Максим Михайлов - Мы все - осетины
Весь город синхронно вздохнул с облегчением, дурные предчувствия и грозные пророчества не оправдались. Страх и обреченность, поселившиеся в сердцах, сменялись робкой надеждой, что все и на этот раз обойдется. Рассказывали, что сам Саакашвили, выступая по телевиденью во всеуслышание заявил, будто Грузия не намерена воевать с собственным народом. И это было расценено, как безусловная гарантия того, что все самое страшное уже позади. И вот полуночный вызов к командующему для какого-то важного сообщения. Немудрено, что все сбежались сюда в ожидании безусловной сенсации и теперь нетерпеливо гомонили на плацу перед штабом, ожидая, когда же к ним выйдет моложавый российский генерал с гладко выбритой, похожей на бильярдный шар головой.
Мы с Фимой тоже заняли позицию с которой хорошо просматривался выход из штаба и невысокая лесенка крыльца всего из нескольких ступеней. Одноклассник лихорадочно возился в своем кофре, готовя к бою фотооборудование и шепотом чертыхаясь. Ему не нравилось скудное освещение и он лихорадочно подбирал правильное сочетание чувствительности объектива и яркости вспышки. В этом я помочь не мог никоим образом и потому постарался сделать вид, что меня здесь и вовсе нет, чтобы ненароком не попасть под горячую руку. За всеми этими приготовлениями время ожидания текло незаметно.
Но вот по собравшейся возле здания толпе прокатился смутный ропот, все разом защелкали затворами фотоаппаратов, кнопками диктофонов, зашевелились, пытаясь протолкаться поближе к крыльцу. Массивные двери открылись, и на пороге в сопровождении нескольких офицеров возник командующий. Даже при таком освещении было заметно насколько усталым, осунувшимся выглядит его лицо. Куда там наша с Фимой единственная бессонная ночь, здесь таких ночей отпечаталось как минимум две, если не три, причем проведены они были явно не в компании с бутылкой виски. Одет генерал был в самую обыкновенную полевую форму, точно такую же, как на его офицерах. Бросалось в глаза, что его камуфляж идеально выглажен и свежепостиран, а воротничок сверкал прямо-таки снежной белизной. Головного убора бритый наголо генерал похоже не признавал в принципе. Решительно шагнув на верхнюю ступеньку крыльца, командующий властно вскинул вверх руку, призывая всех соблюдать тишину.
— Господа… и дамы, — он чуть иронично улыбнулся самым уголком рта. — К сожалению, у меня для вас плохие известия…
Все затаили дыхание вслушиваясь в звучание его глухого резко отсекающего слова голоса. Все ждали, что же скажет этот без сомнения сильный и волевой человек, как повернутся дальнейшие события. И тут генерала прервал резкий надрывный свист стремительно переходящий в вой. Он несся нарастая откуда-то с вышины ночного неба. Никто ничего не успел сообразить, я лишь инстинктивно сжался, втягивая голову в плечи, и тут ударило. Было полное ощущение того, что земля качнулась под ногами, возмущенно пытаясь скинуть со своего тела обнаглевших двуногих букашек. Где-то на территории городка миротворцев, за штабным зданием вспухло черное облако разрыва. Отчаянно взревела сирена, истошно завизжали, перекрывая ее вой, женщины-журналистки, что-то непонятное закричали мужчины. Командующего, еще пытавшегося продолжать говорить, настойчиво впихивали обратно в штабную дверь. Огромный закованный в бронежилет десантник, загородив его от журналистов бронированной грудь и пятясь спиной вперед, судорожно дергал во все стороны вскинутым к плечу автоматом.
А с неба уже несся новый ужасающий рев, на этот раз сразу с нескольких сторон одновременно. Я сидел на корточках зажав ладонями уши и тупо смотрел на мечущихся во все стороны по плацу журналистов. А под ногами тряслась, вздрагивала под ударами кувалды сумасшедшего великана укатанная в асфальтовый панцирь земля. Выла и визжала на разные голоса летящая с неба смерть. В какой-то момент прямо перед глазами мелькнуло бледное, ни кровинки лицо Фимы, огромные, распяленные во всю радужку глаза. Почему-то это виденье разом сняло с меня оглушающий морок. Я как-то рывком осознал, что необходимо действовать, что-то предпринимать, искать путь к спасению. Грузины нанесли массированный удар по городку миротворцев, а это значило, что игра пошла по-крупному, всерьез. Раз они решились на такое вопиющее нарушение международного права, значит пойдут до конца, теперь обратной дороги нет. Либо пан, либо пропал. Причина для такого налета была на поверхности — попытка выключить миротворцев из игры, помешать им выполнять свои функции. Понадобиться это могло лишь в одном случае. В случае полномасштабного штурма столицы мятежной республики. А это означало со всей непреложной ясностью, что обстрел не закончится, до тех пор, пока миротворческая часть не будет надежно подавлена, и нам теперь нечего рассчитывать на спасительный русский авось, а самое время озаботиться поисками хоть какого-нибудь укрытия.
