Аскольд Шейкин - Испепеляющий ад
Шорохов догадался о чем идет речь — все о тех же мамонтовских трофеях, деле почти забытом им в сутолке последних недель. Но вот — пожалуйста! Интерес, притом самый острейший.
— И учтите, драгоценнейший, я всегда бываю прав. Как был прав и в своем отношении к вам с той минуты, когда мы впервые встретились. Надеюсь, не позабыли, где именно это произошло, любезнейший, в какой из славных столиц?
— Забывать это дар божий, — ответил Шорохов, подумав о том, насколько ему легче было разговаривать с Моллером. — Есть он не у каждого. Но коли мы с вами знакомы только с этой минуты… Вы так предложили… Чего там еще я могу помнить?
— И чудесно, дражайший. Но не скрою: когда-то я вас подозревал. Было! Подозревать надо всякого и всегда. Тоже истина. Больше! Главный закон самосохранения. Потому и советую: хорошенько подумайте о моем предложении.
— Да в чем оно?
— Скажу. Полнейшая искренность, мой роднейший. Разделяйте с вашим покорным слугой надежды, заботы и огорчения. Все разделяйте. Я это подчеркиваю. Что будет взамен? Ваша личная безопасность, превосходнейший, — Михаил Михайлович издевательски кривил губы. — Не так мало, если на то пошло.
— Милое дело, — воскликнул Шорохов. — Но позволю себе спросить: как мне при этом ладить с Николаем Николаевичем? Ему от меня то же самое надо.
— Правильно, — Михаил Михайлович даже привстал на цыпочки от ликования. — Умница, что сразу об этом подумали. А есть еще и ваши отношения с миссией. Есть, есть! Не отпирайтесь. Но всей этой игры я вам не испорчу. Не в моих интересах. Всякий раз будем честно решать, чем кого одарить.
Он предлагал служить еще и третьей разведке. Шорохов сказал:
— Условие для меня невозможное. Вы с Мануковым друзья. Видел. Знаю. Может сейчас рассорились. Уверен, помиритесь. Что мне тогда?.. Слово давал. В торговом деле слово — закон. Прежде договоритесь между собой. Тогда — пожалуйста.
— Договорюсь, договорюсь, лучезарнейший, — Михаил Михайлович удовлетворенно кивал головой, но говорил зло. — Не пожалеть бы вам только. Ой, как бы вам после не пришлось пожалеть…
— Жалеть — не жалеть. — Шорохов махнул рукой. — К чему все это?
Разговор был какой-то странный: угрозы, намеки, а вместе с тем льстивое — "восхищен… манеры, спокойствие…"
— Для меня важно дело. Я купец. Или забыли?
— Я-то ничего не забыл, мой чудесный. Лишен этого дара. Вы-то все ли помните, вот в чем вопрос.
Вошел Скрибный.
— Простите, бога ради, — сказал Шорохов. — Мой компаньон. Срочное дело.
Не взглянув на Скрибного, ничего не ответив, Михаил Михайлович покинул комнату. Было слышно, как он в сенях надевал галоши. Хлопнула дверь.
— Что за хмырь? — спросил Скрибный.
— Знакомый. Еще по поездке вслед за Мамонтовым. Дядька поганый, — ответил Шорохов.
— Вагоны сегодня уходят.
Шорохов вопросительно смотрел на Скрибного.
— Со мной не поедешь?
— Не получится.
— А если выйдет так, что в Новороссийске я не задержусь?
— В миссии оставь для меня записку, где потом будешь.
— У Федора Ивановича?
— У него.
— Я пошел.
— Иди. Но — деньги.
Скрибный достал из бокового кармана пальто толстую пачку николаевских сторублевок, не пересчитав, протянул Шорохову. Прощаясь, руки не подал. Он ему тоже.
* * *Вечером пришел Моллер. Смущенно улыбаясь, сказал, что явился с надеждой в приятной компании выпить стакан чая. Пока закипал самовар, разговаривали.
— Вы никогда не задумывались над вопросом, зачем живете? — так начал Моллер. — Зачем вообще живет сейчас человек. Тем более человек порядочный.
Шорохов рассмеялся:
— А что это по нынешним временам?
— Отвечу. Тот, кто делает подлости без удовольствия.
— Но делает!
— Видите ли, на любой войне первыми всегда уходят из этого мира лучшие. Ничтожества остаются и вырастают в вершителей судеб, чувствуют себя личностями. Старая истина: на ночном небе луна — это солнце. Но мы уклонились в сторону.
— Я из людей простых, — сказал Шорохов. — Мой прадед, правда, выходец из Запорожской Сечи, но свою принадлежность к казачьему сословию он потом потерял. Отец — сапожник.
— Как интересно!
— Сам я к торговому делу пришел не сразу. Прежде — металлист, заводской пролетарий. Впрочем, может, вы это обо мне знаете.
