Векослав Калеб - Прелесть пыли
Девушка снова шла рядом с мальчиком.
— Это их немцы прикончили, — сказала она. — Возле нашего села дней десять назад они тоже вот так убили пятерых тифозных партизан.
— Потому и мы их бьем беспощадно. Мы их, они нас. Довольно любопытное времяпрепровождение для жителей нашей планеты. Зачем сидеть дома, работать на полях, фабриках, в конторах, когда можно бить друг друга? Выходит, гораздо интересней поджечь дом, чем его построить, бросить бомбу на город и смотреть, как летят в воздух кровати вместе со спящими людьми, чем играть на сцене в античной трагедии!.. И до чего меня бесит человеческая глупость, сказать тебе не могу… без всякой пощады убивал бы тех, кто убивает… В общем, так…
— Зверь не способен на такие зверства, на какие способен человек.
— Попятно. Звери не умеют мстить, в этом все дело.
Некоторое время шли молча.
— А ты будешь стрелять? — спросил мальчик.
— Буду.
— А почему?
— Как и ты. Чтоб прогнать фашистов и освободить народ, — ответила она заученно.
— Верно, — сказал мальчик задумчиво. — Много есть еще всякого, — добавил он.
Голый не сдавался. Шаг за шагом он одолевал крутизну, словно танцевал какой-то завораживающий танец. И конца этому танцу не было; он шел и шел — даже мальчик удивлялся, откуда у него берутся силы. И, когда на лбу Голого выступил пот, мальчик поспешил на выручку:
— Не могу больше. Не люблю больших переходов, когда нет под ногами доброй пыли…
— Вот дойдем до перевала, — сказал Голый.
До перевала не было и сотни метров, но силы Голого были явно на исходе.
— Дай, товарищ, я понесу твой пулемет, — предложил усач.
— Пулемет? Не надо. Нет, не надо. Какой же я боец, если не могу нести свое собственное оружие.
И мальчик по этим словам, сказанным размеренным тоном, на одном дыхании, понял, что тот смертельно устал.
А с перевала они увидели село.
— Вот и село нового мира, — сказал мальчик. И они пошли дальше, так и не передохнув.
Пройдя еще немного, они оказались под селом — оно раскинулось на крутом склоне, сбегавшем в глубокую ложбину.
— Вот и село нового мира, — повторил мальчик.
— Вот и село, — спокойно констатировал и Голый.
— Первый раз в жизни вижу село, на которое надеюсь, — сказал мальчик.
— На что надеешься? — Девушка заглянула ему в глаза.
— На то, что оно окажется таким, каким я надеюсь его увидеть, — ответил он раздраженно, потому что все же могло случиться так, что село не оправдает его надежд.
Девушка, наморщив лоб, замолчала, так и не поняв его мудреных слов.
— Итак, перед нами село, — еще раз подытожил мальчик.
Девушка, казалось, боялась села. Там было слишком много глаз. Она не отходила от мальчика, готова была спрятаться за его спину.
— Что, не привыкла показываться в таком обществе? — заметил он.
— Ничего, — протянула она неопределенно. — Что это за село? Не знаешь?
— Село как село, — сказала она.
— Неплохо, если бы оно оставило в нашей памяти приятное воспоминание: «Село в конце пути. Не блещет красотою. И не страшит меня. Под полным чугуном пылает ярко пламя, ха-ха-ха-ха…»
— Так, так, — сказал Голый.
Они шли серединой дороги тесной группой, словно в селе их с нетерпением ждали и они боялись опоздать к пиршеству.
— Вот и пыль, — сказал мальчик.
Шествие возглавлял Голый в своих турецких шароварах, топча пыль огромными ножищами. За ним шли мальчик и девушка, оба застенчиво потупясь. Дальше в ряд шагали трое крестьян, присоединившихся в поле. Последним шел парень с винтовкой. Троица всем своим видом — озабоченными лицами, неестественно широкими взмахами рук — выказывала ревностное служение делу, во имя которого они словно уже начали жертвовать собой. А парень с винтовкой шагал равнодушно, будто впереди его не ждало ничего нового.
— Село, — загадочным тоном произнес Голый, лоб его снова покрыла испарина.
Скоро они вступили в длинную кривую улицу — она то суживалась, то расширялась. По обеим сторонам стояли деревянные ветхие домишки с островерхими крышами. На каждом шагу валялись дрова, сучья, брошенные вещи — прохудившееся корыто для свиней или птиц, прогнившая колода, насест, чурбаны, дырявые ведра. Ребятишки увлеченно играли винтовочными гильзами, пустыми обоймами и итальянской каской.
