Богдан Сушинский - Плацдарм непокоренных
— Может, здесь они и сидят, — донеслось с поверхности плато. Лица Андрей не видел, только полу шинели. Кончик ее опустился прямо в трещину. — Граната у тебя еще есть?
— Не сметь обращаться ко мне на «ты»! Я что, непонятно объяснил вам всем, провинциальные мерзавцы?!
— А кто ты теперь такой? Ты и есть «ты», — с наглым спокойствием ответил тот, кого назвали Романовым, отступая от щели. — Впрочем, гранату сюда не протолкнуть. Мину бы какую-нибудь заложить, или тротиловую шашку.
«Провинциальные мерзавцы»?! — только теперь вдруг Андрей понял, что так поразило его. Он знал только одного человека, который любил повторять эту фразу, — им был поручик Белой гвардии Розданов. Вот именно, поручик Розданов. А что, тот же цинично-жесткий тон, та же неподражаемая интонация.
Однако знал Беркут и то, что бывший поручик Белой гвардии, а затем начальник районной полиции, отказавшийся сжигать хутор вместе с его жителями (да, как это ни странно, отказавшийся!) застрелился в тюремной камере. На его глазах.
— Все-таки дай гранату, ты, «ваше благородие»! И с «мерзавцами» своими поосторожнее. Пока тебя только разжаловали. Но скоро и вздернут. С фанерной дощечкой на груди: «Он продался коммунистам».
— Своей гранатой я распоряжусь сам. И вообще пшел вон! Пшел-пшел! — рявкнул Розданов. Теперь Беркут окончательно признал его, хотя и отказывался верить. — Романов, видите ли! Святая для Руси, императорского рода, фамилия, и вдруг такому быдлу! Провинциальный мерзавец!
Выслушав это, обладатель императорской фамилии зло выругался и, судя по наступившей вслед за этим тишине, ушел от щели.
Розданов же, наоборот, загорелся идеей проникнуть в подземелье: достал гранату, попытался протолкнуть ее в щель, но, убедившись, что она не пройдет, вынул.
— Уж не вы ли это, поручик Розданов?! — наконец решился Беркут, поняв, что обладатель императорской фамилии в самом деле ушел.
Розданов на какое-то мгновение замер, но, довольно быстро придя в себя, метнулся в сторону и упал в двух шагах от щели.
— Да не стану я стрелять, поручик! — как можно громче заметил капитан. — Хотя давно мог бы пристрелить.
— Ты-то, провинциальный мерзавец, кто такой?
— Он самый и есть — провинциальный мерзавец.
— Всерьез спрашиваю. Откуда знаешь меня? Отвечай, а то и в самом деле рвану!
— Лейтенант Беркут. Камера следственной тюрьмы гестапо и полиции в Подольске, на Днестре.
— Лейтенант? Беркут?! Неужели тот самый Беркут?! Лжешь!
— Ты же видишь, что, произнося это, на икону перекрестился.
— Но ведь тебя расстреляли. В госпитале мне сообщили…
— А я уже с того света. Разве не понятно? Кстати, в чине меня повысили, теперь я уже капитан.
Андрей слышал, как, шурша каменным крошевом, Розданов медленно возвращается к щели.
«Какая удача, что Хомутов заманил меня сюда, — подумал он. — Ведь так никогда и не встретились бы. Неужели действительно всем этим скоротечным балом жизни правит некая Судьба?»
— Неужто и в самом деле вы, лейтенант?! Изумлению моему нет пределов.
— Вообще-то я должен изумляться куда больше, нежели вы. Стрелялись-то вы, поручик, в моем присутствии.
— До сих пор не могу простить себе этого выстрела, лейтенант, пардон, капитан. Слово офицера. Нет, я не играл, не юлил. Будь я проклят. Стрелял в сердце. Но пуля вошла куда-то в предплечье и в спину. А эти провинциальные мерзавцы… вы ведь видели: из камеры меня выволокли, как мертвеца. Это фельдшер… фельдшер все понял, сообразил. И немцам, святая душа, сказал не сразу, а велел оттащить меня в санитарный блок. Я стрелялся, будь я проклят! Однако эти провинциальные мерзавцы…
— Верю, поручик, верю. Всякое в этом мире бывает. Судьба, одним словом. Подползайте поближе. Трудно выкрикивать каждое слово. — И, подождав, пока Розданов приблизится вплотную, спросил: — Если я верно понял, вас разжаловали и отправили на фронт, рядовым?
— Вроде бы еще не на фронт. Но все остальное — верно. Стрелять не будете?
— Слово чести офицера.
— Бросьте, лейтенант, у красноармейцев его никогда не существовало — «слова чести офицера», как и самих офицеров, — простуженно прохрипел Розданов.
— Неудачное время мы выбрали для такой полемики.
— Не полемики, а констатации, — проворчал поручик. И все же поднялся, присел на камень у самой щели.
— Так служите вы сейчас в полиции?
— В некоем охранном батальоне. Сегодня вот нас перебросили сюда, «выкуривать и добивать русских крыс», как гласил приказ, изданный этими провинциальными германскими мерзавцами.
— Похоже, что и вы их уже невзлюбили.
Беркут услышал запах сигаретного дыма и понял, что поручик закурил.
— И никогда не любил. Кстати, немцы уже знают, что русскими командует капитан Беркут. Я слышал вашу фамилию.
— Почему же тогда разыгрывали удивление?
— Было сказано «капитан». А со мной сидел лейтенант, которого к тому же давно расстреляли.
— Пытались расстрелять. Ваши же провинциальные мерзавцы.
— Никак знакомого встретили? — несмело тронул Андрея за рукав приумолкнувший было Хомутов.
— Еще какого… знакомого! — вполголоса ответил капитан. — Потерпи пока, ефрейтор.
— Кто бы мог предсказать нам такую встречу, а, лейтенант? Пардон, капитан, — вновь заговорил Розданов. — Неужто в самом деле в чине повысили?
— Оказывается, в то время, когда вы стрелялись, а меня расстреливали, я уже был старшим лейтенантом. Только забыли объявить об этом на офицерском собрании.
— Ясно. В любом случае рад за вас.
— О, да! Еще немного, и с удовольствием рванули бы меня гранатой.
— Что поделаешь, война. А вокруг нас — это дикое скопище провинциальных мерзавцев!… — воскликнул Розданов, вкладывая в этот возглас все, что только можно было высказать по этому поводу. — Вы-то как бежали?
— С эшелона. Сначала выбрался из ямы с мертвецами, затем — из эшелона. Тоже есть что вспомнить, поручик.
— Все еще называете меня «поручиком», — хмыкнул Розданов.
— Естественно. В душе вы остались поручиком Белой гвардии, — Беркут услышал, что в их укрытие спускается кто-то из своих, но, решив, что это, очевидно, лейтенант Кремнев, отвлекаться на него не стал. — И потом, не германцы вас этим чином наделяли, и не им отнимать.
— Благодарю, это по-офицерски. Знаете, все германцы в сути своей — провинциальные мерзавцы… Как и полицаи. Вы, наверняка, слышали, как некоторые из них обращаются ко мне.
— Уж наслышан.
— Похоже, вы — единственный, кто еще помнит здесь, что я офицер. Для меня это… сами понимаете. Забыл спросить: коль вы уже капитан — значит, побывали по ту сторону фронта?
— Чуть-чуть не дошел. По рации повысили.
— И не торопитесь туда. Эти провинциальные мерзавцы коммунисты могут произвести вас хоть в майоры, а хоть в полковники, но затем неминуемо арестуют и тут же хлопнут. Как агента абвера, завербованного в тылу врага.
Тем временем в пещере появился еще кто-то третий.
Беркут слышал, как, уже окончательно успокоившись, Хомутов перешептывался с ним. Однако сейчас его все еще целиком занимал разговор с Роздановым. Вот уж действительно невероятная встреча! Такую может преподнести только война.
— А что же ваш друг Рашковский? — поинтересовался он, чтобы как-то продолжить беседу. — Странно, что он выпустил вас из рук.
— А ведь ни один Ганс не посмел обращаться со мной с таким хамством. Жестокость — да, было. Но хамство-то, хамство истинно русское, неподражаемое. Уж поверьте мне, изъездившему Европу.
— И что, обошлось без суда? — Беркут сам не мог объяснить, почему он с такими подробностями расспрашивает Розданова обо всем этом.
Конечно, они прошли через общую камеру и смерть витала над ними, словно двуликий ангел Янус. Конечно, Розданов — поручик Белой гвардии. А сейчас еще и солдат гитлеровской армии. И все же… Эта удивительная встреча «после гибели» взволновала его до глубины души.
— О том, что я выжил, Рашковский узнал только через неделю. Я стрелялся в субботу. В воскресенье ему не доложили, а в понедельник он укатил в областной центр по служебным делам. Для меня это была отсрочка. Благодаря ей фельдшер, истинно русский интеллигент, сумел связаться кое с кем из находящихся в Подольске белоэмигрантов. А те — с каким-то полковником Русской освободительной армии.
— Которой командует бывший генерал-лейтенант Власов?
— Той самой.
— И даже Власов вмешался?
— К тому же подключились эмигранты из Берлина.
— Значит, в конечном итоге вам немыслимо повезло, поручик…
Розданов ответил не сразу, а когда все же заговорил, то голос его был едва слышимым:
— Какое-то время помолчим, господин капитан. Сюда приближаются эти провинциальные мерзавцы…
36
— Эй, Розданов! — прислушивался Андрей к тому, что происходило на поверхности. — Какого черта уселся здесь?!
