Михаил Кожухов - Над Кабулом чужие звезды
Уже очень скоро, раздобыв в военторговской лавке вожделенную мечту каждого «афганца» — портфель-дипломат, они возвратятся домой. К поседевшим от тревожного ожидания матерям. К разлюбившим девчонкам. Встанут к станкам, сядут за парты, примут новые батальоны и роты. Как сложится, как повернется их жизнь? Проклянут ли Панджшер, будут ли гордиться тем, что служили здесь?
Пока все эти вопросы отложены «на потом». Пока майор Виктор Радин собирает чемодан, возвращаясь из Полоцка в Панджшер после короткой командировки домой. И жена, вглядываясь в его погрустневшие глаза, тихо спрашивает:
— Не хочется возвращаться?
— Хочется, — честно отвечает он.
Апрель 1988 г.Из дневника
От Кабула и до самого Баграмского поворота я бессовестным образом спал, устроившись внутри бэтээра на засаленном солдатском спальнике. Это как раз та дорога, на которой приезжавшая недавно из Союза коллега желала себе «если смерти, то мгновенной». На «броне» же ехать она и вовсе не решилась из опасения при подрыве «улететь к духам». О чем и написала в «Комсомолке» в статье «Командировка на войну», которую вся страна читала, затаив дыхание от ужаса.
Но коллеге простительно, она все же была тут приезжей, и к тому же женщина, снисходительно думал я, засыпая под громкий рокот мотора.
Улететь в Панджшер тем же вечером, как я рассчитывал, не удалось. Над Баграмской долиной — мрачные тучи, накрапывает дождь, весь размокший мир замер в ожидании летной погоды. В такт дождю стучит на линотипе дивизионной газеты «Ленинское знамя» солдат:
«На недавних тактических занятиях экипажу сержанта И. Шабалина пришлось выполнять учебно-боевые задачи в сокращенном составе. Едва взвод стал выходить на позицию для учебных стрельб, раздался выстрел. На занятиях в который раз приходится сталкиваться с противником».
Худощавый главный редактор дивизионной газеты капитан Сергей Анисько возбужденно ходит по кабинету:
— Это цирк! Слава богу, теперь можно не ставить в кавычках слово противник. Но попробуй я напиши в репортаже: «Слушай, Васькин» — с меня три шкуры спустят. Я должен написать по уставу: «Слушайте, товарищ Васькин!» А потом этот Васькин, у которого на «учебно-боевой задаче» полвзвода под пулями полегло, он ведь не цензору, он мне в глаза смотрит. Скажи, ну почему я должен спаивать начальников, чтобы получить машину для производства клише? Почему я должен клянчить типографскую краску, — я что, это долбанное «Ленинское знамя» лично себе делаю?
Баграмскую «дивизионку», как и любую другую издающуюся в армии газету, запрещено выносить за пределы части. Солдаты вырезают из нее свои портреты и отсылают их в письмах домой, мамам. Мамам должно быть приятно узнать, что на войне другие солдаты обращаются к их сыновьям вежливо, не иначе как: «Слушайте, товарищ Васькин». А потом этот Васькин вернется домой, и у него задрожат руки, когда он начнет рассказывать об Афгане. Если, конечно, он вернется домой живым, этот Васькин.
— Здесь люди просто делают свое дело. И не надо визжать об этом, — говорит мне репортер «Ленинского знамени» Вадим Дулепов, немного застенчивый старший лейтенант с обожженным солнцем лицом и тревожными голубыми глазами.
Вадиму двадцать три года, у него орден Красной Звезды за участие в четырнадцати операциях. Вадим поет под гитару песни на свои стихи — злые, едкие, честные. Про то, что кто-то «должен подытожить, коль не мы, тогда ну кто же, восьмилетний этот долг». Он уступил мне свою комнату, в которой над столом прикноплены вырезки из «больших» газет под надписью: «Учись, салага». Моих публикаций я что-то на стене не нашел.
Всю ночь за стеной стучала печатная машинка. Перепачканный типографской краской бывший баптист, а ныне рядовой Дмитрий Зимогляд печатал завтрашний номер «дивизионки»:
«Высокие результаты на занятии по физподготовке показали рядовые В. Мезенцев и 3. Дадохов. Воины взвода, в котором они служат, считают, что в следующем году можно добиться большего. Мужество дедов и отцов зовет на славные дела сыновей и внуков…»
* * *Вторые сутки подряд повторяется один и тот же сюжет. В четыре утра к воротам дивизии подъезжает БТР, весь в инее еще не прошедшей ночи. Мы карабкаемся с Анисько на его ледяную броню, потом трясемся в кромешной тьме по разбитой дороге в сторону аэропорта, бежим по взлетному полю, забираемся в вертолет, переползая через какие-то ящики с печеньем, патронами, тушенкой. Дрожащими от холода руками застегиваем на себе карабины парашютных обвязок. И — возвращаемся обратно. К непогоде добавилось еще одно обстоятельство: где-то под Джелалабадом сбит «стингером» «Ми-24», полеты ограничены на всей территории Афганистана.
По этой причине я перемещаюсь по размокшему от дождя Баграму. Донимаю расспросами занятых своим делом людей, понимая в глубине души: и сам я, попавший сюда для того, чтобы писать военные репортажи, и они — воины-интернационалисты, или как там это будет называться через год-другой, — все мы живем уже вчерашним днем. Кому сегодня нужна фантастическая история о том, как спасали пилота сбитого самолета в Панджшере, который приземлился на крохотном скальном карнизе на высоте четыре тысячи двухсот метров над уровнем моря? Кто напечатает сейчас очерк о замечательных прапорщиках — братьях Долговых из саперного батальона, которые пишут одно на двоих письмо домой и честно делают свое дело, потому что не умеют иначе? Время — там, дома, — ушло вперед, перевернув страничку истории, в которой рассказывалось о далекой ненужной войне. А мы остались в Баграме.
* * *Истребитель-бомбардировщик «Су-17» сбили в Верхнем Панджшере. Сбили из ПЗРК:[19] обычная история для Афганистана, где летчикам порой приходится работать, находясь ниже господствующих высот. Вот на одной такой горушке и стоял стрелок. Его ракета попала в цель, самолет загорелся. У пилота не было другого выбора, кроме как, сообщив по рации о случившемся, нажать на кнопку катапультирующей системы.
Пара «поиска и спасения», стояла, как обычно, под парами на Баграмском аэродроме. Это два вертолета «Ми-8», готовые в любую секунду подняться на помощь попавшему в беду товарищу. Необычным в этой ситуации было только одно. В составе дежурной ПДГ — парашютно-десантной группы, приданной поисковой «паре», находился прапорщик Николай Скрипкин, всего две недели назад приехавший в Афганистан. Многократный чемпион Союза по парашютному спорту, у которого в биографии — три тысячи прыжков и 14 мировых рекордов.
Через шесть минут вертолеты уже были в воздухе: это на четыре минуты быстрее, чем требует инструкция. Штурман, старший лейтенант Мыльник, получив координаты места падения летчика, проложил путь. Обычно в Панджшере летают по строго определенным маршрутам, но теперь решили идти прямиком через горы: так быстрее. И уже через несколько минут засекли «комара» — радиомаяк пилота. Пошли на сигнал.
Но за это время произошло и еще кое-что. Разведка засекла «духовский» отряд, который направлялся к месту падения летчика. Было решено выдвинуть навстречу ему разведгруппу десантного батальона, которая просто обязана была найти летчика раньше, чем это сделают «духи». Два отряда опытных бойцов, афганцев и русских, вооруженных до зубов, выносливых, отчаянных, карабкались навстречу друг к другу с разных сторон ущелья.
Парашютист-прапорщик узнает об этом позже. Пока он высунулся, насколько было можно, из грузовой двери вертолета и вглядывается в заснеженные склоны, пытается высмотреть, найти катапультировавшегося пилота.
Сбитому летчику повезло: прапорщик разглядел белый парашютный купол на заснеженном горном карнизе в узком ущелье. Где-то далеко внизу под ними дымились обломки «сушки».
В том, что происходило дальше, честно говоря, даже не знаю, чья заслуга больше — парашютиста Николая Скрипкина или пилота «Ми-8» майора Анатолия Макаревича, который вывел Скрипкина точно на цель.
Многократный чемпион Союза сумел прыгнуть с парашютом с высоты 4800 метров и точно приземлиться на крохотном карнизе на высоте 4200. Прыгал в полном боевом комплекте — в бронежилете, с гранатами, рацией, оружием. Это сложно даже для мастера такого класса, как Скрипкин. Он доложил по рации:
— Жив летчик, все в порядке, только замерз очень. Здесь мороз минус 15, есть опасность схода лавины. Забирайте!
Анатолий Макаревич сжал от досады зубы: забрать их он уже не мог. Пока шли, пока искали, пока готовили выброску — сожгли топливо, его осталось только чтобы дотянуть до Баграма.
Через несколько минут над Панджшером появилась машина сменившего его капитана Юрия Власова. То, что потребовалось от него, по всем человеческим и авиационным меркам следует отнести к области невозможного.