Дети не обратили никакого внимания на отряд, и все решили, что партизаны здесь не в диковинку.
И действительно, перед одним из домов чуть попригляднее стояла группа людей — несколько партизан из охраны, несколько бойцов и деревенские, мужчины и женщины. Одни стояли и разговаривали, другие сидели — кто у стены дома на послеполуденном солнышке, кто в холодке под развесистой сливой…
Бойцы догадались, что их приход в село не остался незамеченным, что дозорные следили за ними и молча одобрили появление пришельцев.
Голый тут же опустился на землю, у стены дома, его товарищ расположился рядом, девушка присела на корточки возле него, новички остались стоять на ногах.
Люди окружили их. Все они чего-то ждали. По всей видимости, чтоб их приняли в армию. А партизаны в ожидании ужина проводили время в разговорах, рассуждая о проблемах войны и мира на земле. Со знанием дела они приступили к расспросам. Вопросы так и сыпались на пришельцев. Ответы Голого отличались крайней лаконичностью. Отвечать подробнее у него не было сил. Он наслаждался отдыхом. Мальчик отвечал немного подробнее, но как-то нехотя, словно он с трудом расставался с той жизнью, которой жил до сих пор и в которой ему открылся особый смысл. А трое крестьян разговорились — не остановишь! Но их рассказ воспринимали как сказку.
Парень с винтовкой держался в стороне, будто все это его не касалось. К девушке подсели несколько партизанок и деревенских девушек, которые пришли, как и она, записываться в армию.
Пока разговаривали и отдыхали, солнце начало спускаться за гору.
Мальчик делал вид, что не замечает девушки, что мысли его заняты отдыхом, но как-то странно притих, жадно вслушиваясь в разговор женщин и с радостью обнаруживая, что девушка отвечала на вопросы так, словно нить, связывавшая их в пути, не была разорвана, что она по-прежнему ждет его покровительства и хотя бы безмолвного одобрения. Она так поворачивала голову к своим новым знакомым, будто каждую минуту готова была отвернуться от них и обратиться к нему.
Но вот пришел вестовой и позвал Голого и мальчика в штаб.
В комнатушке, на койке под окном, лежали двое партизан, судя по знакам различия — командир и комиссар батальона. Между ними была развернута карта. Они разглядывали ее, тихо переговариваясь.
Поздоровавшись, Голый прошел прямо к лавке у стены, сел, поставив пулемет между колен, и прислонился к стене. Мальчик сел рядом, винтовку тоже зажал в коленях, а рукой взял Голого под локоть, чтобы в случае чего поддержать.
В дверь и оконце были видны зеленый двор, густая зелень сливы и травы, чуть подрумяненной заходящим солнцем. С улицы доносился гомон голосов. Затем в дверях показались двое мальчишек, они заглянули в комнату и принялись у порога играть какой-то железякой, неслышно перешептываясь.
Партизаны сидели, ожидая без всяких признаков нетерпения, когда на них обратят внимание. Наслаждаться покоем и в то же время чувствовать, что командир батальона рядом, было особенно приятно. Голого время от времени пробирал озноб, спина его сгибалась, и он с трудом выпрямлялся. Мальчик помогал ему, поддерживая под руку.
На койке продолжался тихий разговор; пальцы командира и комиссара непрестанно бегали по карте, казалось, оба все время возвращаются к одному и тому же вопросу.
Голый обернулся к мальчику.
— Знаешь, — сказал он негромко, — пойдем вместе до Баньи.
— Не могу, — ответил мальчик.
— Пойдем равниной. Пшеничными полями. Море пшеницы. Желтое, как расплавленное золото. Море пшеницы. — И он показал рукой, какое оно огромное.
— Море. Знаю. Мне надо на море. Пойдем со мной к морю!
— Не могу, — печально проговорил Голый и положил свою руку на руку мальчика.
Наконец командир и комиссар встали с кровати.
— Откуда вы? — спросил командир.
Комиссар и стоя все еще смотрел на карту.
Голый провел рукой по воздуху:
— Отовсюду… Седьмая дивизия.
— Хотите в нашу бригаду?
— Нет. Пойдем дальше. Догонять своих. Но мы привели пятерых товарищей, в том числе одну девушку. Новенькие. Люди проверенные. Ручаюсь за них, — сказал Голый. — Ну-ка, пойди позови их.
Мальчик вышел за новенькими. Сердце его заколотилось от предчувствия, что сейчас между ним и девушкой встанет третья сила — она не пойдет с ним дальше, в новые края, куда он мог попасть только с ней. Он завернул за угол, позвал их; первой подошла девушка, преданно глядя на него. И он зашагал впереди нее, не придумав ничего лучшего.