Схватив без лишней сейчас деликатности за шиворот совершенно очумевшего Фиму, отбросив далеко в сторону изрядно надоевший уже мне штатив, я рванулся было к штабу, но тут же замер, сообразив, что уж по этой то цели будут долбить, пока не сравняют ее с землей. Наверняка у грузинских артиллеристов есть четкие координаты объектов, да и корректировщиков огня никто не отменял. Так что не будем пытаться отсиживаться там, куда ударят в первую очередь. Я лихорадочно заметался взглядом по окрестностям, заполненным в панике разбегающимися в разные стороны людьми. Неожиданно глаза мои буквально уперлись в аккуратный домик из беленого кирпича — здание КПП при входе в часть. Вот, то что доктор прописал. И какая-никакая но защита от веером летящих по сторонам осколков и на отшибе, далеко от центра площадной цели по которой до последнего будут долбить грузины. Перехватив поудобнее бестолково барахтающегося Фиму, я поволок его к спасительному зданию. Небо над головой оглушительно ревело летящими минами и снарядами. Очередная поражающая очередь разрывов, тряхнув плац под ногами, легла где-то сразу за штабом. Пронзительно по-заячьи заверещал, перекрывая гул и грохот кто-то задетый шальным осколком. Чесанул визжащей стальной теркой по плацу смертоносный металл шрапнели. Но я даже не пригнулся, я просто не обратил на это внимания. Сейчас главным было как можно быстрее добраться до здания КПП, затаиться под прикрытием его стен. И плевать на стальные шарики мячиком прыгающие вокруг. Все равно не угадать, не увернуться, если уж попадет, значит, извини, не судьба. Так было тебе суждено. В абсолютно оглохших ушах, плыл гулкий колокольный звон, расцвеченная пламенем разрывов тьма перед глазами, мерцала огненными вспышками, качалась из стороны в стороны, злорадно хохоча над бешеными усилиями двух мелких человекообразных букашек спрятаться от падающей с неба смерти.
Где-то на полпути Фима вроде бы пришел в себя, задергался в моих руках пытаясь вырваться. Еще несколько метров, на всякий случай я проволок его силой, потом отпустил. Он встряхнулся что-то возмущенное выкрикнув мне прямо в лицо. Что конкретно я не расслышал. Главное, что он продолжал бежать рядом, пьяно шатаясь из стороны в сторону, шарахаясь после каждого взрыва за спиной, но все же бежал. Двигались мы теперь значительно быстрее, и я уже четко видел гостеприимно распахнутый вход кирпичного домика с начисто снесенной дверью. До него оставалось всего пара десятков метров, когда я неожиданно четко осознал про себя, все, не успели! Не знаю откуда вдруг взялась эта фатальная уверенность, но я будто увидел, как несущийся высоко над землей остроносый снаряд, заваливается вниз, входя в нисходящую ветвь параболы своей траектории, и кончается эта ветвь аккурат перед двумя отчаянно несущимися к спасению фигурками. В тот момент я словно бы был тем снарядом, смотрел его хищно прищуренными несуществующими на самом деле глазами, переполнялся радостью предстоящего убийства.
— Падай, блядь! Падай! — отчаянно заорал я Фиме, понимая, что еще мгновение и будет поздно, может быть даже уже поздно.
Мой крик беспомощно бился внутри черепной коробки, многократно отражаясь от ее стенок, не вылетая наружу. Оглохшие в окружающем грохоте уши его совершенно не слышали. Фима не слышал тоже, он продолжал нестись вперед неуклюжими прыжками, смешно переваливаясь на бегу с боку на бок. Неожиданно остро осознав, что кричать бесполезно, я просто настиг его тремя гигантскими отчаянными скачками и сбил с ног, навалившись ему на спину. Он судорожно забился, завозился подо мной всем телом, но я не обращая внимания на сопротивление только сильнее вжимал его в пружинисто мягкий, хранящий накопленное за день тепло асфальт. Где-то сверху ударило по ушам грохотом разрываемого со сверхзвуковой скоростью воздуха, а потом земля подскочила под нами прыжком норовистой лошади, взвыли разлетаясь в разные стороны осколки, пронеслась вздыбив волосы на затылке пышущей жаром ладонью ударная волна, вышибив из меня на секунду дух, заодно с сознанием.
