Евгений Костюченко - Спецназ обиды не прощает
— Такая дальновидность, как вы выражаетесь, была совершенно необходима, чтобы жить при диктатуре русских, — сказал турок. — Туранская цивилизация просто вынуждена была, так сказать, принимать безопасные формы. У вас же за пантюркизм расстреливали, вы что, забыли? Когда диктатура кончилась, людям уже не надо притворяться русскими, чтобы чего-то добиться в жизни. А евреи? Все они при коммунистах носили русские имена и фамилии. Да и сейчас тоже. Пока жили в Союзе, все они были Михаилы, Анатолии, Борисы. А как только перебрались в Израиль — Натаны, Мойше, Барухи и так далее. Это не дальновидность, а нормальная маскировка.
— В таком случае будьте осторожнее с Азимовым, — сказал Клейн. — Он слишком дальновидно маскируется.
— В каком смысле?
— В том смысле, что Азимов — еврейская фамилия. Знаете такого писателя? Почитайте, хороший фантаст. Так вот, когда рухнет турецкая диктатура, и придет вместо нее израильская, Азимов снова останется наверху. А где будете вы с вашей туранской цивилизацией? В лагерях вместе с палестинцами? А Рувим Азимов и Мойше Шалаков будут носить вам кошерные передачи, в знак старой дружбы.
Турок покраснел и свел брови, но ничего не ответил. «Наверно, сейчас он считает в уме по-английски, чтобы успокоиться, — подумал Клейн. — Хотя нет, английский для него почти родной язык. Это Мишаня по-английски считал, а этот, наверно, на иврите должен».
— Пейте чай, очень рекомендую, — проговорил, наконец, турок. — Настоятельно рекомендую. Вы зря беспокоитесь. У нас еврейский вопрос не стоит. У Израиля своя сфера влияния, у Турана — своя. Это историческое разделение. Антисемитизм — это советское изобретение. Кстати, Миша как раз этим страдает до сих пор.
— Ох, и страдает, — покачал головой Клейн.
— Нет, он хороший человек, я его очень уважаю, но вы же знаете его проблему. Он был алкоголиком, просто алкоголиком. Почти полная деградация личности. Но это, так сказать, осталось в прошлом. А теперь он пьет только чай. Мы ему помогли, теперь он не знает, что такое вино.
— Зато он хорошо знает, что такое коньяк, — сказал Клейн.
— Вы видели своими глазами, что он пьет коньяк?
— Не видел своими глазами, — признал Клейн, подумав. — Чуял своим носом.
— Запах — это маскировка, — улыбнулся турок. — Он давно уже не пьет, но не афиширует это. Гораздо удобнее оставаться с виду алкоголиком. Знаете, всякие изменения в человеке вызывают подозрения. Бросил пить — почему? Это настораживает и разрушает привычные связи.
— И как же вы ему помогли?
— Это отдельный разговор. Просто надо что-то дать взамен алкоголя, предложить новые ценности. Ну, представьте, что вы всю жизнь были надсмотрщиком, а потом в один прекрасный день начали помогать бывшим заключенным. У вас должна автоматически измениться вся система приоритетов, правильно? Между прочим, на это способен далеко не каждый. Мы перебрали десятки кандидатов, и Миша один смог вписаться в нашу систему реабилитации бывших заключенных. Естественно, благодаря своей терпимости, мягкости, способности выслушать собеседника. Причем, что особенно важно для нас, он ведь сам не мусульманин, а работает с мусульманским контингентом.
— Теперь понятно, откуда он набрал своих орлов, — сказал Клейн. — Реабилитировал, значит. Чем же ему так мусульмане приглянулись?
— А что в них плохого? Вера должна приносить пользу, тогда она будет распространяться быстрее. Пусть неверующие увидят, как мусульмане помогают друг другу.
— Вера должна приносить пользу? Надо запомнить, — сказал Клейн.
— Но вернемся к нашим баранам, — усмехнулся турок. — Можно ли получить распечатку прослушанных разговоров без вашего распоряжения? Например, по просьбе президента или вице-президента? И вот еще что. Системы прослушивания бывают разные, но раньше я не встречал в таких системах анализатор голоса. Кто вам дал программное обеспечение? Вы можете нас познакомить с этими людьми?
«Вот мы и перешли к делу», подумал Клейн. Перевести разговор на другую, более безопасную тему, уже не было сил. Он слишком устал говорить. Никогда еще ему не приходилось выступать так долго. И с чего бы он так разговорился? Неужели — чай?
— Почему я должен вас с ними знакомить? — спросил он.
— Вы ничего не должны. Мы просто беседуем. Как вам чай?
— Чай хорош, — сказал Клейн. — Я его недооценил. Обычно я стараюсь соблюдать технику безопасности. Есть такое правило: никогда не беседуйте с незнакомцами.