— Нет-нет, почему же, — торопливо ("Не слишком ли торопливо?" — подумал Шорохов.) проговорил Моллер.
— У простого человека всегда есть понятие о том, ради чего жить: быть сытым, одетым, иметь крышу над головой, растить детей, — продолжал Шорохов. — В этом смысл всего, что он делает, об этом его заботы. Желать, чтобы он притом еще успевал задумываться над вопросом чего ради живешь? Привычка для господ. Сословию, из которого я вышел, она не по карману. Простите за прямоту.
Хозяйка внесла самовар.
— Говорите: привычка. Но это и есть в человеке самое главное. Его личность, — со вкусом, играя голосом, сказал Моллер. — Иногда приказываешь себе: сделай так, и будет прекрасно. Ан, нет! В нужный момент делаешь по-другому. Простейший пример. Вы ночью храпите?
— По-моему, нет. Никто не жаловался.
— А почему? Потому что вы днем, вообще, когда бодрствуете, дышите только носом. Как просто! Но поэтому вы и ночью не можете, не умеете дышать иначе. У вас нет такой привычки. Результат — не храпите. Полмира страдает. Мой родственник — прекрасный человек — развелся с женой — с женщиной тоже прекрасной — из-за этого. Причину назвали другую, но мне-то известно. А так просто, казалось бы: днем дыши носом, переделай привычку. Не можешь! Привычка это судьба… Хотя, впрочем, не только. Мне, например, не нравится моя внешность: длинный, тощий. Но тут ничего не изменишь.
— Это от бога, — вставил Шорохов.
— Да, но почему сей удар всевышнего пришелся именно по моей персоне? Богохульство? Не спорю. Но и оно во мне есть, — Моллер задумался, двигая усами, сам себе кивая головой, потом сказал. — Еще одну новость я считаю своим долгом вам сообщить. Собственно, для этого я зашел. Я добился перевода в группу войск генерала Мамонтова. Адъютантом полковника Родионова. Когда-то мы с ним были довольно дружны. В Екатеринодаре я его в этот раз встретил. Поскольку генерал Мамонтов оказался там же, а в Корниловской дивизии меня ничто особенно не удерживает, все решилось в один момент.
"Обступают со всех сторон. И как еще! — подумал Шорохов. — И какой там будет у них обо мне разговор? Или был? Что решили?" Спросил:
— Когда вы туда отбываете?
— Завтра. Целой командой. В одиночку сейчас ездить нельзя.
— И где квартирует штаб корпуса?
— В Мечетинской. Отсюда семьдесят верст. Может, и вы со мной? Было бы очень приятно. Вы их поставщик. Примут вас там, я уверен, прекрасно.
— Нет, — ответил Шорохов.
Еще раз стоять под презрительным взглядом Родионова смысла не было. И что отвечать на вопрос о судьбе Синтаревского? А где документы, полученные от Плисова? Свалить на миссию: "Все туда передал". Через того же Моллера проверят… Встреча с Мамонтовым нужна. Но где-то за пределами штаба корпуса.
— Нет, — повторил он.
Моллер вопросительно смотрел на него. Допрос? Может и это. Пришлось пояснить:
— Мне надо в Екатеринодар, потом в Новороссийск. Из-за того, что я застрял в Ростове, а потом здесь, очень много потеряно времени. И, значит, денег, скажу вам. Торговля! Вообще-то вы правы. В корпусе генерала Мамонтова я бывал. В интендантстве там меня знают. Если, конечно, народ в нем не переменился.
— Увы, — подхватил Моллер. — Обещать этого совершенно нельзя. Полгода боев… Но связь с вами я бы терять не хотел. Могу предложить одну небесполезную вещь: адрес в Екатеринодаре, где вы всегда можете остановиться. Улица Михайловская, дом Титова, спросить войскового старшину Ивана Сергеевича Закордонного. Сошлитесь на меня. Примет как родного. Лучше всяких гостиниц. Я всегда у него останавливаюсь. Святого характера человек: пьяный спит, трезвый молчит. Из свиты генерала Букретова, атамана Кубанского войска. Сейчас он в отпуске на лечение… Запомнили? Михайловская, дом Титова.
— Запомнил. Спасибо. Закордонный Иван Сергеевич.
Моллер поднялся из-за стола. Шорохов сделал то же самое. Сказал:
— Но у меня к вам одна просьба, Генрих Иоганнович. Как понимаю, вы единственный, кто может удостоверить мою личность. Теперь вы уезжаете.
Моллер приятельски положил ему на плечо руку:
— Очень просто. Завтра начальник штаба дивизии с готовностью прикажет выдать вам документ, что вы заготовитель Управления снабжений, что вы и ваши люди освобождены от воинской службы, ну и так далее. Советую отъезда не задерживать. События назревают крупные. Бог знает, чем они завершатся. До Екатеринодара больше трехсот верст. Ехать поездом? Доедете ли?
— Это я знаю, — проговорил Шорохов.
