Альберт Зарипов - Первомайка
Картина перед ним была безрадостная: тела погибших товарищей на штабной дневке; лежащий на тропинке лейтенант Винокуров; две отстреливающиеся на валу фигуры - Стаса и замполита; сержант Бычков, получивший тяжелое ранение в голову и скатившийся на дно канавы; несколько растерянных и перепуганных молодых солдат, и перебегающие через вал справа и слева боевики, которые сразу же начинали обстрел позиций группы.
Несколько пуль попало в пулемет Стаса, и он захлебнулся и замолк. Сам же Стас был ранен в кисть правой руки и бедро. Прямо перед замполитом, едва успевшим перезарядить автомат, на валу выросло несколько темных фигур боевиков, сразу же сраженных очередью майора.
Удерживать позиции было уже незачем, да и некому. Майор Мороз, дав несколько очередей, сразу же был ранен в руку. Его автомат также был пробит вражескими пулями.
Единственным выходом было отступить к тыловому дозору, и разрозненные остатки первой разведгруппы по канавам начали отходить к Тереку. Двое бойцов тащили на себе раненого Стаса. Пробираться по дну заросшей кустами канавы было тяжело, и Стас с солдатами, шедшие напрямик по залитым водой ямам и промоинам, оказались последними из отступавших. На валу уже хозяйничали боевики - орали что-то и поливали огнем пространство перед собой, расчищая себе дорогу.
- Слыша за спиной крики боевиков, также продиравшихся через эти же заросли, и треск пуль над головой, боец Дарьин в запале прокричал Стасу:
- Товарищ старшлейтнант, у меня осталась последняя граната! Мы им живыми не сдадимся!
Подпрыгивавший на здоровой ноге старший лейтенант Гарин оттолкнул от себя разгорячившегося Дарьина и сильнее ухватился второй здоровой рукой за другого бойца:
- Пошел ты на хуй! Дурак! Иди, подрывай себя сколько хочешь, а я еще жить хочу…
Солдат понял, что он погорячился и записываться в камикадзе еще время не пришло, опять подхватил раненого, и все трое быстрее заковыляли к реке.
За спиной еще сильнее и громче начал трещать кустарник, сквозь который пробирались боевики. Тащившие Стаса бойцы припустили еще быстрее.
Дополнительных сил им прибавляли пули боевиков, которые перебивали ветки кустов и с чмоканьем вонзались в сырой склон. Радуевцы, также идущие по дну канавы, теперь стреляли уже перед собой вдоль канавы, и их очереди могли ненароком зацепить отставшую троицу.
Вскоре Стас с двумя бойцами вышли на наш тыловой дозор, который своим огнем из автоматов и одного пулемета прикрывал отход первой группы.
Первоначальный наш дозор из двух снайперов с ночными прицелами из первой группы вместе с высоким худым прапорщиком-армянином из златозубовской группы после прибытия 8-го батальона был усилен еще двумя солдатами во главе со старшим лейтенантом Сарыгиным.
И теперь именно они: старший лейтенант, прапорщик и четверо бойцов, собранные из разных подразделений в один тыловой дозор, несмотря на массированный огонь радуевцев из гранатометов и автоматов, были единственными спецназовцами, которые прикрывали отход своих товарищей и ожесточенно отстреливались из всего имевшегося у них оружия. Разрывом кумулятивной гранаты был ранен прапорщик и контужены двое бойцов, но они продолжали стрелять по огонькам выстрелов и силуэтам радуевцев.
Старлей Леха Сарыгин уже успел направить в нужном направлении бойцов первой группы, приказав им идти вдоль Терека до леса, а потом повернуть направо и выйти к горнопехотинцам. Когда из темноты показались фигуры солдат с раненым Стасом, тыловой дозор, прикрывая их, из всех стволов обстреливал трещавшие и орущие заросли и последним покинул свои позиции. В темноте ночи, хоронясь от пуль боевиков, солдаты и офицеры стали пробираться к темнеющему лесу. Кроме раненых из первой группы, они тащили на себе и раненых из тылового дозора. Наши бойцы, даже отступая, продолжали обстреливать радуевцев, пока окончательно не растворились в ночной темноте.
x x xОчнулся я от треска зарослей и криков «Аллах акбар», которые издавали продирающиеся сзади через кусты боевики. Я лежал на правом боку с поджатыми ногами и с минуту прислушивался к окружающей обстановке. Сзади на валу уже никто не отстреливался, и на позициях второй группы было тихо. Со всех сторон доносилась беспорядочная стрельба.
«ПРОРВАЛИСЬ. СЕЙЧАС И ЗДЕСЬ ПОЛЕЗУТ. МОЖЕТ, МОИ БУДУТ ОТХОДИТЬ И МЕНЯ ПОДБЕРУТ».
В голове как-то механически и флегматично появлялись мысли, как будто это были не мои слова, а чьи-то чужие. Я так и не услышал отхода моих бойцов вдоль вала по направлению к буйнакской роте.
«НАДО ОТХОДИТЬ К ПЕХОТЕ… ЭТИ В ЛУЧШЕМ СЛУЧАЕ ПРОСТО ДОБЬЮТ».
Почему-то вспомнился прапорщик-дагестанец, который попал в заложники к боевикам в Буденновске. За то, что он, мусульманин, служит в российской армии, да еще в летной части, которая бомбила их Ичкерию, чеченские боевики просто запинали его ногами до смерти.