— Читал я Булгакова, читал. Но нам нет необходимости знакомиться, мы больше никогда не встретимся. Вы вернетесь в свой холдинг, займете свой кабинет и забудете, что когда-то пили чай с каким-то турком.
— Не думаю, что вы хороший предсказатель, — сказал Клейн.
— И все-таки все будет именно так. Президент обнимет своего брата, вы получите большую премию от холдинга. И скажу по секрету, еще вы получите компенсацию за причиненные волнения. И ваша служба пойдет дальше. Причем вашим лучшим другом станет Миша. Он прекрасный человек. И вы прекрасный человек. Вы делаете одно дело, у вас общие интересы, так что ваша дружба будет вполне естественной. Вместе вы многого добьетесь.
«Как уверенно он держится», отметил Клейн. А почему бы ему не держаться уверенно? Клейн у них в кармане. После того, как он раскрыл им один из важнейших секретов холдинга, у него нет иного пути — только с ними. С кем? Чего тут гадать, все равно они не скажут, кто за ними стоит. А если и скажут, то как проверить? Да и какая разница? Прокуратура или ГБ, или еще кто-то… раньше за каждым ведомством стояло государство, и все вроде служили одному хозяину, но даже тогда силовые конторы вербовали агентов среди соседей. Государства больше нет, его заменили финансовые группировки, и ни одной из них Клейн не приносил присяги. Не стоит переживать по поводу незаметного перехода в новую фирму.
Правда, эта фирма чуть не убила его. И убила его друга.
Но ведь Шалаков сказал, что его смерть не входила в их планы. Видимо, все должно было ограничиться жестким допросом и последующим наблюдением. Как это и получилось с Клейном. А Степан их планы нарушил. Если бы им было приказано убить Зубова, они застрелили бы его на лестнице без лишних разговоров.
А Рома?
Наверно, у них не было другого выхода. Ромка мог взорваться хуже Зубова. Приступ безрассудной ярости. На него иногда накатывало. Еще неизвестно, не прибил ли Ромка кого-нибудь из своих убийц. Наверняка прибил. У них просто не было другого выхода.
Сейчас Клейн нужен им хотя бы потому, что только через него они могут выйти на программистов. Потом им понадобится что-нибудь еще. Главное, начать. Итак, он возвращается в свой кабинет. Ничего не случилось. А что случилось, то забыто. Он возвращается в свою квартиру, где в ванной на веревке сохнут майки и трусы, постиранные перед отъездом… Он перевозит с собой Рену и Эльдара, и отныне стиркой будет заниматься жена… Он продолжает работать на предавшего его президента и время от времени подрабатывает на стороне. Наверно, они будут платить ему за каждую распечатку разговоров. Наверно, им нужна будет еще какая-нибудь информация. Наверно, придется посодействовать в трудоустройстве — то есть внедрить в холдинг еще какого-нибудь Шалакова. Чего уж тут гадать — придется делать все, что попросят.
Как уверенно он держится, как дружелюбно улыбается. Он искренне радуется чему-то. Понятно, чему. Не каждый день удается получить в свое распоряжение начальника службы безопасности со всеми потрохами. Боевого офицера. Полковника. Это вам не замполит конвойной роты. Интересно, на чем они подловили Шалакова? Неужели действительно на реабилитации зэков? Да уж, подобрали вы мне команду, вздохнул Клейн и спросил:
— Чего именно? Чего мы можем добиться вместе с Шалаковым?
— А что вас интересует в жизни? Впрочем, вы получите все. Деньги. Свобода. Власть. Что вам еще предложить?
— Чашечку кофе, — усмехнулся Клейн.
— Почему вы смеетесь?
— Меня еще никогда не вербовали, — сказал полковник Клейн. — Надеюсь, вы профессиональный искуситель. Было бы обидно лишиться невинности под дилетантом.
22. Телохранитель
Руслан Назарович Азимов оказался утомительно разговорчивым. Как только автобус отъехал от его роскошного офиса, он спросил у Зубова, к какой школе восточных единоборств тот принадлежит. Зубов на секунду задумался, открыл было рот, но сказать ничего не успел, потому что Азимов принялся перечислять школы, в которых занимался его сын. С пяти лет он отдал мальчика лучшему бакинскому каратисту, и через пять лет мастер признал, что он уже не может научить ребенка чему-нибудь новому. Тогда пришлось выписать из Махачкалы мастера кун фу. Азимов устроил его инженером в свою автоколонну, но появлялся он там только один раз в месяц, а все остальное время отдавал мальчику. Они ездили на все семинары и турниры, мальчик выступал вне зачета, под маской, и всех побеждал. В общем, самый-самый черный пояс.
