Почетные арийки - Роже Дамьен
Никто так и не узнал, что произошло в том кабинете и через что она прошла. Они никогда не говорили об этом.
Париж, март 1943 года. После заключения в тюрьме Турель от прошлой Марии-Луизы — величавой и уверенной в себе — не осталось и следа. В ее душе произошел какой-то переворот, последствия которого она еще не до конца осознала. Когда Мария-Луиза вернулась домой, ее из деликатности почти ни о чем не расспрашивали. И это было к лучшему — ей не хотелось рассказывать родным подробности своего заключения. Как описать словами шок, пережитый ею в момент ареста? Как передать последовавший за этим ужас и смешанные чувства стыда и унижения, которые ей довелось испытать? Ее дочери и сын выросли в привилегированном мире, как и она сама. Тому, что она пережила, не было места в этой вселенной. Попав в тюрьму, она столкнулась с параллельной реальностью, достойной самых жутких кошмаров, о которой не стоило упоминать.
Вопреки всему Мария-Луиза пыталась соответствовать тому образу властной и сильной от природы женщины, который ей всегда приписывали. В глазах семьи она оставалась прежней. Но лишь внешне, ибо внутри нее что-то навсегда сломалось. Она ушла во внутреннее изгнание, состоящее из отречений, молчания и невыплаканных слез. На обломках своей израненной гордости она воздвигла непроницаемую стену, за которой, глубоко внутри, пыталась замуровать память о днях своего заточения, но ни самолюбие, ни сила воли не смогли исцелить ее боль. Загнанная в рамки роли, написанной для нее давным-давно, она чувствовала, что у нее нет иного выбора, кроме как и дальше носить бесстрастную маску самодовольства.
Ее терзала непрекращающаяся тревога. Ее близкие узнали, кто она такая. Ее настигло прошлое столь далекое и чуждое ей, что она до сих пор отказывалась верить, что оно имеет к ней отношение. Поневоле она несла в себе бремя проклятых. Насколько тяжело было ее детям допустить, что их мать в действительности принадлежит к отбросам общества? Она внушила им глубокое убеждение в их исключительности. Они были воспитаны в естественном и неотъемлемом ощущении собственного превосходства. Им была присуща уверенность тех, кто во всем прав. Жизнь, основанная на унаследованных привилегиях и самодовольстве, граничащем с наглостью. И ей некого было винить, кроме себя. Это она превратила их в чудовищ, закостеневших в своей самонадеянности. Они были слепы по отношению к ней, а она не стала выводить их из этого заблуждения — не только из гордыни, но и из страха. Их представление о женщине, которая дала им жизнь, было основано на ложных предпосылках. До сих пор они воспринимали ее еврейское происхождение лишь как эксцентричность, некую колоритную особенность. Для них родиться еврейкой было примерно тем же, что родиться в Америке или колониях. Она бы предпочла, чтобы у нее нашлось мужество указать им на ошибку гораздо раньше, но у нее так и не хватило духу самой сорвать маски. Теперь это сделает за нее ход истории, причем самым жестоким образом. На суде истины Мария-Луиза призналась бы во всем. С неистовым гневом она кричала бы им в лицо: да, она внучка Авраама Якоба Штерна. Она еврейка. И ни ее брак, ни замки, ни обращение в христианство никогда этого не изменят.
Вскоре она поняла, насколько ужасным было это падение для ее детей. В их смущенных взглядах, в их, казалось бы, сочувственных словах она распознала едкий привкус стыда. Это чувство было обращено не только на мать, но и на них самих. Ее дорогие дети, плоть от плоти ее, страдали так же, как и она. У них не было другого выбора, кроме как разделить с ней тяжесть бесчестья и унижения. Они тоже вынуждены были оправдываться за свою еврейскую кровь. Она хотела служить им оплотом, защищать их, но ничего не могла сделать. До сих пор жизнь позволяла им игнорировать то, что теперь безжалостно раскрывали перед ними сложившиеся обстоятельства: в их жилах текла кровь проклятой расы.