Правая рука самостоятельно полезла во внутренний карман горки, где лежал пистолет, нащупала теплую сталь и не вынула его.
«ДОСТАВАТЬ НЕ БУДУ. ЕЩЕ ПОТЕРЯЮ… ДОСТАТЬ Я ВСЕГДА УСПЕЮ…»
Сзади послышался особенно громкий крик: «Аллах акбар». Дико орущий боевик был гораздо ближе, отчего я даже вздрогнул. Но чеченец невольно напомнил о чем-то более важном и столь же необходимом…
«О АЛЛАХ!!! О ВЕЛИКИЙ И ВСЕМОГУЩИЙ ГОСПОДЬ!!! ПОМОГИ МНЕ ВЫЖИТЬ В ЭТОМ АДУ… БУДУ ДЕЛАТЬ ЛЮДЯМ ТОЛЬКО ДОБРО… ПОМОГИ МНЕ…»
Никогда еще в жизни я не обращался к Богу в столь коротком, но неудержимом и всемолящем порыве… Как никогда мое существование на грешной и многострадальной земле зависело только от НЕГО… В этот отчаянный миг мои слабеющие и обрывающиеся мысли взывали только к НЕМУ… к единственному СПАСИТЕЛЮ…
Позади вновь раздались гортанные вопли радуевцев, заглушаемые их же короткими автоматными очередями. Это заставило меня как-то механически опереться на правую руку и перевалиться на голени. Теперь я также прижимался грудью к согнутым коленям, но уже держался руками за мерзлую землю, стараясь не завалиться вправо или влево. Наконец-то равновесие было поймано, и я все также неосознанно начал приподнимать туловище, продолжая упираться руками в стылую кашу из снега и грязи.
Я медленно встал на ноги и наугад пошел вперед, шатаясь и стараясь ориентироваться по памяти и идти вдоль вала к пехоте. Но я взял направление слишком вправо и через десяток метров оступился на склоне и свалился в канаву под валом. От удара я опять потерял сознание…
«Через года слышу мамин я голос, Значит мне домой возвращаться пора…
Через года слышу мамин я голос, Значит мне домой возвращаться пора… Через года…»
Когда я пришел в сознание, в голове заевшей пластинкой проносились эти две строчки из овсиенковской песни.
«НУ ВОТ. УЖЕ И КРЫША НАЧАЛА ЕХАТЬ. НОРМАЛЬНО. ТАК, ГДЕ Я?»
Я лежал на спине, на дне канавы. Из разбитой правой глазницы, из-под повязки текло что-то липкое и теплое.
«ДА. ТАК Я МОГУ ОТ ПОТЕРИ КРОВИ ЗАГНУТЬСЯ. НАДО ВЫБИРАТЬСЯ ОТСЮДА».
Я неумело перевернулся на живот и на четвереньках с трудом вскарабкался по склону канавы на поверхность. Надо мной продолжали трещать пули.
Беспорядочная стрельба вокруг не затихала. Я старался отдышаться и слушал доносившиеся отовсюду звуки. Способность видеть была утрачена, и теперь мне оставалось только слушать…
«ВИНТОРЕЗ МОЙ ОСТАЛСЯ РЯДОМ С ВИНОКУРОВЫМ. А…, У МЕНЯ ЖЕ ЕСТЬ ПИСТОЛЕТ».
Лежа на боку, я полез во внутренний карман и нащупал ПСС. Вынимать его, чтобы дослать патрон в ствол, я не стал.
«ЗАРЯДИТЬ ЕГО Я УСПЕЮ. А ЕСЛИ ПОЛЗТИ И ДЕРЖАТЬ ПИСТОЛЕТ В РУКАХ, ТО МОГУ ПОТЕРЯТЬ СОЗНАНИЕ И ВЫРОНИТЬ ЕГО.
Через года…»
Я встал на четвереньки и начал пробираться по снегу и редкому камышу.
Из-под повязки из правой глазницы продолжала течь кровь. Я инстинктивно задрал голову как можно выше назад и медленно, метр за метром, полз к своим.
Между носом, бинтом и кожей правой щеки образовалась пленка из подсохшей крови. Некоторое время по лицу ничего не текло, я даже понадеялся на то, что эта пленка запечется еще больше и остановит кровотечение. Я старался двигаться осторожно, но вдруг пленка прорвалась, и кровь маленьким потоком ринулась вниз, заливая усы, губы и подбородок. Противная тоненькая струйка стекла даже по шее под воротник. Я медленно обтер рукой лицо и постарался сплюнуть тягучую соленую слюну… Пришлось опять вытирать подбородок…
«Да… Видел бы кто меня сейчас… Ползу на карачках… И с высоко задранной головой… Через года слышу… А кровь-то течет…»
Послышался чей-то чужой голос, который мысленно меня спрашивал: «Что, жить-то хочется?» - «Да. Хочу», - как-то просто и тупо подумал я в ответ и потерял сознание. Я пришел в чувство от того, что лицом я лежал на мокром и рыхлом снегу, который мерзким холодом обжигал кожу. Моя правая рука была вытянута вперед, а левая согнута в локте и подобрана подо мной. Правая нога тоже была вытянута назад, а другая согнута в колене и подана вперед. Мне это положение что-то напомнило, но я так и не вспомнил, что именно.
