Сергей Кольцов - Тихая разведка
Двуреченский осторожно посмотрел в проем окна. На пустыре, кроме убитых, никого не было. Фигуры вражеских солдат хорошо просматривались по всей видимой границе поляны. По команде некоторые из них короткими перебежками просачивались на монастырский двор, заросший сорными травами, кустами сирени и жасмина.
— Немцы, если не возьмут нас вечером, то дождутся завтрашнего утра. Пока что впереди — уйма времени. Ты как говорил, Иван? — словно подзадоривая Щеголькова, спросил Двуреченский. — Голь на выдумки хитра? Ты из рода честных и мудрых славян, выдай нам из своей копилки разума нужный козырь. Мы с Ахметом, в свою очередь, подумаем, как безболезненно покинуть это логово. А теперь веди наблюдение. Пошли, Ахмет! До заката солнца остается совсем немного. Посмотрим, что там за дверью.
Разбирая образовавшийся в конце комнаты завал и складывая весь хлам у стены, Двуреченский, а за ним и Юлаев внезапно разогнули спины и застыли в оцепенении. В самом углу, прикрытые серым шерстяным одеялом, расползающимся под руками, на полу лежали, по-братски обнявшись, два человеческих скелета. Их черепа с пустыми глазницами и отвалившимися нижними челюстями чудом держались на шейных позвонках, скрепленных грязно-желтыми сухожилиями и разложившимися остатками шейной ткани. У одного из скелетов на уцелевшем отложном воротнике истлевшей комсоставской гимнастерки алели красной эмалью два лейтенантских кубика. На втором, лежавшем на спине, сохранился лишь узкий бязевый поясок от кальсон. Фаланги его левой руки продолжали держаться за ствольную накладку российской трехлинейки с аккуратно сложенными вдоль взявшегося ржавчиной ружейного ствола штыком.
Зрелище до того было жутким, что Двуреченский почувствовал, как сильными толчками забилось его сердце. Когда, каким образом и почему оказались здесь эти двое — лейтенант и красноармеец? Что общее связывало их? К какому подразделению, полку, соединению относился каждый из них? Возможно, будучи тяжело раненными, уходя от преследования фашистов, они нашли для себя безопасный угол, да так и умерли от потери крови и истощения, обретя полную неподвижность. Или их нашли и зверски истязали гитлеровцы? Кто они? Откуда родом? Хотя бы маленький, совсем незначительный штрих! Все это было скрыто тайной трагедии, разыгравшейся в монастырских стенах.
«Предать бы их матушке-земле, — с горечью подумал Двуреченский, снимая с головы пилотку и вновь подходя вплотную к останкам когда-то полных жизни тел. — Останусь в живых, после войны, непременно — клянусь святым для меня именем матери! — вернусь на это место». Он просто позабыл, где, в каких условиях находится. Но нужно было продолжать свою собственную жизнь, бороться за нее — время торопило, не ждало.
Вдвоем с Юлаевым они укрыли останки бойцов найденной в углу занавесью. Ахмет взял за цевье свободно лежавшую винтовку, потянул на себя затвор. Из магазина показались смазанные ружейным маслом свежие, будто только что вложенные туда омедненные желтоватые патроны с черной окаемкой пулевых головок.
— Видно, в руках доброго хозяина находилась, — вздохнул он. — Смотри — патроны лоснятся. Пощадило их время.
Дверь после некоторых усилий поддалась, и Двуреченский с Юлаевым перешагнули порог совершенно пустой и круглой комнаты с окнами на обе стороны, похожими на щели-бойницы. Затем они уперлись в новую дверь, как и в первом помещении, облицованную с обеих сторон листовым железом. Она не поддавалась и, провозившись с ней несколько минут, они уже собирались отказаться от своих намерений, как неожиданно при последнем толчке Юлаеву удалось ее распахнуть. Ничего интересного за ней, кроме винтовой лестницы, не было. Широкие чугунные ступени вели вверх, на чердак. Помещение, как и первое, в котором они остановились, заняв временную оборону, находилось в запущенном состоянии. Здесь виднелась еще одна дверь — выход на первый этаж. Массивная, металлическая, она была плотно закрыта на два кованых засова. Всю торцевую часть помещения занимали широкие окна, забранные толстыми шестигранными прутьями, сквозь которые заходящее солнце бросало свои блики.
— Заглянем на чердак, осмотримся и айда вниз, к Щеголькову. Мало ли что, — предложил не теряющий бодрости старшина.
Здание прямоугольником вытянулось с севера на юг. Чердачное помещение имело с торцевых сторон и в центре встроенные продолговатые слуховые окна. Толстые балки перекрытия несли на себе тяжесть темно-красной обожженной глиняной черепицы. С глухой стороны здания крыша до самого карниза была вспучена треснувшей черепицей. Тут образовался пролом, через который лился дымчатый свет и проскальзывало красновато-оранжевое пламя клонившегося к горизонту солнечного диска.
— А у меня, как ты знаешь, всегда в запасе метров двадцать тонкой, прочной веревки, — сказал Юлаев.
— Обмозговать хорошенько надо, — раздумывая над этими словами, отозвался Двуреченский. — Всего двое из нас могут уйти. Один останется, извини меня, друг, за такое дикое сравнение, активной приманкой для гитлеровцев.
— Первого имеешь в виду Щеголькова? — спросил Юлаев.
— Понимаешь… именно он должен уйти. Парень молодой, смышленый, не трус… Жить еще ему надо, Ахмет…
— Я не против, — с какой-то едва уловимой грустью произнес Юлаев. — Грех погибать втроем.
— Об этом, о нашей гибели еще рано вести разговоры. Да и знали, на что шли. А в общем, вспомни, Ахмет! В каких только переделках мы с тобой не побывали! Жуть!..
— Но такого случая что-то не припомню, командир. А в переделках бывали, что и говорить… Итак, как я понял, решение тобой уже принято?
— Иного выхода не вижу. Потолкуем еще. Авось и получится.
С предельной осторожностью, чтобы не скатывались вниз осколки черепицы, они расширили отверстие в крыше. Появилась внушительная брешь, через которую мог бы свободно пролезть человек даже довольно тучный. Посторонним глазом увидеть эту дыру удалось бы разве только с такой же высоты или же на значительном расстоянии. Разведчики с минуту-другую понаблюдали за территорией, примыкающей к крылу монастырской обители, и, не заметив ничего настораживающего, оценили обстановку в целом. Командир осаждающего их фашистского подразделения, по-видимому, имевший на руках план поместья, сконцентрировал все свои силы на южной, юго-западной и западной сторонах, не установив контроля за высокой глухой стеной строения.
— Неужели немцы не учли нашу возможность спуститься по веревке?
— Дай-то бог, дай-то бог! — озабоченно произнес Юлаев.
— Пошли назад, Ахмет. Все ясно и понятно. Не случилось бы чего со Щегольковым… Твое предложение крепко обдумаем все, втроем.
— А что если немцы дверь гранатами разнесут? — усомнился в надежности их укрытия Ахмет.
— Этого не должно случиться, — уверенно возразил Двуреченский. — От двери гранаты будут отскакивать, как горох, и рваться на ступенях. Если только взрывчатку не сложат на лестничной площадке у двери… Но мы тогда услышим эту работу…
Они спустились вниз, закрыли плотно двери проходных комнат, забаррикадировав их всем, что попало под руки.
На шорох их шагов Щегольков повернул голову и доложил:
— К фрицам прибыло подкрепление, примерно полроты. Подтащили станковые пулеметы. Жарко нам будет, командир.
— Не робь, паря! Не считай по пальцам, сколько вражеских солдат…
С лестничной площадки по двери забухали тяжелые удары. Закрывающий разведчиков щит издавал мерный, непокорный звон.
— Руси! — раздавались голоса немцев. — На подходе ротные минометы… Устроим вам собачий концерт! Взвод горных егерей передушит вас, как цыплят. Ау, руси!..
Двуреченский дал знак к молчанию. На лестнице послышались многочисленные, спускающиеся вниз шаги.
— Ну что, ребята? — опускаясь на пол в простенке, сказал Двуреченский. — Осада осадой, но пожевать требуется. Пусть немцы тешатся, если им охота. Только наблюдение и еще раз наблюдение.
С лесной опушки через поляну стал бить станковый пулемет. Металлические точки разозленным осиным роем влетали в квадрат окна, клевали бетонный потолок, рикошетируя, прыгали по стенам и вместе со штукатуркой градом сыпались на пол. Комната стала наполняться серой известковой пылью.
— Пошла, поехала, немчура проклятая, чтоб тебе сказиться! — поспешно проглатывая еду, прогундосил Щегольков.
Пулемет умолк. На смену тотчас же, сливаясь в общий стрекочущий гул, залопотали автоматы. Автоматные пули, касаясь дальних углов стен, рвались зернами кукурузы, брошенными на раскаленную плиту.
— Чует мое сердце, что не зря наши опекуны затеяли эту стрельбу. Прижимают нас к стенкам, не дают даже пошевелиться. Готовят или приготовили какую-нибудь пакость, — забеспокоился Двуреченский. Он не договорил. Послышался стук, и на подоконник упала граната, брошенная, как можно было понять, снизу, от основания фундамента здания. Она закрутилась, как юла, вокруг своей оси и взорвалась. На гладком деревянном подоконнике брошенная граната, не найдя опоры, по инерции соскользнула бы на пол, и это был бы конец. Но она разорвалась в центре оконной ниши, не причинив вреда разведчикам, брызнув каскадом кирпичных и металлических осколков и обдав их кирпичной крошкой.