Апрель 1943 года, Кютс. Вот уже несколько месяцев, как Люси переехала в небольшой павильон на территории замка. Она надеялась, что это поможет избежать мер по ариизации дома, где жили ее дети. К приезду сестры она вернулась в собственную комнату в замке, одновременно взяв на себя роль рачительной хозяйки. Она хотела, чтобы все было идеально. В кладовой и на кухне она давала все новые и новые указания, составляя меню. Велела открыть все массивные буфеты и достать посуду, предназначенную для особых случаев. Когда Мария-Луиза бодрым шагом вошла в большую гостиную, даже не сняв пальто и шляпу, прохладный весенний день был уже на исходе. В камине горел огонь, но его не хватало, чтобы согреть огромную комнату. Ее обстановка навевала мысли о романтическом укладе загородных домов Южной Англии: выбеленные деревянные столики, широкие удобные кресла. Казалось, эти предметы не составляют никакого продуманного ансамбля и лишь слепота, порожденная привычкой, удерживает их вместе. Люси, одетая в свой обычный твидовый костюм, медленно поднялась с места. Взгляды двух женщин встретились. Их захлестнули эмоции. Без лишних жестов, но с влажными от слез глазами, они расцеловались, взявшись за руки. Прошел почти год с тех пор, как они виделись в последний раз. В сложившихся обстоятельствах сестры лишь иногда звонили друг другу, еще реже писали. И вот, после долгих месяцев разлуки, они наконец-то снова были вместе. Люси заметила, что Мария-Луиза похудела, ее щеки впали. Им хотелось поговорить, подбодрить друг друга, но этому мешала излишняя сдержанность. Да и момент казался неподходящим для того, чтобы изливать душу, — они были не одни, в гостиной собралась вся семья. После того как были поданы прохладительные напитки, Люси пригласила сестру подняться в приготовленную для нее комнату и немного отдохнуть.
Час спустя Мария-Луиза, накинув на плечи шаль, спустилась к ужину. Войдя в столовую, она заняла место в конце большого стола. Не успели Люси, ее сын и невестка сесть, как комната внезапно погрузилась в темноту.
— Немцы все чаще и чаще отключают электричество, — пояснила баронесса и, чиркнув спичкой, зажгла канделябр в центре стола.
Разговор плавно перетек в банальное обсуждение урожая и погоды, которая выдалась не слишком благоприятной. Однако мысли собравшихся занимало совсем другое. В воздухе витало напряжение. Комендантский час погрузил деревню в тревожную тишину. Жители сидели по домам, стараясь не выходить на улицу, избегали разговоров. Несколькими днями ранее недалеко от Крея была совершена диверсия на железнодорожных путях. После этого немцы взяли в заложники несколько человек, выбранных в произвольном порядке. Их собирались расстрелять, если не объявятся виновные. Люси старалась не высказывать своего мнения об этих французах, которые ушли в подполье и пытались оказывать сопротивление оккупантам. По правде говоря, ей была не по душе сама идея диссидентства, не говоря уже о насильственных действиях. Тем не менее в глубине души она не могла полностью подавить определенную симпатию к этим мужчинам и женщинам, которые боролись за свободу.
— Эти действия бессмысленны и безответственны, ведь от последующих репрессий может пострадать кто угодно, и прежде всего — невинные люди, — сказала Мария-Луиза.
— Жертвовать собой — это вид надежды, — возразила Люси. Она не чувствовала угрозы лично для себя, но желтая звезда, которую она надевала, выходя из дома, заставила ее задуматься о смысле всего этого.
— Ты права. В конце концов, кто мы такие, чтобы судить их? — признала ее сестра.
После ужина все перешли в библиотеку, тускло освещенную двумя чадящими керосиновыми лампами, где расположились в просторных креслах. Молодой барон допил свой бокал бренди, затушил сигарету и удалился вместе с женой. Сестры наконец-то остались одни. Они могли бы предаться воспоминаниям о прошлом, о причудах их матери, о балах и приемах, которые она когда-то давала в своем особняке на Фобур-Сент-Оноре. Но сейчас им было не до того. По дороге от вокзала до замка Мария-Луиза разговаривала с племянником. Они оба считали, что оставаться здесь, где в любой момент можно было стать жертвой доноса, для Люси стало слишком рискованно. Облавы проводились все чаще. В лагерь Руалье, расположенный всего в нескольких километрах, свозили евреев, которых затем отправляли в Германию. Пришло время укрыться. Мария-Луиза предложила сестре перебраться в южную зону и незаметно поселиться в доме ее деверя в замке Лангладов. Был и другой вариант. В Санлисе монахини монастыря Сестер Святого Иосифа из Клюни принимали одиноких женщин. Люси могла найти там приют на некоторое время, пока все не успокоится.
