Богдан Сушинский - Стоять в огне
— А что можно сказать? Был красноармейцем. Потом полицаем. Потом…
— Все это я знаю, — сдержанно напомнил ему Беркут. — Как он ведет себя? Чем оправдывает предательство? И вообще…
— Предательства не оправдывает. Но жить хочет.
— Божественно. Жаль только, что страстное желание жить на войне редко принимается во внимание.
— Но он просится в отряд. Клянется, что искупит вину, что все понял. Говорит, что, если бы ему доверили, пошел бы на задание и добыл себе оружие в бою. С ножом пошел бы.
— Это уже нечто более конкретное.
— Почему ты ни разу не вызвал его к себе? Мог бы сам поговорить. Ведь тебе же решать. Ты командир.
— Спасибо, напомнил. Я его специально не вызывал. Пусть человек подумает, покается наедине. Проклянет себя за предательство. А кроме того, как следует подрожит за свою шкуру. Ему это не повредит.
— Выдерживаешь, значит? До полного брожения ума и селезенки? Ну-ну…
— Уже выдержал. Давай его сюда. Самое время поговорить.
Через несколько минут Гуртовенко стоял перед Беркутом. Он уже знал, какая участь постигла Звонаря, и был уверен, что после этого допроса его тоже казнят. Но все же смотрел на Беркута с надеждой.
— Приговор вам известен, — начал Громов без всякого вступления. — Иным он и быть не может.
— Понятное дело, — едва прошевелил губами Сова, уставившись на носки своих разбитых сапог.
— Но мне хочется спасти вас. Не из чувства жалости.
— Да? Действительно можете спасти меня? — несколько оживился Гуртовенко. — Это еще возможно?
— Еще возможно. Я, конечно, мог бы прибегнуть к известному вам приему вербовки. Сказать, что возвращаться на службу к немцам вам уже нет резона… Ибо, спасая свою жизнь, разоблачили одного из лучших агентов абвера.
— Я все понял, Беркут, — перебил его Гуртовенко. — Вы могли расстрелять меня. Или повесить. Я этого вполне заслужил. Командир любого другого партизанского отряда давно подписал бы мне этот самый приговор. И то, что вы отнеслись ко мне вот так, по-человечески… Я не забуду этого. А теперь дайте мне возможность искупить вину. Это в вашей воле. Я ведь и требую не многого — права умереть, как подобает солдату, а не как вонючий полицай.
— Слишком быстро от немцев и полицаев открещиваетесь.
— Так ведь начал не сейчас. Насмотрелся на них. Знаю, что там за сволочь подобралась в полиции ихней. Но пути назад не было. Не было — такая вот заколдобинка. Спасал шкуру?! Да, спасал, как мог. Оставь меня в отряде, Беркут, — вдруг перешел на «ты». — Спас мое тело — спаси и душу…
— Полагаете, что и душу тоже смогу?
— Я знаю, что ты не Иисус Христос…
— Тогда поговорим о деле. Вам придется вернуться в крепость, — Беркут специально выдержал паузу, хотел, чтобы Гуртовенко осмыслил это предложение. — Повторяю, вернуться в крепость, в отряд Штубера.
— Ты же знаешь, что это невозможно.
— У меня нет никаких гарантий, что вы не предадите еще раз. Но я поверил вам и иду на риск…
— Уже сказал, Беркут. Второй раз не изменю. Но зачем посылать меня на бессмысленную гибель? Оставаясь в отряде, я, по крайней мере, убил бы нескольких гитлеровцев. А так… Ты уверен, что в «Мстителе» не действует еще один агент? Если не самого Штубера, то гестапо или абвера? Уверен, что завтра-послезавтра там не появится изменник, который захочет спасти свою шкуру, продав мою, грешную?…
— Уверенности нет, — сухо ответил Беркут, садясь за стол и жестом приглашая садиться Сову. — Но партизан, который привел вас сюда, передал в отряд, что вы остались в нашей группе. Просто Беркут решил увеличить свое войско и охотнее всего принимает бывших красноармейцев. Поскольку сам из офицеров. А значит, в отряде никому не известно, что вы — агент Сова. Теперь дальше… От меня вы бежали потому, что видели, как неожиданно провалился агент Звонарь. И потому, что почувствовали: вас тоже подозревают. Понимаю, риск есть. Все неожиданности предвидеть невозможно. Допрашивать вас могут основательно. И все же такое объяснение будет вполне естественным. Конечно, Штубер попытается обвинить вас в трусости. Но, по-моему, он и прежде был о вас невысокого мнения. Я не прав?
— Что да, то да, — устало произнес доселе молчавший Отаманчук.
Гуртовенко удрученно развел руками. Сейчас он готов был соглашаться со всем, что услышит от этого человека.
