Дмитрий Калюжный - Житие Одинокова
Старый богослов-химик объяснил, что таково свойство всех русских. А русскими он почитал православных, независимо от того, какого они роду-племени. А не православных, даже числящихся русскими, с усмешкою называл «людишки». Но имелись исключения: знатного строителя товарища Ухватова, коммуниста, атеиста и матерщинника, дед относил к православным. И говорил, что среди коммунистов много бесов, но есть и православные, пусть они об этом пока и не догадываются…
* * *В первый день пребывания на курсах Василий познакомился с Юрой Переверзевым. Случайность! Вечером курсантам показывали фильм, и они двое оказались на соседних местах. Вместе и вышли. Юра сказал:
— Вы заметили, они там клуб устроили в бывшей церкви.
— Нет, не заметил, — ответил Василий.
— Да-да. Замаскировано немножко, а видно. Архитектура церковная.
— Ну и что? Фильм же не об этом.
— Так… Неприятно. В нашем городе было три церкви. В одной теперь склад, в другой клуб, третью совсем развалили.
— Ты, что ли, верующий?
Юра быстро глянул по сторонам — не слышит ли их кто? — и кивнул.
Поповский сын, он с отцом и матушкой тихо жил в селе в глубинке аж до 1933 года. И вдруг кому-то стукнула в голову мысль закрыть церковь. Община была против, и его отца обвинили, что это он настропалил людей заявить протест, то есть занимался нехорошей пропагандой. Отца сгребли. Слава Господу, было это ещё до начала борьбы не только с врагами народа, но и с членами их семей. Юра с матушкой переехали в райцентр, и там он, самоучка-механик, оказался ко двору. Окончил ремеслуху, работал, а тут война. С немцами дрался отчаянно; на открытом комсомольском собрании его буквально вынудили подать заявление, и стал Юра членом ВЛКСМ. Чей он сын, командование знало, и всё же проявленные им в боях решительность и смекалка перевесили, и его послали на курсы.
Васе показалось удивительным, что в разгар его размышлений о собственных отношениях с Господом судьба послала ему знающего собеседника.
В тот первый день знакомства он, для поддержания разговора, поведал новому знакомцу, как был в рейде за линией фронта и видел колокольню, разбитую немцами в селе Сенино.
— А когда мы начнём наступать, — с грустной улыбкой ответил Переверзев, — то по пути на колокольнях будут сидеть немцы с биноклями, и расшибать колокольни станут наши, советские снаряды.
— Так ведь война.
— Да. А у нас в городе, и в моём родном селе, и в других местах без всякой войны…
— Не надо преувеличивать! — нахмурился Василий. — Я с отцом и матерью поездил по стране. В таких диких местах строили — и нигде церкви особо не рушили. Хочет община, чтоб церковь работала — да на здоровье. Но чаще просто не оказывалось верующих. А помню, был случай, целый монастырь добровольно ушёл на стройку к товарищу Ухватову. Бумажный комбинат строили.
— У вас свой опыт, а у меня свой, — сказал ему на это Юра.
— Почему ты зовёшь меня на «вы»? — спросил Василий. — Мы одинаковые курсанты.
— Я так привык, извините. Я батюшку и матушку своих на «вы» звал. И по воинскому Уставу положено на «вы».
И дальше по вечерам они, единственные здесь некурящие, неспешно гуляли по улице вдоль ряда изб. Если, конечно, вечер не был сильно дождливым. Делились жизненным опытом, обсуждали Писание. Правда, Василий поостерёгся объявлять сыну священника, что имел приватный разговор с Богом.
На второй неделе этих прогулок в их компанию затесался комсорг курсов, сержант Лубенец. Ознакомленный с некоторыми личными делами, он знал, что комсомолец Переверзев — с поповской гнильцой, а комсомолец Одиноков, наоборот, крепкий член, имеет благодарность от командующего армией. Услышав как-то отрывок их разговора о религии, он отчего-то решил, что крепкий Одиноков перевоспитывает гниловатого Переверзева. Это его обрадовало, он похвалил Васю за инициативу и стал иногда примыкать к ним во время их вечерних разговоров. То, что Юра уважительно обращался к нему на «вы», укрепило его уверенность, что они с Васей на правильном пути и сумеют повысить сознательность Юры, испорченного отцом-мракобесом.
Воспитанный на отрицании религии, Лубенец ничего о ней не знал, кроме того, что сочли нужным сообщить ему старшие товарищи на антирелигиозных собраниях. Вот он и взялся перевоспитывать Переверзева, выдёргивая из памяти обрывки речей, звучавших на тех собраниях. Возмущался, как всё примитивно в Ветхом завете — ой, не зря его прозвали ветхим, устарел! — Иона этот во чреве кита, он же бы там сдох, и Каин с Авелем полные придурки, а уж Христос…
— Об Иисусе Христе повествует не Ветхий, а Новый завет, — мягко поправил его Юра.
— Так их что, два завета?! — удивился Лубенец, посмотрев на Одинокова.
— Точно, два, — подтвердил Василий. — А Евангелий в Новом завете целых четыре. И ещё там деяния апостолов, их письма.
— Чёрт ногу сломит в вашей религии, — пробормотал комсорг.
— Как странно, — заметил Юра. — Вы упоминаете чёрта совершенно не к месту.
— А, неважно, — махнул рукой комсорг. — Заветов может быть хоть десять, это ничего не меняет, сказки остаются сказками. К примеру, Христос накормил толпу голодных пятью хлебами. Ладно, это я могу себе представить. Бывало, и нам приходилось делить пять хлебов и две рыбёшки на батальон. Но откуда там набралось двенадцать корзин объедков?! Ты сам-то подумай головой. Смолотили бы с костями и чешуёй!
Когда курсантам объявили, что вместо обычного воскресного кинофильма перед личным составом выступит лектор из Москвы, специалист по религиям, комсорг обрадовался: он надеялся, что лектор подкинет ему аргументов для споров с Переверзевым. Обрадовался и Вася — он искал новой пищи для ума.
И оба были изрядно озадачены началом лекции.
Лектор — как объявляла афишка, Евгений Иванович Молотилов, профессор — вопреки их ожиданиям не напал прямо и решительно на Господа Бога и сына его Иисуса Христа, а повёл речь об Александре Васильевиче Суворове. Царский лизоблюд, оказывается, непрерывно воевал аж тридцать лет, его армия ни разу не отступала, не проиграла ни одного боя. Мало того! Она побеждала противника, превосходящего по численности, и всегда — с минимальными потерями. В итальянской кампании, например, Суворов победил так, что на каждого погибшего нашего пришлось 75 убитых врагов. А в битве при Рымнике турецкое воинство превосходило наши войска в пять раз. И что же? Турок погибло около семнадцати тысяч, не считая раненых, а Суворов потерял 45 человек убитыми и 133 ранеными.
Курсанты притихли. Все они пережили тяжелейшие бои, отступали, каждый терял друзей. Сообщение, что когда-то наша — наша! — армия никогда не отступала, для многих стало откровением. В школах, рассказывая им о царизме, упоминали только притеснения крестьян и унижения солдат дворянами. А тут — на тебе!..
Да, лектор был умелый. Смог с первых слов захватить аудиторию. В глазах слушателей светился вопрос: как это было достигнуто? Лектор сам задал этот вопрос:
— Как это было достигнуто? — и сделал нарочитую паузу. Оглядел всех, предложил, чтобы ответил кто-нибудь из зала. Курсанты стали переглядываться. Некоторые улыбались, отводили глаза: никто не хотел отвечать. С последних рядов, где сидели несколько преподавателей и командиров, раздался голос комиссара курсов Мерзликина:
— Почему бормочете? Отвечайте смело и громко, кто знает.
— Так ведь никто не знает! — выкрикнули из зала.
— Кто сказал? — гаркнул комиссар. — Встать!
Поднялся курсант Петя Туков. Доложился:
— Красноармеец Туков!
— Отвечайте на вопрос, Туков! Как Суворов сумел достичь этого самого?
— Я ж говорю, мы не знаем, товарищ комиссар.
— А вы подумайте, подумайте.
— Ну… Как достиг… Наверное, применял стратегию и тактику.
— Неуд, курсант Туков. Стратегию и тактику применяли все, а побеждал Суворов. Садитесь, — и комиссар кивком передал слово лектору.
— Причина суворовских успехов, товарищи, в особой системе подготовки солдата, — лектор поднял палец, наклонился над трибуной и оглядел зал. — Суворов обращался к лучшему в человеке! Он говорил, что не руки, не ноги, не бренное человеческое тело одерживает на войне победу, а его бессмертная душа! Это она правит руками и ногами, направляет оружие — и если душа воина велика и могуча, то победа придёт обязательно. Но душа может править руками и ногами, если преодолён страх, а посему, по словам полководца: «Первое — храбрость. Кто испуган, тот побеждён наполовину. У страха глаза велики, один за десятерых кажется. Кто отважен и смело идёт прямо на неприятеля, тот одержал уже половину победы». Отсюда задача: нужно воспитывать и закалять душу воина так, чтобы не боялся он никакой опасности.
В зале у многих сами собою пооткрывались рты. О чём он?! Как тренировать руки, ноги и тело — их учили; как обращаться с оружием и как научить этому солдата — тоже. Но как воспитывать душу? Что это за душа такая?..
