Идиля Дедусенко - В «игру» вступает дублер
– Неужели вы мне смерти желаете? – весело спросил Зигфрид.
– Чего уж там, живи. Сейчас только жить. Скоро всё по-старому будет. А нам при нашем порядке лучше, чем при новом.
Старик закашлялся и стал искать трубку.
– Пап, ты и так кашляешь, а сам опять за табак.
– А вот потому и кашляю, что давно не курил. Табак-то как раз горло и прочищает.
– Я не понял, – осторожно сказал Зигфрид, – что вы там о новом и старом порядке?
– Ну как же…Клейст дома почти не бывает. Как-то собрал офицеров, а утром все вместе уехали. Дня через три появился, посидел вечер и снова в дорогу. Банкетов уже не устраивает, туда-сюда мотается. А вчера шофёр его, унтер-офицер Динн пришёл ко мне в котельную масло машинное греть. Скучный такой. Я его спрашиваю, где, мол, хозяин. На передовой остался, отвечает. Вот, оказывается, куда они метнулись. Все там, и Маккензен, и Кестринг. Я у Динна спрашиваю, чего он не в настроении. Отвечает: «Плохи дела наши. Уезжаем. Генерал прислал сказать, чтобы вещи укладывали». И правда, как забегали дежурный офицер с солдатами. Ящики огромные откуда-то притащили, стали набивать, да не его костюмами, а картинами, мехами, посудой красивой, хрусталём, коврами. Не думал я даже, что у нас в городе столько добра.
– Да уж, наверное, много всего, – вмешалась Анна, – если прибыли специальные части, чтобы вывезти отсюда в Германию ценности и продовольствие. Бургомистр издал приказ № 141, в котором говорится, что каждая семья должна сдать на приёмные пункты горуправы не менее одного мешка вещей. И срок дал – три дня.
Вагнер, покуривая трубку, изредка поглядывал на Зигфрида, потом спросил:
– Ну, а ты, артист, уедешь или останешься?
– Как театр, так и я, – неопределённо сказал Зигфрид.
Ему так хотелось остаться с Анной наедине, сказать ей, как он скучал по ней, думал о ней. Сказать, наконец, о том, что им предстоит работать вместе на новом месте, что они теперь не будут надолго разлучаться. Но Вагнер сидел в комнате, покручивая головой, как старый ворон, и пыхтел трубкой. Потом, будто между прочим, сказал:
– Профессорша-то затосковала. То всё с генералами, а теперь и более низшим чинам дозволяет навещать себя – лишь бы от скуки не маяться.
– Меня уже дважды звала к себе, – раздумчиво проговорил Зигфрид. – Раз на бульваре встретила, другой – у входа в театр. Болтает, будто старая знакомая.
Он выразительно посмотрел на Анну, и она поняла, что неплохо бы узнать, отчего это: действительно ли от скуки или за этим что-то кроется. Как-то он даже сам намеревался установить с вдовой более тесные контакты, чтобы получать побольше информации о командующем и его окружении, а возможно, и привлечь эту женщину в качестве помощницы, но настораживали её легкомыслие и какая-то нарочитость в болтовне. Вот сейчас, когда все генералы её оставили, она, наверное, будет искать опоры в другом месте. Это может пригодиться. Анна ответила Зигфриду понимающим взглядом.
– Вертихвостка, – высказался в адрес вдовы Вагнер.
Старик по-прежнему курил, сидя на диване, как видно, и не думал удалиться. Зигфрид понял, что сегодня разговор не состоится, посидел ещё немного, сказал, что зайдёт в другой раз, и ушёл.
От Почтового переулка и до бульвара всё думал об Анне. Милая, чистая, доверчивая… Но характер чувствуется. Вернее, не столько сила, сколько достоинство. Такая себя нигде не уронит, не то, что Антонина.
Кстати, что же это за интерес к нему у Антонины? Не может быть, чтобы чисто женский. Кто-то ею руководит. Пожалуй, не Шкловский. Тот и без неё знает достаточно о Сергее Ларском. Гук? Маловероятно. Он без всяких дополнительных сведений мог бы его утопить, если бы не боялся расплаты. А вот тот, что сидел во время допроса в кабинете Коха…Фишер! Вот это вполне вероятно. Гестапо ищет подпольную группу, привлекая все возможные средства. А Зигфрид видел раза два, как Антонина выходила из гестапо. Выйти оттуда без конвойного сопровождения может только свой человек.
Зигфрид даже остановился, пронзённый этой мыслью. Проверить её не так уж и трудно. Может, всё-таки пойти на сближение с фрау Антониной, принять её предложение «посидеть за чашечкой кофе»?
В отсутствие фон Клейста обер-лейтенант Фишер не считал нужным церемониться с фрау Антониной. Вместо того, чтобы появиться у неё во флигеле, он вызвал её к себе, в кабинет гестапо. Она вошла, благоухая дорогими духами и поигрывая чернобуркой, охватывающей шею и плечи, но Фишер сразу сбил с неё эту напускную весёлость, сказав жёстко и безапелляционно:
– Я не думал, фрау Антонина, что в вашей красивой головке находятся куриные мозги.
