Евгений Березняк - Пароль «Dum spiro…»
Я приказал собрать всю группу для политбеседы. Коротко передал сообщение Совинформбюро, поздравил разведчиков с освобождением Варшавы. Затем зачитал только что записанное обращение Совета Народных Комиссаров Украины.
…900 тысяч пудов хлеба, 6 тысяч пудов сахара… Кто из нас не знал, как нужен был каждый пуд зерна, каждый килограмм сахара разоренной войной Украине. Так поступить мог только настоящий друг.
Я видел, как светлели лица Евсея, Мити-Цыгана, Отченашева. Да и как не гордиться такой Родиной, армией, несущей другим народам не гнет, а свободу, хлеб — голодающим.
Я знал, впереди бои не только с гитлеровцами, но и с националистическими бандами — заклятыми врагами новой Польши, Советского Союза, Красной Армии. И еще раз напомнил бойцам: каждым своим шагом, каждым действием, своим повседневным отношением к местным жителям нам следует показать, что мы — солдаты армии мира, армии Ленина, что мы пришли в Польшу как освободители, братья.
На рассвете мы оставили Явоже.
ТРЕТИЙ…
«В селе Бесина в расположении отряда задержан гр. «Янков» родом из Равы-Русской. Во время допроса показал…»
Бесина. Большое село в Бескидах. По кряжистому склону, покрытому редкими деревьями, до самой долины спускаются, как стадо овец, белые домики гуралей. «Козлувска валька», которая могла так печально кончиться для группы «Голос», послужила нам суровым предупреждением.
В Бесине, куда мы, уставшие от трудного перехода, добрались в полночь, я разместил отряд в нескольких хатах на околице села, поближе к горному подлеску. Выставил заставу с приказом: всех подозрительных задерживать.
Через час прибегает боец. Докладывает: какой-то человек добивается встречи с командиром. Вскоре задержанный в сопровождении Андрея (Жениха) уже стоял передо мной.
Продолговатое лицо, вдоль левой щеки глубокий шрам. Маленькие цепкие глаза так и прикипели ко мне. Молча рассматриваем друг друга. У Янкова (так назвал себя задержанный) — лагерные ботинки на деревянных колодках да старый пиджачок с чужого плеча. На вопросы отвечает охотно, с подробностями. Родом действительно из Равы-Русской. Украинец. В прошлом батрачил на панском фольварке, а после объединения западных земель с Советской Украиной стал обрабатывать свою землю. Под Харьковом попал в окружение, потом — плен, лагерь. Где только не побывал! Насмотрелся такого, что будет помнить до самой смерти. В Бесине уже скоро месяц. Тут его каждая собака знает.
Приглашаем солтыса. Это наш, проверенный человек. Подтверждает: так оно и есть, все чистейшая правда. В Бесину Янков пришел весь побитый, больной, обессиленный. Одна вдовушка его приютила. Как только оправился, стал помогать по хозяйству; за все хватается. Мужик деловой. Все допытывался, как ему попасть к партизанам.
Янков и себе:
— Возьмите в отряд, товарищ командир. У меня со швабами давние счеты.
Что делать? Павлов в одной из радиограмм предупреждал: новых бойцов принимать в исключительных случаях. А что, если Янков говорит правду? Может, он и есть то самое «исключение»? Вызвал Абдуллу.
— Вот тебе, шеф-повар, помощник. Вместо Курта Пеккеля. Временный. До первого боя.
Янков обрадовался, стал благодарить.
Не прошло и часа — смотрю: Семен Ростопшин. Только что из разведки. На лице — тревога.
— Товарищ капитан, что это за тип крутится возле кухни?
— Вроде, — говорю, — наш, из лагеря бежал. Хочет вступить в отряд.
— Что-то мне, товарищ капитан, это «пополнение» не по душе и — поверьте — не без основания. Разрешите, потолкую с ним в вашем присутствии.
Абдулла со своим нехитрым хозяйством расположился через улицу. Мело. Колючий снег обжигал лицо. Тревога Ростопшина передалась и мне. Янкова мы застали за работой. Чистил картошку. Ростопшин подошел к нему, минуту-другую присматривался, что-то припоминая, и неожиданно спросил.
— Ты, говорят, сбежал из лагеря?
— Было дело.
— А когда именно?
— В ноябре.
— Не с тобой ли мы встречались в августе в отряде Хитрого?
— Не знаю никакого Хитрого.
— А ты вспомни, вспомни Ясенице. Был там или нет?
— Дай мне, человече добрый, покой. Не бывал я ни в каких Ясеницах. Товарищ командир, чего он ко мне, как репей, пристает?
— «Товарищ командир… Товарищ командир…», — Семен побледнел, как это часто бывало с ним в минуты гнева. — Пес тебе, иуда, товарищ.
— Не знаю я никаких Ясениц, ей богу, я в лагере был. Что оно за напасть такая! В лагере эсэсовцы чуть не повесили. Комендант бил. И свои не доверяют.
— Что ты делал в отряде Хитрого? Не я один тебя там видел. Хочешь, иуда, свидетелей? Будут тебе свидетели.
— Мы, товарищ капитан, — повернулся ко мне Ростопшин, — как раз в Ясеницах стояли, когда этот тип к нам прибился. Весь в синяках. Тоже что-то про лагерь наплел. Поверили, а на третий день на рассвете исчез. Мы сразу по тревоге — и в горы: «Хитрого» не проведешь. И что вы думаете: к вечеру в Ясеницы каратели нагрянули. Рыскали по всем домам, искали партизан. Тридцать заложников схватили. И расстреляли гады. Твоя, иуда, работа?
— Я в лагере был. Бежал.
— Не крути. Берет волк, но и волка возьмут. У меня — командир свидетель — глаз острый.
У Янкова задрожали ноги, упал на колени.
— Рассказывай!
Всхлипывая и моля о пощаде, Янков рассказал, как вступил в УПА — Украинскую повстанческую армию, в 1942 году по приказу своего командира был зачислен в дивизию СС «Галиция». Оттуда попал в Скавину — шпионскую школу. «Практику» провокатора проходил в лагере для военнопленных. Поживет с неделю в бараке, а потом со списком — к коменданту. Страшный это был список. Не одному патриоту стоил жизни. Потом — Ясенице. И снова лагерь. «Обрабатывал» его перед тем, как отправить в очередной барак, сам комендант. Разрисовал так, что и родная мать не узнала бы. В Бесину Янков прибыл с особым заданием — проникнуть в отряд советских партизан, а еще лучше — разведчиков. Втереться в доверие. А после окончания войны где-то на Востоке ждать новых приказов.
Расстреляли Янкова в тот же день. С фашистами шел — могилу нашел. Знакомая банальная история. Не зря говорили наши бойцы: что фашист, что националист — одним миром мазаны. На словах — борцы «за ридну неньку Украину», а на деле — предатели, фашистские холуи, убийцы и палачи своего народа.
Семену Ростопшину я перед всем строем объявил благодарность.
Янков — это уже третий на его счету. У Семена отличная зрительная память и особое чутье на вражескую агентуру. В лагерях для военнопленных насмотрелся на провокаторов. Одного по приказу подпольного комитета задушил.
— Потом, — признавался мне, — весь день не прикасался к еде. Знаю, что мразь, а противно…
ПОСЛЕДНИЕ ДНИ
«В начале января 1945 года я получил приказ Центра поручить Правдивому немедленно разведать гарнизон города Сосновец. С этой целью послал Правдивого и Грозу в город Сосновец.
…Наступление нашей армии застало их в Сосновце. Связь с ними я потерял. Как сообщил мне впоследствии Гроза, Правдивый вернулся из Сосновца в Кшешовице и сказал Грозе, что он поедет за женой и вместе с ней явится в нашу часть. Гроза сообщил ему пароль для явки. Вместе с Грозой до последнего времени был Молния. С ним Гроза расстался в Кшешовице. Молния, как предполагает Гроза, теперь находится в нашей контрразведке, скорее всего в 59-й армии.
Голос».Причудливы судьбы человеческие на войне. Забегая вперед, скажу, что Комахов-Молния нигде не объявился. Все наши запросы ни к чему не привели. Не исключено (Гроза, возможно, ошибся), что Молния, как и Курт Пеккель, убит шальной пулей. Впрочем, с ним могли расправиться местные партизаны, и не подозревающие о его связях с нами.
А Отман — Правдивый? К Павлову в штаб 1-го Украинского фронта он не явился. Следы его надолго потерялись и отыскались несколько лет спустя… в одном из наших исправительных лагерей. Оказалось, что в Белоруссии подразделение, в котором служил Отман, участвовало в операциях против советских разведгрупп. Наряду с другими абверовцами, служащими полевой жандармерии, комендатур он в Минске предстал перед судом и был осужден как военный преступник.
На запрос соответствующих органов я сразу подтвердил его показания об активном сотрудничестве с группой «Голос». Советское правосудие, тщательно все взвесив, а также учтя неизвестные нам раньше факты биографии Отмана, нашло возможным освободить его досрочно из заключения. И все же в этой истории (следы Правдивого потерялись на этот раз, казалось, навсегда) для меня осталось немало белых пятен.
Какими были настоящие мотивы его сотрудничества с нами? Трезвый анализ обстоятельств? Осознанное понимание близкого конца? Желание во что бы то ни стало, любой ценой выжить? Только это? Тогда почему не вышел, как условились, на Павлова? Ведь это было в его интересах. Ответ пришел совсем неожиданно уже после первого издания этой книги.
