Александр Лысёв - Погибаю, но не сдаюсь! Разведгруппа принимает неравный бой
Марков быстро оценил ситуацию – толпа заслонила их от теплушек с добровольцами.
– Позвольте полюбопытствовать, на каком основании? – вступил в разговор Лукин.
– А на том, что у нас свобода и революция! – заявил молодой человек.
– Значит, мы тоже свободны?
– Революция освободила всех. И мы будем защищать ее завоевания! – под одобрительное гудение толпы провозгласил студент.
– Прекрасно, прекрасно, – улыбался Сашка, очень медленно делая шаги в сторону железнодорожных путей, стараясь занять такое положение, чтобы быть видимым своими со стороны поезда. Его примеру ненавязчиво следовал и Жорж. – То есть я могу делать, что захочу?
– Вообще-то они офицеры – чуждый рабочему классу элемент, – напомнил чей-то голос из толпы.
Маркова аж перекосило – вот так в одно мгновение людей разделили на классы и элементы.
Но студент, видимо, был настроен более идеалистически.
– Несомненно, вы свободны! – патетически произнес он, впрочем, посчитав необходимым уточнить: – Если только это не направлено против интересов трудового народа.
Сашке оставалось проделать еще несколько шагов, чтобы их заметили от теплушек. На помощь пришел Марков, привлекая всеобщее внимание к себе, спросил:
– Вы хотите носить погоны?
– Нет! – гордо выкрикнул студент.
– А мы хотим. Ведь мы свободны, не так ли? Революция нас освободила…
Подобная логика явно повергла толпу в замешательство.
– Наши погоны трудовому народу не мешают, – уже не скрывая откровенной насмешки, проговорил Лукин. Они с Марковым за разговором выбрались обратно на железнодорожные пути. От эшелона им махали фуражками добровольцы. К водокачке выдвинулся офицерский патруль.
– И никогда не мешали, смею заметить, – уперев руки в бока, повысил голос Сашка.
Из толпы заметили направлявшихся в их сторону вооруженных людей тоже в погонах, четко печатавших шаг.
– Контра, – процедил сквозь зубы студент, отступая назад. За ним, боязливо озираясь на эшелон, подались остальные.
– Мы еще встретимся, – с глухой угрозой проронили из толпы.
Шагая назад к эшелону, Марков рассуждал:
– Всегда считал, что твоя свобода заканчивается там, где начинается свобода другого человека.
– Согласен с тобой, Жорж, – отозвался Лукин.
– А эти сами не знают, чего хотят.
– Вот это и опаснее всего, – с грустью покачал головой Сашка.
Разгоралась война, страшнее которой не бывает на свете – гражданская. До самого окончания организованной вооруженной борьбы ни Марков, ни Лукин не сменили раз выбранной стороны в этой войне…
18
– Где вы жрать-то готовите? – негромко спросил сержант Куценко, развязывая свой вещмешок.
– Да мы так, на сухпае, – отвечал ему Воронцов, вычищая пулемет. – Некогда.
– Это неправильно, – назидательно покачал головой Куценко. – А с водой чего?
– Только во флягах.
– У нас тоже. Хреново…
Засевшие в укреплении пользовались выпавшим затишьем. Сколько оно продлится, не мог с уверенностью сказать никто. По рукам пошли фляги с водой. Доктор Головачев напоил раненых. Пришел в себя подполковник Ратников. Голова у него уже была забинтована до этого.
– Убери от меня руки, гад! – попытался отстранить от себя доктора начальник политотдела.
– Не дергайтесь, батенька, – прогудел в ответ Головачев. – Лежите смирно.
– Да я таких, как ты, в гражданскую… – прохрипел подполковник.
Головачев не обратил на реплику в свой адрес ни малейшего внимания. Распоров полностью галифе подполковника, он снял присохшие повязки и внимательно осматривал раны на ногах.
– Да я таких… Ой, больно-о-о, сука-а-а!.. – изогнулся Ратников.
Головачев удовлетворенно покивал головой, открыл свой старенький, видавший виды саквояжик.
– Есть шанс спасти ноги, – придвинувшись к Ратникову, сообщил доктор. – Но придется потерпеть.
Доктор вытащил из блестящего металлического ящичка шприц, вскрыл какой-то пузырек и набрал в него раствор.
– Отойди, вредитель, – сделал попытку приподняться Ратников и потянул за ремень лежавший у изголовья ППС.
Оказавшийся рядом Марков спокойно вынул оружейный ремень из ослабевших рук подполковника, передвинул автомат подальше к стене и сказал как можно мягче:
– Будьте благоразумны. Вам сделают операцию.
Ратников повернул искаженное злобой и болью бледное лицо в сторону капитана, прошипел:
– Ну, Марков, ну и сволочь же ты! Вражина! Перевертыш!.. Долго маскировался… Ну да я тебя выведу на чистую воду, дай срок… Все запомню! Предупреждаю тебя, так и знай!
– Непременно, – устало выдохнул Марков. И, обернувшись к бойцам, произнес:
– Держите его.
Фомичев и Воронцов с разных сторон придавили извивавшегося подполковника к земле, а Головачев ловко и быстро сделал ему укол. Затем, удерживая продолжавшего сопротивляться раненого в полусидячем положении, ему в рот влили полстакана чуть разведенного водой спирта – другого анестезирующего средства в наличии не имелось. Головачев разложил на чистой марле извлеченные из другого металлического ящичка инструменты и приступил к операции.
Лукин расставил посты, остальным своим людям приказал отдыхать. Клюев расположил в башенке свой пулемет. Вскоре от него спустился парень в немецкой форме, доложил, что за каменной стенкой наверху противника не наблюдается. Лейтенант Чередниченко, Вася Бурцев и юнкер Милов прошли сводчатый коридор и отправились вверх по ступеням, ведущим на второй ярус, – их боевой пост был определен там. Марков и Лукин вышли в низенькую галерею и присели на груду битых кирпичей.
Некоторое время они молчали, внимательно глядя друг на друга.
– Ты в чине штабс-капитана? – наконец произнес Лукин, с легкой усмешкой кивнув на погоны Маркова.
– В советской армии нет такого чина. А чины теперь называются званиями. Четыре звездочки на одном просвете означает капитан.
– А… – протянул Лукин. – Я не знал.
Марков посмотрел на него с удивлением.
– Мы так и не попали в Россию – немцы не пустили, – пояснил Сашка. – Всю войну пробыли на Балканах.
– Вот как…
Лукин коротко рассказал о том, как возник Русский корпус, где и против кого воевал, кто в него поступил и какие цели преследовал. Марков слушал внимательно, при упоминании о том, что в корпус в массовом порядке вступали эмигранты первой волны, их с Сашкой боевые товарищи по войне гражданской, плотно сжал губы.
– Нельзя было оставаться в стороне, – очень просто и естественно, без малейшего намека на какую-то позу, сказал Лукин. Сказал точно так же, как говорил когда-то это Маркову в начале 1918 года, по пути из Румынии на Дон, во времена разгоравшейся в России тяжелейшей смуты. – Мы надеялись вернуться. Ты помнишь, я обещал…
– Я помню, – тяжело произнес Марков и отвернулся к искрошенной кирпичной стене.
Перед глазами сама собой встала осень 1920 года. Собственно, происходящее тогда им вспоминалось фрагментарно, через пелену болезни. В тифозном бреду дроздовский поручик Марков мечется по койке в севастопольском госпитале. Белый Крым доживает свои последние часы. Заканчивается эвакуация. Большая часть соединений Русской армии генерала Врангеля уже на судах Добровольного флота и военных кораблях союзников. Стоит у пристани огромный трехтрубный пароход «Херсон», на который погружена Дроздовская дивизия. Штабс-капитан Лукин, по привычке сдвинув на затылок малиновую фуражку, в распахнутой шинели забегает в подобное растревоженному муравейнику здание госпиталя. Быстро находит палату друга, вот его койка у окна. Положение тяжелое – доктор прямо сказал, что дорога убьет Маркова, везти его нет никакой возможности. Лукин в отчаянии – за последние дни он сбился с ног, разрываясь между служебными обязанностями, связанными с погрузкой, попытками навести справки о своей семье и больным другом. Наступает время принятия решения – через несколько часов «Херсон» отвалит от пристани. На стуле под высоким подоконником – обмундирование Маркова. Сашка пристегивает к гимнастерке друга вместо офицерских заранее приготовленные сегодня погоны нижнего чина, ножом спарывает цветную планку на груди и трехцветный бело-сине-красный шеврон с рукава. Берет в руки потрепанную малиновую фуражку с белым околышем, глядит на нее несколько секунд, затем убирает в свой вещмешок вместе со снятыми погонами поручика. Подняв глаза, обнаруживает, что Марков, ненадолго придя в сознание, пристально смотрит на него вполне осмысленным взглядом…
– Запомни, 13-я пехотная дивизия, – быстро говорит другу Лукин. – Ты рядовой, слышишь, рядовой! Мобилизованный!
Ходили упорные слухи, что в Крыму можно оставаться, что большевики никого не тронут. Лукин не верил этим слухам.
– 13-я пехотная… Не цветные части! Запомни – не цвет-ные!!! Повтори, Жорж! – Сашка трясет Маркова за руку.
В глазах Маркова лихорадочный блеск, лицо измождено, заросло щетиной, черты заострились – он выглядит сейчас намного старше своих лет и вполне может сойти по внешнему виду за солдата. Вместо ответа Марков спрашивает чуть слышно:
