и воды. Часть татар с помощью местных греков и армян изготавливала осадные орудия, другая расчищала от валунов прибрежную полосу, чтобы можно было лошадями докатить баллисты до укрепления.
По совету одного из ремесленников, знакомого с устройством генуэзских аркебуз, делалось пять катапульт вместо баллист. Имевшие длинный желоб, они могли так же, как и италийское мелкое оружие, стрелять круглыми камнями, используя всё ту же силу натянутой крепкой тетивы. Камни летели б гораздо дальше и прицельнее, чем из баллист, вполне способные при попадании проломить доски борта галеры. И баллисты, и катапульты делались неразборными и ставились на колеса, что делало их удобными для перемещения. Спустя полтора месяца решено было повторить приступ вновь.
Теперь все силы были брошены на нижнюю стену. Орду-хан руководил идущими на штурм нукерами, Андрей взял на себя защиту с моря.
Все повторялось, как и осенью. Вновь клубами дыма осажденные призвали на помощь вторую галеру, завидев начало татарских приготовлений. Вновь суда пошли к берегу, спеша на помощь своим. Вот только продолжение было на этот раз иным!
Первый дружный залп из многокилограммовых валунов взметнул воду с недолетом. Андрей велел закладывать в баллисты камни меньшего размера. После второго вода забурлила уже возле самых бортов. Вступили в дело катапульты, дерево затрещало, одна из мачт рухнула за борт, запутавшись в такелаже. Затем камень из баллисты ударил через открытую палубу, заставив два ряда весел в средней части поневоле взметнуться вверх. Свинцовые шары генуэзцев свистели вокруг, ударялись в деревянные щиты, мягко шлепали в людей. Выбывших заменяли новые. Вновь удачное накрытие, вновь попадания! Галеры выбрали якоря и поспешили к выходу из бухты, при этом было видно, как одна из них начинала крениться на борт. С десяток моряков бросили весла и принялись отчаянно вычерпывать воду. Вслед судам несся радостный вой и крики татарской рати.
Андрей послал гонца к Орду, еще не начавшему атаки, с предложением отвести нукеров подальше от стен. Баллисты были развернуты, теперь камни полетели в сторону укрепления. Бревна частокола не смогли долго выдержать многочисленных попаданий и рухнули в нескольких местах. В одном из проломов замелькало белое полотнище. Чембало сдавалось на милость победителя…
…Оставшиеся в живых восемь с небольшим тысяч татар и русичей в прощальном пиршестве праздновали победу и поминали ушедших на небеса. Вдали на горе гигантским пепелищем все еще рдела разрушенная и сожженная крепость. Две сотни пленных покорно ждали завтрашнего утреннего отбытия, согнанные в кучу и связанные в длинные вереницы. Помогавшие Андрею и Орду местные жители были отпущены на свободу и вознаграждены из захваченной немалой добычи. Грек Сандро взялся доставить все осадные орудия кратчайшим путем к Кафе. Поход закончился…
…Как оказалось вскоре, Могул Буги решился-таки снять осаду Кафы и откочевать обратно в улус Сарай. Словно ценный дар, вез он с собою весть о падении Чембало, приписывая это своей полководческой мудрости и спасая тем самым собственную голову от гнева великого хана. Согнувшись в земном поклоне перед Джанибеком, хитрый беглербек поднес дары из собственной казны, обещая, что после годичного отдыха в степи вновь соберет верные тумены и повторит поход на главную генуэзскую крепость в Крыму. На сей раз его ведущее положение среди ордынских эмиров сохранилось. О более чем 15 тысячах бесславно павших татар под каменными стенами Кафы великий хан узнал значительно позже…
Глава 11
Извечную противницу Москвы в спорах за великое Владимирское княжение Тверь лихорадило уже второй год. Покорный во всем Симеону Гордому князь Константин Михайлович Тверской решил проявить свою власть в борьбе с собственной родней и начал передел имущества. Вопреки предсмертной воле старшего брата Александра, записанной при ближних боярах в Орде накануне печальной гибели отца и сына по наветам Ивана Калиты, Константин начал брать на себя уделы жены покойного и его сына Всеволода. Подросший племянник не хотел оставаться спокойным свидетелем творящегося беззакония и произвола, собрал малую дружину и ответил силой. Он смог отстоять свои земли, но понимал, что это ненадолго. Для победы над обуянным жаждой наживы дядей нужен был сильный союзник, и Всеволод увидел такового в Симеоне Гордом. Константин не смог воспрепятствовать отъезду племянника в Москву, насторожился, на время осторожно затаился.
