Райан Корнелиус - Последняя битва. Штурм Берлина глазами очевидцев
Как раз в это время генерал де Гинганд, начальник штаба Монтгомери, узнал о надвигающемся скандале и поспешил на помощь англо-американскому союзу. Он вылетел в штаб и встретился с Верховным главнокомандующим. «Он показал мне телеграмму, которую собирался послать в Вашингтон, — вспоминал впоследствии де Гинганд. — Я прочитал ее и был потрясен». С помощью генерала Беделла Смита де Гинганд убедил Эйзенхауэра задержать телеграмму на двадцать четыре часа. Очень неохотно Эйзенхауэр согласился.
Вернувшись в штаб Монтгомери, де Гинганд изложил факты фельдмаршалу. «Я сказал Монти, что видел послание Айка и что там прямым текстом говорилось: «Или я, или Монти». Монти был ошеломлен. Де Гинганд никогда еще не видел его таким унылым и обескураженным. Он поднял глаза на своего начальника штаба и тихо сказал: «Фредди, что ты мне посоветуешь делать?» Де Гинганд уже приготовил черновик послания.
Используя его за основу, Монтгомери послал Эйзенхауэру тщательно выверенную депешу, в которой прояснил, что не собирается нарушать субординацию. «Каким бы ни было ваше решение, — мужественно отмечал он, — вы можете полагаться на меня на все сто процентов». Эта депеша была подписана: «Ваш преданный подчиненный Монти».[22]
Так проблема и разрешилась, во всяком случае на тот момент. Однако сейчас в своем штабе в Реймсе в этот решающий день 28 марта 1945 года Эйзенхауэр снова услышал отдаленное эхо старого рефрена: только не новую агитацию за назначение командующего сухопутными силами, а более раннюю и по более существенному поводу — одиночный удар против широкого фронта. Не посоветовавшись с Эйзенхауэром, Монтгомери, по его собственным словам, «отдал приказы командующим начать наступление на восток», и теперь он надеялся нанести одиночный, сильный удар по Эльбе и Берлину, явно намереваясь войти в немецкую столицу во всем блеске славы.
Дело в том, что, начиная наступление к северу от Рура, Монтгомери в действительности следовал согласованной стратегии: плану Эйзенхауэра, одобренному Объединенным комитетом начальников штабов на Мальте в январе. То, что сейчас предложил Монтгомери, было просто логическим расширением этого наступления — акцией, которая приведет его в Берлин. Если он спешил, то его нетерпение можно было понять. Как Уинстон Черчилль и фельдмаршал Брук, Монтгомери верил, что время истекает, что, если англо-американские войска не достигнут Берлина раньше русских, то война будет проиграна в политическом смысле.
С другой стороны, Верховный главнокомандующий не получил от своего начальства в Вашингтоне никаких политических директив, которые отражали бы нетерпение британцев. Хотя Эйзенхауэр командовал союзными силами, он все еще получал приказы из американского военного министерства. В отсутствие какого бы то ни было определения политики из Вашингтона цель его оставалась прежней: поражение Германии и уничтожение ее вооруженных сил. И с точки зрения Эйзенхауэра, способ быстрейшего достижения этой военной цели радикально изменился с того момента, как он представил в январе свои планы Объединенному комитету начальников штабов.
Первоначально по плану Эйзенхауэра 12-я группа армий генерала Брэдли, находившаяся в центре, играла ограниченную роль, поддерживая основное наступление Монтгомери на севере. Однако кто мог предвидеть потрясающие успехи, достигнутые армиями Брэдли с начала марта? Удача и блестящее военное руководство принесли поразительные результаты. Еще до широкомасштабного форсирования Рейна армиями Монтгомери американская 1-я армия захватила мост в Ремагене и быстро форсировала реку. Южнее 3-я армия Паттона проскользнула через Рейн почти беспрепятственно. С тех пор войска Брэдли рвались вперед от победы к победе.
Их успехи воспламенили воображение американской общественности, и Брэдли теперь добивался более значительной роли в завершающей кампании. В этом отношении Брэдли и его генералы не отличались от Монтгомери: они тоже жаждали престижа и славы, которые принесло бы им завершение войны, а если выпадет шанс, то и захват Берлина.
Эйзенхауэр обещал, что в решающий момент отдаст приказ начать массированное наступление на восток, но он не уточнил, какая группа — или группы — нанесет последний удар. Сейчас, прежде чем принять решение, Эйзенхауэр должен был рассмотреть множество факторов, от которых зависела его последняя операция.
