Артем Драбкин - Я дрался на Т-34
Танк мы себе собрали, укомплектовали и пошли на нем пятидесятикилометровый марш с боевой стрельбой на полигоне. Тут надо пару слов сказать о моем экипаже. Механик-водитель имел десять лет судимости и после краткосрочного обучения танком практически не владел. Наводчиком орудия был бывший директор саратовского теплоходного ресторана, взрослый мужик в теле, который еле влезал в танк. Заряжающий — 1917 года рождения, с небольшой умственной недостаточностью. Пятого члена экипажа не было. Вот такой экипаж — все без боевого опыта!
Мы совершили марш и вышли на полигон стрелять. По команде «Вперед!» пошли на огневой рубеж. Командую: «Осколочным заряжай!» Заряжающий хватает снаряд. Зарядил. Короткая. Наводчик стреляет — в молоко. Я ему кричу: «Возьми прицел поменьше». Заряжающему: «Заряжай!» А заряжающего нет — убежал к механику, испугавшись отката. Я его схватил за шиворот, выволок: «Ну-ка, заряжай». Отстрелялись мы слабо.
Вернулись, погрузились в эшелон и поехали через Москву, Украину, Молдавию в Румынию. Перед погрузкой на платформы нам выдали громадный брезент, примерно десять на десять метров. Я оставил заряжающего охранять танк: «Смотри, чтобы не сперли брезент». Утром встаем — брезента нет. Всех созвал: «Где брезент? Как хотите, а брезент чтобы к отправке был». Где взяли неизвестно, но брезент принесли.
По дороге заряжающего с дизентерией оставили в госпитале. Уже в Румынии у наводчика распух палец, и его тоже госпитализировали. Так что в расположение 170-й танковой бригады в сентябре 1944 года мы приехали вдвоем с механиком-водителем. При этом он по дороге чуть не сжег тормозную ленту, не отрегулировав зазоры.
Когда приехали, командир роты, Брюхов Василий Павлович, собрал всех командиров танков и взводов: «Смотрите, у нас в резерве есть три хороших танкиста, желающих идти в бой. Если кто считает, что экипаж не соответствует, мы можем заменить». Я попросил заменить мне механика-водителя, ну а наводчика и заряжающего дали новых.
Надо сказать, что Василий Павлович был из разряда отцов-командиров. Талантливый, храбрый человек. Настоящий военачальник. Он всегда действовал в авангарде. Кто в дозоре? Всегда Брюхов! Решал задачи маневром, в лобовые бои не ввязывался. Не случайно в двадцать лет стал командиром батальона. Молодежь всегда опекал, в бой пошлет тех, кто уже раньше воевал, а ты, пока не освоился, идешь вторым или третьим. Вот от таких опытных танкистов мы получили огромную помощь при подготовке к боям. Они учили нас премудростям и хитростям танкового боя. Объясняли, как двигаться, лавировать, чтобы не словить болванку. Заставили снять пружины на защелках двустворчатых люков командирской башни. Ведь ее даже здоровый человек с усилием открывал, а раненый никогда бы этого не смог сделать. Объясняли, что люки лучше держать открытыми, чтобы легче было выпрыгнуть. Пушки пристреляли заново. Все сделали, подготовились.
И вот первая атака. Собрали командиров: «Рощу видите? Там противник. Задача — обойти эту рощу и выйти на оперативный простор». Сели в танки. Команда — вперед! И мы пошли. Едешь, стреляешь, справа танк горит, слева танк горит. Экипаж успел выскочить или нет, не видно. Наводчик ведет огонь. Ему командуешь: «Правее 30 — пушка. Левее 20 — пулемет. Осколочным». Желание только одно — подойти ближе, чтобы противник не мог стрелять, побыстрее его уничтожить. Снаряд за снарядом посылаешь туда, откуда стреляют. Подъехали к немецким позициям — орудия перевернуты, трупы валяются, бронетранспортеры горят. Рощу захватили, обошли ее, вырвались на простор. Впереди, в километре, бегут немцы, орудия везут. Некоторые орудия разворачиваются. Мы остановились, стреляем. Они их бросают и бегут — Вперед! Я засмотрелся на панораму боя, и вдруг танк нырнул в широкую канаву и зацепил стволом песок. Остановились. Достали ершик, прочистили орудие. Догнали роту, которая к тому времени ушла примерно на километр. Это был первый бой. А потом этих боев было…
Особенно тяжелые бои были в районе Секешфехервара. Там я уничтожил свой первый танк. Это было во второй половине дня. Мы атаковали, и вдруг слева из-за лесочка, примерно в 600 — 700 метрах, правым бортом к нам выполз танк. Как мы потом уже выяснили, у немцев были подготовлены капониры, и, видимо, он полз в один из них занять позицию для обороны. Я заряжающему говорю: «Бронебойным». Наводчику: «Правее рощи. Танк». Он ему как врезал в борт — тот загорелся!
Однажды в декабре, когда мы окружали немецкую группировку, после ночного марша мы встали на отдых. Замаскировали немножко танки и легли спать. Утром просыпаемся — в трехстах метрах от нас, на возвышенности, стоят замаскированные под копны «Тигры». Мы быстрее сматываться. Завели машины и вывели танки в лощину. По ней зашли этим «Тиграм» во фланг и начали обстреливать. Пару танков сожгли. Три наших танка вышли на левый склон лощины, где их быстро сожгли не видимые нами танки, стоявшие где-то справа. Потом наш сосед, видимо, продвинулся, немцы ушли, и только тогда нам удалось продолжить движение.
Наступали мы днем и ночью. В ночь на 26 декабря 1944 года захватили город Эстергом на берегу Дуная. Видим, с запада идет колонна, машин двадцать. Мы рассредоточились, танки поперек дороги поставили. Передняя машина уперлась в танк. Водителю кричат: «Хенде хох». Он выскакивает, его из автомата срезали, остальных кого постреляли, кого в плен взяли. А в машинах — колбасы, сыры.
Затарились продуктами. На западной окраине города переночевали, а утром, построившись в колонну, пошли дальше. Впереди взвода три танка — головной дозор. Я следом за ними. Только вышли из города, как по головным танкам открыли огонь из рощи, что росла недалеко от дороги. Все три танка были уничтожены. Мы откатились к городу и, не ввязываясь в бой, по полю обошли эту рощу, выйдя на какую-то железнодорожную станцию. Там мы захватили эшелон легких танков, которые оставили следовавшим за нами трофейным командам. Через горы вышли к городу Камаром, при подходе к которому 30 декабря сорок четвертого года я был ранен. Из засады немецкий танк врезал нам. Болванка попала в башню, от удара меня контузило, я сломал левую руку, да еще вдобавок меня немного поранило осколками брони. Второй снаряд нам влепили в трансмиссию. Танк загорелся, но мы все успели выскочить.
В госпитале я провалялся почти до середины февраля 1945 года, а когда выписался, то попал в другой батальон уже на должность командира взвода. Мы стояли во второй линии обороны между Келец-озером и Балатоном. Закопали танки, под танком вырыли яму для экипажа, оборудовали ее для отдыха, накрыли танк брезентом. Один в танке у орудия дежурит, а остальные отдыхают. До переднего края было километра три. Завтрак нам привозили в 12 часов ночи. Ужин, обед и положенные 100 грамм — в 4 часа утра. Как-то раз мы ужинали внизу, когда по нам сыграл «ванюша». В танк не попал, но страху мы натерпелись.
На правом фланге, я помню, шла батарея самоходных установок СУ-100. Они выдвинулись вперед примерно на километр, встав на окраину населенного пункта. Только рассвет начался, загорелся один факел, второй, третий, четвертый, пятый, шестой — все самоходки немцы уничтожили.
Вскоре мы опять перешли в наступление. Наша авиация обрабатывала передний край — утюжили капитально. Видели, как «Илы» горели и взрывались в воздухе. А когда пошли в наступление, приятно было видеть результаты их работы: «Тигров» со свернутыми набок башнями.
Мы наступали в направлении города Шефрон. 14 или 15 марта я подбил самоходку. Она обстреливала соседей, стоя в капонире, не видя, как мой танк зашел ей в тыл, и, когда она попыталась выбраться из капонира, чтобы сменить позицию, мы всадили ей подкалиберным почти в упор. Она тут же вспыхнула!
А вскоре наш экипаж раздавил батарею 37-мм орудий. Удачно получилось: мы им с тыла зашли и давай их давить. За эту батарею меня представили к ордену Боевого Красного Знамени, но дали орден Отечественной войны I степени. А потом уже получил орден Красной Звезды. Я уже научился воевать… Всего я подбил один танк, одну самоходку, ну а сколько танкеток и бронетранспортеров — это я не знаю. Пехоты, наверное, человек двести-триста положил. Приехал домой, на книжке у меня было десять тысяч рублей. Отцу говорю: «Пойдем, я деньги получу». Я отдал эти деньги, пошел домой, а отца до полуночи не было. Пришел. Деньги все целы, а сам поддатый.
30 марта 1945 года. Захватили деревушку, а в ней колонну техники: пленных, машины, бронетранспортеры, орудия, только танков не было. Остановились. Загрузили боеприпасами, заправились горючим. Противник отошел километра на три. Все готово к продолжению наступления. Комбат говорит: «Пойдешь в головную заставу». Я вперед посылаю танк и следом за ним иду. Пока из деревни не вышли, я сел на шаровую установку пулемета, справа от механика-водителя, а наводчик и радист устроились на башне, свесив ноги в люки, сзади на трансмиссии расположились человек десять десантников. Первый танк поехал, наш следом за ним, а дорога раскисла, и первый танк оставляет глубокую колею. Механик-водитель, чтобы не увязнуть, берет на полтрака левее. Проехали несколько метров — и вдруг взрыв! Танк подорвался на фугасе. Башня вместе с наводчиком и радистом улетела на двадцать метров (я потом ходил, смотрел). Оба живы остались, но ноги им покалечило. Меня взрывной волной закидывает на крышу дома, с которой я скатился во двор. Упал удачно — ничего не сломал. Я ворота распахиваю, выскакиваю на улицу. Танк горит, снаряды и патроны рвутся. Смотрю — впереди, метрах в четырех от танка, лежит парторг батальона. Его облило горючим, и он весь в огне. Я на него бросился, затушил, оттащил за ворота. В экипаже погибли механик-водитель и заряжающий, которые были в танке. А десант почти весь погиб. Один я легко отделался — только барабанные перепонки лопнули. Неделю я походил в резерве батальона, а когда я немного выздоровел, комбат взял меня к себе на должность начальника штаба, поскольку начальник и помощник начальника штаба были ранены.