– Фи! Как грубо! – попыталась удержать прежний престиж Иванько.
– Зато метко! – сказал Фишер. – То, что вы в отсутствие генералов забавляетесь с их помощниками и не гнушаетесь даже шофёром – дело ваше. Но вы за столько времени ничего толком не узнали о господине Ларском и фрёйлейн Вагнер, и это уже моё дело!
В голосе Фишера звучала угроза. Антонина не на шутку струхнула. Хоть у неё и куриные мозги, как он изволил выразиться, она прекрасно понимала, что ни фон Клейст, ни Кестринг, ни Шойс теперь ей не защита. До неё ли им! Даже унтер-офицер Динн вряд ли возьмёт её с собой, уезжая на запад. Да и что он сможет ей дать? Не зная, как устроить свою дальнейшую судьбу, Антонина могла рассчитывать сейчас только на Фишера, да и то в качестве его помощницы в таких щекотливых делах, как это. И Антонина, смиренно опустив очи, проговорила с некоторой долей обиды:
– Я старалась. Как вы и советовали, художника два раза уже зазывала к себе. А он ссылается на то, что некогда. Анну навещаю часто, но ничего подозрительного не заметила. С тех пор, как Ларский перестал к ней заходить, она совсем стала тихая, неразговорчивая.
– А вы поинтересовались, почему он не ходит?
– Болен как будто.
– Вот именно: как будто! На улице, хоть изредка, появляется и часто ужинает с господином Шкловским в ресторанах!
– Но я же не знала.
– А я вам для того предоставил неограниченную свободу, чтобы вы всё знали!
Фишер перестал кричать, пристально посмотрел на Антонину и распорядился:
– Сегодня же отправляйтесь вечером в театр. Хоть идите за кулисы, но под любым предлогом приведите Ларского к себе. Я приду к вам перед вашим выходом в театр и останусь там ждать вас.
– А как же…
– Я позабочусь о том, чтобы патруль его не задержал.
Антонина поняла, что возражать бессмысленно. Она привела свои мозги в полную готовность, но, как ни прикидывала, никак не могла понять, зачем Фишеру Ларский в её доме. Но этот Ларский строит из себя недотрогу. Прямо поразительная верность какой-то смазливой девчонке, у которой, в сущности, ни кожи, ни рожи. Да и её, кажется, бросил, уже сколько времени не ходит. Видать, обзавёлся свеженькой бабёнкой, а эта дурёха Анна вся извелась от грусти.
Антонина даже передёрнула плечами при упоминании о том, с какой твёрдостью Ларский отклонял её предложения провести вместе вечер: самолюбие красотки бурно протестовало против такого пренебрежения. Если бы не Фишер, давно бы послала его к чёрту. Но вот опять придётся разыскивать.
И вдруг Антонина увидела его. Сергей медленно шёл по бульвару, мечтательно глядя перед собой. Вот так удача! И искать не надо.
– Господин Ларский! Господин Ларский! – закричала Антонина и замахала рукой.
Он повернул к ней голову и (неужели правда?) очень приветливо улыбнулся:
– Фрау Антонина, вы само очарование.
Антонина, сбитая с толку, на мгновение остановилась, она не верила своим глазам и ушам: Ларский явно восхищался ею и ждал её на бульваре.
– Какая погода, какой снег! – быстро заговорила Антонина, всё ещё боясь, что он уйдёт.
– Снег действительно великолепен, – сказал Ларский, подавая ей руку. – Разрешите?
Сергей подхватил её под локоток.
– Разумеется, – расплылась в улыбке и удовольствии Антонина.
Они шли по бульвару у всех на виду, премило разговаривая, будто влюблённые, и иные прохожие невольно оборачивались на них. Шкловский предстал перед ними, по своему обыкновению, очень неожиданно.
– О-о-о, господин Ларский, с новой удачей вас! – пошутил он.
– Благодарю, господин Шкловский. Как вы находите фрау Антонину? Не правда ли, она сегодня невероятно красива?
– О, да, и не только сегодня, – учтиво поклонился Шкловский. – Надеюсь, фрау Антонина завоевала вас не на всю оставшуюся жизнь? Неплохо бы сегодня поужинать после спектакля в мужском кругу. Пардон, фрау Антонина, я вас не зову, ибо там не предполагается ни одной женщины.
– О, нет! – горячо запротестовала Антонина. – Сегодня я господина Ларского не отпущу, он уже пообещал поужинать со мной!
– Да, да, господин Шкловский, – подтвердил Зигфрид. – Я уже дал слово. И мне очень трудно отказаться от блюда из индейки, которое обещала фрау Антонина.
– Да вы ещё и гурман, – шутливо погрозил ему пальцем Шкловский.
Они ещё поболтали несколько минут, стоя на бульваре, и расстались с Антониной в самом лучшем расположении духа, условившись встретиться вечером в театре. Когда она отошла, Шкловский заметил вкрадчивым голосом:
