Виктор Николаев - Живый в Помощи(Записки афганца 1)
Анатолий спокойно объяснил правомерность своих действий и попросил отпустить его на отдых. Опер не реагировал. Толя повторил просьбу. Гладкий майор, не самой удачной московской начинки, выдал то, что в его лубянковских мозгах, видимо, выглядело смертельным приговором:
— Вы, капитан, будете отправлены в Союз…
Капитан — кавалер ордена Ленина, ордена Красного Знамени, двух орденов Красной Звезды
рявкнул на это:
— Ты, что, опер, решил меня Родиной напугать?!
За ночь «скобари» от злости нахлесталась у друзей в «полтиннике». Одно дело беседа с чекистами, одно дело законы военного времени, и другое дело — собственной совести — смерть и страдания мирных жителей. Конечно, в такой ситуации единственным утолением душевной горечи была безудержная пьянка.
В совсем не теплой комнате голый по пояс и босиком Толик порывался найти своего чекиста, затащить его в вертолет и покатать над еще ночным Кабулом. Еле отговорили.
Мало-помалу все угомонились и, осоловев, забылись в нервных снах. От грохота открытой пинком двери все разом вскочили, как будто и не спали вовсе. Посреди комнаты стоял незнакомый подполковник и, теряя последние капли самообладания, держал на вытянутых руках висевшего, как кишка, вдрызг пьяного и сладко спавшего Толика.
— Ваш? Ваш?! Что молчите?! Чей тогда?!
— Наш, — первым очухался Виктор. — Наш, да опусти ты его. Чего разорался, как свинья перед дождем?!
Брошенный на пол неугомонный пилот сладко спал, свернувшись калачиком.
— Ну, вы даете, мужики! Особистам еще никто не выдавал такие штучки… — подполковник с гортанным звуком жадно пил воду из кружки. Все знали, что Толик был человеком слова и дела, но не ожидали, что однополчанин так жаждал исполнить свое обещание парню с Лубянки.
Дело оставалось за малым — найти его. Толя не знал, где живет московский гость, но, потратив час на расспросы местных из «полтинника», вышел точно на цель, стремительно трезвея по пути от холода. «Цель» спала в жарко натопленной комнате гостиницы на правом боку лицом к стене.
Яства, наваленные на столе, сбили с толку обязательного в своих намерениях «афганца». Особенно его удивило и пришлось по вкусу редкое в этих местах шампанское. Чекист проснулся от чавканья и запаха стойкого перегара. Разомлевший и сыто икающий Толик запивал колбасу шампанским. Туго набитым ртом летчик просипел:
— Пошли!
Чекист помотал головой, вновь открыл глаза и, убедившись, что не спит, молниеносно выхватил из-под подушки пистолет «Стечкина» и засадил очередь в потолок. При этом он проорал:
— Ложись!
Толик послушался и бухнулся прямо на него, не выпуская из рук кружку с недопитым шампанским и кусок недоеденной колбасы.
Через минуту их растаскивали сослуживцы опера, повылетав на выстрелы из соседних комнат. Так бездарно рухнул гениальный план воздушной прогулки над Кабулом.
Днем результаты расследования положили на стол высокому руководству.
Внимательно изучив представленные материалы и побеседовав с подследственными предварительного расследования, оно вынесло решение: "Действия группы досмотра признать правильными".
Праздник Советской Армии
На Скобу" Виктор с Толяном возвращались с увесистыми партийными и дисциплинарными взысканиями. Старенькая, но крепенькая вертушка, слившись с алмазной россыпью звезд, старательно тарахтела в сторону экватора — на базу.
Увиденное за эти двое суток подтверждало банальную мысль: каждый гарнизон — отдельная страна со своей иерархией, распределением благ и обязанностей, любимчиками и изгоями, благородными рыцарями и трусливыми негодяями. Чем меньше и отдаленнее гарнизон от вершины армейской власти, тем проще люди, теплее души, ниже негодяйство. Чем ближе к высокому начальству это своеобразное микрогосударство, тем отчетливее замечаешь в сердцах под камуфляжкой безжалостность и цинизм.
С крутым провалом борта вниз исчезли разом и «философские» мысли. Руководитель полетов «Скобы» разрешил нольтридцать первому снижение и заход на посадку с курсом 380 градусов. Дома! Увешанная праздничными красными флагами «Скоба» с высоты птичьего полета выглядела стареньким лоскутным одеялом. По случаю праздника 23-го февраля сегодня был один, да и то недолгий полет до бати Блаженко и обратно.
Батю поздравили, выпили, забрали кожаный мешок с отрезанной головой засыпавшегося местного агента и торопливо помчались на свое построение к девяти тридцати утра.
По дороге, длившейся семь минут полетного времени, рассматривали пуштунскую голову бедолаги-контрразведчика, передавая ее из рук в руки. Все сошлись на мнении, что сам виноват. "Он слишком много знал", — засовывая обратно в мешок «подарок» к празднику, сказал начальник штаба.
На записке, прилепленной ко лбу агента, по-русски коряво, но без ошибок было написано: "Ваш парень наказан аллахом". Позже ХАД через своих людей выяснил, что этого двадцатипятилетнего «чекиста» вычислили за месяц до дня Советской Армии и решили рассчитаться с ним "подарочным вариантом". Голову подкинули на КПП русским, а тело привязали к ракете на трофейной установке «Град» и произвели пуск.
Получив поздравления и причитающиеся, кому полагалось, награды, личный состав гарнизона тем не менее расползаться не торопился.
— Что делать будем, Витек? — затягиваясь до белков сигаретой, спросил опирающийся на столетнюю английскую саблю-секиру Андрей.
— Через пять минут рекомендуют полежать в норах, — ответил Виктор.
Норами назывались личные щели-убежища, куда прятался народ при бомбардировках. На гарнизонной доске объявлений висел план праздничного дня:
1. Торжественное построение личного состава части—9.30–10.00.
2. Обстрел гарнизона бандформированиями — 10.15–13.00.
3. Праздничный обед — 13.00–14.00.
4. Разгребание завалов после обстрела — 14.00–15.30.
5. Личное время — 15.30–18.00…
Из всех пунктов самым приятным был пятый, так как после суматошного дня предоставлялась возможность подрыхнуть.
До «норки» — личного окопчика каждого бойца — добежать не успели. Обычно не очень пунктуальные «духи» на сей раз начали обстрел минута в минуту. Разлетавшийся от взрывов песок моментально забил рот, глаза и уши. Все ползи, куда поближе к укрытиям, передвигаясь по сантиметрам между грохочущими вспышками. От взрывов и воя мин в воздухе висел монотонный неестественный звук.
Не став тратить время на розыск личной комфортной ямы, Виктор с Андреем на пару теперь вздрагивали в одноместном окопчике. «Духи» старались изо всех сил. На крохотный гарнизон они высыпали двухмесячный запас снарядов. Горело все, что могло гореть. Орали раненые; их тащили те, кто был поближе, в специально отрытый блиндаж.
В мгновение стало жарко, и в следующую секунду под грохот, рвавший перепонки, Виктора с другом засыпало значительной массой песка и снега. Задыхаясь и плюясь, извивающийся, как змея, Андрей руками разгребал заваленного Виктора. Метрах в тридцати от машины связи, вспыхнувшей газовым факелом от прямого попадания, испепелились четыре солдата. Мимо тащили еще одного — непонятно, живого или мертвого. При каждом взрыве раненого бросали на землю, как куль, и падали рядом. С вертолетной площадки уже долгое время слышался крик:
— А-а-а… Помогите!
Туда ползли минут пять. Под разваленным дымящимся вертолетом лежал молоденький солдат с наполовину срезанной, как лезвием, головой. Рядом, держа в руках грязные, как требуха, кишки, бил ногами об землю выгнувшийся в дугу старший лейтенант. Это был недавно прибывший техник вертолета.
— Засунь ему кишки обратно! — орал Андрей Виктору. — Засунь, а то наступим и оторвем. Бери за ноги, я — за руки.
До блиндажа старший лейтенант не дожил. У него закатились глаза и вместе с пурпурной пеной вывалился язык.
— Кладем здесь, потом заберем, — лежа голова к голове, приняли решение носильщики.
За спиной гудели в пламени и разлетались от рвавшегося топлива и снарядов два вертолета. Наконец, обстрел прекратился, но еще минут десять не верилось, что это — все.
Постепенно откапывающиеся, выползающие из всех щелей черные комки грязи громко отплевывались, ругались, обтряхивая снег с песком, спрашивали:
— Игорек, ты жив? А Санька? Шурку никто не видел?..
Потери за сорок пять минут обстрела составили: девять убитых, пятнадцать «двухсотых», одиннадцать «трехсотых», сгорели два вертолета, один разрушен частично, уничтожено шесть машин пехоты. Контуженные — не в счет. Обед перенесли на два часа.
В ожидании конца
Из Кабула, как отеческая ласка, на высоту две шестьсот стали все чаще доходить слухи о скором выводе наших войск из Афганистана. Мужики взялись с надеждой обсуждать весть в курилках, столовых, полетах, засадах. Весна несла твердую надежду на скорый конец войны.