Приезд гостя поставил Великого Владимирского князя в трудное положение. Бояре Москвы не поддержали бы прямой военной помощи молодому и активному сыну Александра против дряхлеющего и слабовольного Константина — это, скорее всего, впоследствии привело бы к новому усилению позиций Твери. Но и отказать Симеон уже не мог: к тому времени он отчаянно влюбился с первого взгляда в сестру Всеволода, Марию, в мечтах видел ее своею третьей женой. А потому и принял свое, не зависимое от Боярской думы, решение.
Поздним вечером тверской гость тайно, по крытым переходам, был приведен в малую горницу великого князя. Верный слуга удалился, оставив князей с глазу на глаз за накрытым столом.
— Угощайся! — кивнул Симеон на вино и закуски. Всеволод послушно наполнил две чаши, положил на блюдо зажаренное лебединое бедро. Вслед за великим князем пригубил вина, взялся за разделочный нож и двузубую вилку. Покорно жевал, словно действительно был изрядно голоден. Вздрогнул от неожиданного вопроса:
— Как мать поживает?
— Выгнал дядя Настасью со двора княжеского.
— Сестру тоже?
— Куда ж Мария без матери?! Вместе нужду мают…
Вновь долгая пауза, нарушаемая лишь звуками еды и питья. Наконец, вытерев руки о плат, Симеон негромко изрек:
— Езжай в Орду, я дам тебе письмо к Джанибеку. Великий хан дружен мне, примет и рассудит. Он сам хотел вершить суды над русскими князьями. Я укажу в грамотке, что прошу хана принять твою сторону. Одарить найдешь чем?
— Малой толикой токмо. Константин всю нашу казну себе захватил. Отбить не удалось.
— Я дам что надо, напишешь заемную грамоту. С богом, Всеволод, езжай! Да, бают, в Орду мор пришел с юга, ты остерегись там! На подворье лучше не вставайте, разбей шатры за городом и чужих не допускайте. Коли дары какие получишь, вином протирай хорошенько, мне так купцы из Дербента советовали заезжие. Коли свои заболеют — изгоняй из стана немедля, жалости не имая. Страшный мор, черная смерть, страшнее мора прыщом! Думаю, сами там всё еще на подъезде узрите! Ступай, слуга тебя обратно проводит. О том, что здесь баяли, никому ни слова. Даже матери…
Всеволод прямо из Москвы направился водою в Сарай. Константин узнал об этом с большим запозданием. Его повестили тверские купцы, видевшие караван молодого князя на пристанях в Нижнем Новгороде. Узнал… и забил тревогу! Он ждал грамотки московской, торга с Симеоном, при котором все равно можно было хотя бы часть отнятого оставить при себе. Суд Джанибека сулил лишь новые проторы в казне и непредсказуемое волевое решение. Нужно было срочно выезжать, не дожидаясь ханского вызова. Тверской князь приказал готовить лодьи, дары великому хану, деньги для взяток эмирам, малую дружину для охраны.
На пристанях Сарай-Берке поразило непривычное малолюдье и горы почерневших разлагающихся трупов, которых специальные нукеры с промасленными повязками на рту стаскивали и свозили на длинных крючьях с разных сторон великого города. На подворье смерть попятнала уже троих старых слуг, ходивших на базар за продуктами. Страх и напряженность поселились в глазах вновь прибывших…
Константин узнал, что племянник остановился в степи. В ханском дворце также было пусто, Джанибек и Тайдула покинули город. Он оповестил о прибытии, начал обходить эмиров, оставшихся в своих домах. На входе окуривали серным дымом, принимали только его одного, подарки даже не смотрели, веля оставлять все за дверью. Разговоры велись уклончивые, чувствовалось, что племянник уже успел многого добиться за время своего пребывания. Надо было ехать в степь в ханскую ставку.
Джанибек принял официально-холодно. Расспросил, правда ли то, что тверской князь изгнал семью Александра из стольного города. Недовольно поцокал языком, сказал, что о дате суда и дядя, и племянник будут вскоре оповещены. Тайдула все время сидела на своем месте ханши молча. Константин покинул ставку в весьма смятенном состоянии.