Первый факт — неожиданно высокий темп продвижения русских к Одеру. Когда Верховный главнокомандующий составлял планы форсирования Рейна и наступления Монтгомери к северу от Рура, казалось, что пройдут месяцы, прежде чем русские окажутся на необходимом для штурма расстоянии от Берлина. Однако сейчас Красная армия находилась в 38 милях от города, а британским и американским войскам еще было до Берлина более 200 миль. Как скоро русские бросятся на штурм? Где и как собираются они начать наступление? Группой армий Жукова в центре напротив Берлина? Или всеми тремя группами одновременно? Как они оценивают противостоящие им германские силы и сколько времени понадобится Красной армии, чтобы сокрушить немецкую оборону? А после форсирования Одера сколько времени уйдет у Советов на то, чтобы достичь Берлина и захватить его? Верховный главнокомандующий не мог ответить на все эти важнейшие для его планирования вопросы.
Простая правда заключалась в том, что Эйзенхауэр почти ничего не знал о намерениях Красной армии. Между англо-американскими и советскими командующими, ведущими сражения, не существовало повседневной военной координации. Не было даже прямой радиосвязи между штабом Верховного главнокомандующего союзными экспедиционными силами и англо-американской военной миссией в Москве. Все депеши между двумя фронтами просачивались по обычным дипломатическим каналам — способ в настоящее время совершенно неадекватный из-за быстрого изменения ситуации. Хотя Эйзенхауэр приблизительно знал численность русских войск, он понятия не имел о их боевом порядке.
Кроме случайных данных, собранных различными разведисточниками, — большинство из них сомнительной точности,[23] — главным источником информации штаба Верховного главнокомандующего по передвижениям русских были советские коммюнике, передаваемые каждый вечер по Би-би-си.
Одно было совершенно ясно: Красная армия почти дошла до Берлина. А если русские так близко от столицы, должен ли вообще Верховный главнокомандующий пытаться взять город? У этой проблемы было множество аспектов. Русские стояли на Одере более двух месяцев и — если не считать нескольких наступлений местного значения и патрулирования — почти совершенно остановились. Их пути снабжения и коммуникаций, должно быть, растянулись до предела, и казалось маловероятным, что они смогут наступать до окончания весенней оттепели. Тем временем западные армии, продвигаясь с потрясающей скоростью, все глубже и глубже вгрызались в Германию. Местами они проходили более 35 миль в день. Верховный главнокомандующий не собирался уступать, какими бы ни были планы русских, однако ему не хотелось вступать в состязание с русскими за Берлин. Проигрыш мог не только поставить неудачника в неловкое положение, но и — в случае неожиданной встречи наступающих армий — оказаться катастрофическим для обеих сторон.
Бурные столкновения с русскими уже случались — в то время, когда Советы были связаны с Германией договором. В 1939 году после необъявленного гитлеровского вторжения в Польшу и последующего разделения страны между Россией и Германией войска вермахта, наступавшие на восток, неожиданно встретились с войсками Красной армии, стремящимися на запад: демаркационная линия заранее не была установлена. Результат — локальное сражение с тяжелыми потерями с обеих сторон. Подобное столкновение могло случиться и сейчас, только между англо-американцами и русскими и более масштабное. Кошмарная мысль. Войны начинались и из-за меньшего. Очевидно, что необходимо как можно быстрее скоординировать все передвижения с русскими.
Более того, над Эйзенхауэром грозовой тучей нависла одна тактическая проблема. В огромной картографической комнате рядом с его кабинетом на тщательно вычерченной карте данных разведки, озаглавленной «Национальная цитадель, согласно сообщениям», была показана часть гористой территории к югу от Мюнхена, горные районы Баварии, Западной Австрии и Северной Италии. В общем счете почти двадцать тысяч квадратных миль. В центре находился Берхтесгаден. В расположенном поблизости Оберзальцберге, окруженном горными пиками от семи до девяти тысяч футов высотой, утыканными замаскированными зенитными орудиями, скрывалось горное логово Гитлера «Орлиное гнездо».
Карта была исчерчена красными метками, каждая — один из военных символов, отмечающих какой-либо вид оборонительного укрепления. Продуктовые склады, склады боеприпасов, горючего и химического оружия; радиостанции и элетростанции; места концентрации войск, казармы и штабы; зигзагообразные линии укрепленных позиций от долговременных огневых сооружений до массивных бетонных бункеров; даже не пробиваемые бомбами подземные заводы. С каждым днем на карте появлялись все новые и новые символы, и, хотя все они имели ярлык «неподтвержденные», для штаба