— Так что своим объяснением провала операции вы всего лишь укрепите его в этом мнении.
* * *Несколько минут Сова молчал. Беркут понимал, что возвращаться в крепость ему не хочется. Но бывший агент Штубера хорошо знал и то, что отказаться он тоже не имеет права.
— Что я должен буду делать там? — спросил он наконец.
С ответом Громов не спешил. Он как бы испытывал решение Совы на искренность. В его молчание ввинтился приглушенный, вкрадчивый гул мотора пролетающего неподалеку самолета. По звуку лейтенант определил: «рама». Она появляется над лесом уже четвертый день подряд, и Громов начинал думать, что самолет-разведчик немцы посылают не для того, чтобы определить базы партизан, а чтобы постоянно держать их в напряжении и страхе.
— В Градчанском лесу появился какой-то небольшой партизанский отряд, который приглашает к себе кого угодно — от стариков до подростков. Ведет он себя пока что сдержанно. Даже, пожалуй, слишком сдержанно. Активных действий против немцев не предпринимает. Немцы его тоже не трогают. Люди в этом отряде вроде бы не из местных. К тому же неизвестно, откуда он вообще взялся здесь. Поэтому есть подозрение, что это еще один подсадной отряд, сформированный Штубером.
— Вполне возможно.
— Так вот, попроситесь туда. Но сделаете это деликатно. Мы не заставим вас надолго задерживаться в нем. Хотя все зависит от того, как скоро вы справитесь с заданием. Уже через два-три дня постарайтесь передать сведения о его численности и командирах, о его назначении. А также выясните, когда и где он формировался. Как именно будете поддерживать связь с нами — это вам объяснит начальник разведки отряда «Чапаевец» Отаманчук. Прошу, Василий Григорьевич.
— Вблизи того района, где, по нашим предположениям, базируется подсадной отряд, есть село Квасное. На околице его живет старик — Роденюк. Всю жизнь он проработал портным. У немцев вне подозрений. Словом, наш человек, надежный. Правда, до сих пор мы ни разу серьезно не использовали его. Но это даже к лучшему. Просто зайдете к нему. Скажете, что от учителя Отаманчука. И оставите записку. Отыскать Роденюка несложно. Риска никакого, старик не выдаст. Связь с ним наладим. Как только получим ваше сообщение, передадим через него дальнейшие инструкции.
— Было бы хорошо, — добавил Беркут, — чтобы в ночь нападения на этот лагерь вы оказались в карауле, ликвидировали своего напарника и забросали землянки гранатами. Мы еще напомним вам об этом. Но говорю заранее, чтобы с первого дня готовились к такой операции и, по возможности, запаслись гранатами. Выполнив это задание, останетесь в нашем партизанском отряде. Прошлое будет забыто. Вина искуплена. Если вы согласны, обсудим всю эту операцию более подробно. Есть вопросы?
— Какие ж тут вопросы? — поднялся Гуртовенко. — Раз нужно — значит нужно… Доверяете — и на том спасибо.
— Тогда готовьтесь к «побегу». Лучше всего сделать это сегодня вечером.
Гуртовенко вышел. Беркут и Отаманчук вопросительно посмотрели друг на друга.
— По-моему, вы не верите, что в этот раз он не предаст? — сказал Беркут.
— И верю, и не верю. А главное, боюсь, что можем погубить Роденюка, старого безвинного человека. Да и кто знает, что это за отряд в Градчанском лесу? Вдруг окажется, что это не «рыцари». И мы только зря потеряем время? Может, лучше было бы направить его сюда, к Лансбергу?
— Не стоит. Здесь все ясно: банду Магистра надо немедленно уничтожить. А те, из Градчанского, для нас пока еще загадка.
36
Выслушав рассказ Совы, Штубер несколько минут молча курил, подозрительно присматриваясь к своему агенту. Сова тоже молчал и, переминаясь с ноги на ногу, терпеливо ждал. Он понимал, что гауптштурмфюрер недоволен его неожиданным возвращением, но еще больше он недоволен провалом одного из своих лучших агентов — Звонаря. Однако волновало Сову не это. Единственное, чего он сейчас по-настоящему опасался — что Штубер догадается, почему он оказался перед ним.
— Там, в лагере Беркута, Звонарь видел тебя?
— Нет. — Гуртовенко был готов к этому вопросу и старался отвечать как можно увереннее и правдивее. — По-моему, нет. Это один партизан сказал мне, что задержали фашистского шпиона по кличке Звонарь. А потом меня вдруг вызвал Беркут и устроил настоящий допрос. Хотя и назвал его предварительным знакомством. Из его вопросов я понял, что в отряде меня тоже подозревают. И, может быть, именно для того и прислали к Беркуту, чтобы помог раскрыть меня.
