Лен Джованитти - Кавалер ордена Почета
— Думаешь, тебе поверят?
— Когда я заковыляю по полю, истекая кровью и крича от боли, и они увидят мою ногу, и я расскажу командиру, что случилось, он скажет: «Ну, Верзила, ты живуч, как черная кошка». Ему наплевать на этого сопляка, раз у него будет свидетель, чтобы доложить, а я единственный свидетель. Завтра моя черная задница будет покоиться на чистых простынях госпитальной палаты в Сайгоне. А теперь беги к своему вертолету, а я позабочусь о Малыше. Поторапливайся.
— Тебе надо будет помочь его поднять.
— Мне не нужна помощь. Иди, дружище. Ты сделал свое дело. А это дело мое. Нога меня не беспокоит.
Я протянул ему руку, и он крепко ее пожал.
— Спасибо, Верзила.
— Ладно. Мы в расчете. Увидимся после революции, белый, если ты ее сделаешь. — И он рассмеялся.
Я оставил его смеющимся и пошел через поле к вертолету. Я прошел метров пятнадцать, когда сзади разорвались гранаты. Я обернулся. Мертвый солдат лежал бесформенной грудой в нескольких футах от того места, где я его убил. Верзила быстро, несмотря на больную ногу, ковылял в высокой траве к опушке леса. Больше я его никогда не видел. Наверное, он убедительно доложил «хозяину», потому что я так ничего и не услышал об этом деле. Гораздо позднее я вспомнил, что не назвал ему своей фамилии. Я так и остался для него только «белый». Но он запомнил мое лицо, и, если видел его в газетах или по телевидению, после того как я стал знаменитым, мне хотелось бы думать, что он сказал: «Черт возьми, я знаю этого белого паршивца! Он славный парень».
Где ты теперь, Верзила?
Как я говорил, в то время о бойне в Бонгми не сообщалось, но через два дня после этой акции «Старз энд страйпс» поместила краткий отчет об операции в дельте. Я вырезал его и до сих пор ношу с собой. Он гласит:
«Три пехотных взвода американской 4-й дивизии выполняли важную задачу в дельте Меконга, к югу от Бонгми, и, несмотря на упорное сопротивление противника, очистили этот район, который долгое время был опорным пунктом вьетконговцев.
В начале наступления на Бонгми американские войска встретили неорганизованный огонь противника, но он был быстро подавлен; войска противника бежали к югу и заняли сильную, оборонительную позицию в лесистой местности, граничащей с рисовыми полями.
Американские потери в Бонгми были незначительными. Один солдат подорвался на мине, а другой был ранен, когда рота «Д» под командованием лейтенанта Бутчера ворвалась в Бонгми и освободила ее. В ходе огневого боя большая часть деревни была уничтожена, а ее гражданское население собрано для допроса и последующего перемещения в более безопасные районы. Боевые вертолеты в течение нескольких часов наносили мощные удары по укрепленным позициям противника на опушке леса, после чего американские войска атаковали и уничтожили последние очаги сопротивления. К моменту настоящего отчета известно, что противник потерял убитыми двадцать пять человек, но ожидается, что эта цифра возрастет, когда закончится операция по прочесыванию. В бою два американца убито и трое ранено, таким образом, общие потери американцев за день боя — трое убитых и четверо раненых. Три вертолета, участвовавшие в наступлении, благополучно вернулись на базу».
В отчете не сообщалось, что мой вертолет потерпел аварию, был поднят и доставлен на базу. Думаю, это не представляло интереса ни для кого, кроме моего экипажа.
Не знаю, перепечатала ли американская пресса сообщение «Старз энд страйпс», но знаю, что, когда наконец стала известна вся история о бойне в Бонгми, благодаря настойчивым розыскам одного среднезападного репортера, командование армии объявило, что будет проведено тщательное расследование событий. С тех пор, хотя я внимательно просматривал газеты в своей камере, я ничего больше об этом не читал. По-видимому, армейское расследование проводилось в сугубо секретном порядке, и я подозреваю, что его выводы тоже останутся секретными. А почему бы нет? Видимо, никому до этого нет дела. Если Милай было скандальным разоблачением, то кому в нашей стране нужно еще одно подобное разоблачение? Не правда ли?
Вспоминая теперь, как я боялся наказания за то, что совершил в тот день, я понимаю, как это было глупо. Если можно было сжечь дотла целую деревню и уничтожить всех ее жителей без тени беспокойства, то мне нечего было бояться. Верзила это понимал. Я до сих пор вижу, как он хохочет на дороге у этой пылающей бойни.
9
Мне повезло, что Верзила был единственным свидетелем совершенных мною убийств. Но в день, когда я убил генерала, был еще один свидетель, и свидетель враждебный. Обстоятельства этого убийства необычны, но во Вьетнаме необычное обычно.
Каждая война имеет своего генерала Паттона. Во Вьетнаме это был рыжеволосый командир дивизии бригадный генерал Джордж Расти Ганн. Я лично его не знал: даже во Вьетнаме пропасть между генералом и рядовым глубока. По всем известна его репутация. Он командовал закаленным соединением, твердо держа в узде подчиненных командиров, и выживал всех инакомыслящих, кто не разделял его жестоких действий. Типичным примером был стремительный перевод полковника Роберта («Старик не терпит никаких возражений, только сыплет взысканиями». — Это замечание точно характеризует его). Расти Ганн заработал свою генеральскую звезду в бою, заставляя солдат делать все, что он хотел. Он любил повторять: «Не надо гнать солдат в бой. Надо их вести». Однако, получив генеральское звание, он все больше гнал и меньше вел.
На счету его дивизии числилось больше всего убитых вьетконговцев за первый квартал 1969 года, и это было известно во всех частях действующей армии. Офицеры ему завидовали, а солдаты ненавидели его. Методы генерала были безжалостными. Он отказался от стандартной тактики — войти в соприкосновение с противником, а затем отойти в ожидании, пока артиллерия и вертолеты обработают вражеские позиции. Он приказывал своим частям вступать в бой с противником независимо от соотношения сил и показать, что американские солдаты способны разгромить противника в ближнем бою без артиллерийской, и авиационной поддержки. Только таким путем, рассуждал генерал, можно не допустить рассредоточения и перегруппировки противника. Только таким путем американский солдат станет закаленным в бою и уверенным в своей способности бить врага на его территории. Эта система действовала, но приходилось расплачиваться дорогой ценой — жизнями американцев. Вместо уничтоженных рот вводились в бой новые роты. Ближние огневые бои велись в неслыханном во Вьетнаме масштабе. Уничтожались целые взводы с обеих сторон. Во время наступления раненых не эвакуировали. Они терпели или умирали. Так велись бои. Это была настоящая бойня. Американские потери были велики, но потери противника еще больше. Любимой забавой генерала Ганна было определение соотношения потерь. Сидя в своем штабе, он подгонял войска и подсчитывал, подсчитывал и подгонял. И пока его дивизия продвигалась вперед, очищая местность от противника, никто его не ограничивал. Впервые в истории этой войны американский командир последовательно захватывал и удерживал территорию. Разве не так мы действовали во второй мировой войне? Разве не таким образом выигрывают войны? Разве это не единственный путь? Черт с ними, с потерями! Если противник упорно обороняется, бей его! Если отступает, преследуй и уничтожай! Не давай ему возможности привести себя в порядок. Вперед! Вперед! Вперед!
К тому времени, когда я встретился с генералом Ганном, в его дивизии не было солдата, который охотно не воспользовался бы возможностью засунуть боевую гранату под подушку генерала. Но возможность убить генерала представляется редко. Я не мог бы убить генерала Ганна без достаточного повода. Прочитав мой дневник до этого места, вы должны этому поверить. Хотя я слышал всякие рассказы о жестокости генерала, но лично этого не видел. Поэтому, когда мой экипаж получил приказание вылететь с генералом на воздушную разведку районов боевых действий в дельте, я счел это задание обычным и безопасным. Однако ни то ни другое не оправдалось.
Мы приступили к выполнению задания ранним апрельским утром, точнее, 20 апреля 1969 года, через девять месяцев после моего прибытия во Вьетнам. Я вспоминаю, как сказал своему экипажу, что мне осталось служить только три месяца. Они мне завидовали, потому что им оставалось еще шесть. Меня удивило, что я уже ветеран, потому что прибыл на пополнение, когда они уже летали вместе. Но я уже успел пройти суровую школу в качестве пехотинца, когда они еще проходили летную подготовку в Штатах. Я вспоминаю также то далекое утро моего первого патрулирования с Блонди и капралом Доллом. Блонди тогда отслужил уже триста тридцать три дня, а за плечами у Долла было двести дней и три реки. И вот у меня уже двести семьдесят пять дней — я еще отстаю от Блонди, но опережаю капрала Долла, который пересек свою последнюю реку.
