Рахим Эсенов - Предрассветные призраки пустыни
– Договор?! Так он уже лет шесть тому назад подписывал один договор!
– Тот на дружбу, а этот – чтобы не нападать друг на друга…
– Двурушник, – Джунаид-хан зло блеснул глазами, понимая, что теперь в Афганистан ему пути заказаны. – Падишах хочет два арбуза в одной руке удержать… У англичан по нему веревка плачет.
– Среди афганских туркмен объявились новые вожаки, вот их имена… – Сапар-Заика протянул хану листок бумаги. – Они не дают Советам покоя, нападают на пограничников, убивают туркмен, продавшихся большевикам.
– А как Халта-ших? Он все еще в крепости Ильялы?
– Да. Но скупердяй он, мой тагсыр. Даже не накормил по-человечески. Богат, открыл лавку, торгует… Меньше, говорит, подозрений. Поди разберись, зачем к нему люди ходят, за товаром или за оружием…
– Сколько он может выставить всадников?
– Обещал семьдесят.
– Скряга! Боится мошну растрясти, мог бы двести… – Джунаид-хан, взглянув на Непеса, продолжил: – Пошли к нему кого-нибудь, требуй денег, будет ерепениться – коню за хвост, и галопом…
– Он добро свое хранит… – Непес прищурил мышиные глазки, ревниво оглядывая Сапара, – у Балта Батыра.
– Два чарыка пара, – бросил Джунаид-хан. – Вода любит низину, низкий – низкого… Такого же гнусного, как сам. У этого что за душой?
– Тридцать всадников да караван золота, – зашептал Сапар, почему-то озираясь по сторонам, хотя в юрте, кроме хана и Непеса, не было ни души. – Вот кого потрясти, мой повелитель. С него не людей надо требовать, а оружие, патроны, снаряжение, продукты.
– Знаю без тебя, – Джунаид-хан, обычно сдержанный, сейчас все больше раздражался. – Люди, люди нам сегодня нужны. Без них не выстрелит ни одна винтовка…
Хан умолк, теребя рыжий клинышек бороды, невидящим взором уставился на догорающий в юрте костер.
Сапар и Непес сидели на ковре против него тихо, не шелохнувшись, боясь потревожить задумавшегося властелина.
– А вот умру я, все прахом пойдет, – задумчиво продолжал Джунаид. – Прахом…
– У вас достойные сыновья, мой повелитель, – вставил Сапар. – Все мы под Аллахом ходим, но о смерти думать вам не время…
– Ты думаешь, Эшши сможет быть таким, как я? – Джунаид-хан вскинул рыжеватые брови, красиво нависшие над глазами. – Думаешь, он сможет повести за собой народ?! Жидковатая кровь! Больше материнской, чем моей… Эймир готов смыться за кордон, как Хырслан, да страшится, что я и там смогу его достать… Родные сыновья скрытничают…
Джунаид-хан, словно спохватившись, что разоткровенничался, замолчал, поглаживая жидкую бороденку.
– Что еще у тебя, Сапар?
– Хивинцы Халта-ших, Балта Батыр и другие баи снарядили сюда четыре каравана риса, пшеницы, ха-а-латов, седел, кошм…
– А людей?
– Обещают подослать попозже. Когда мы выйдем из песков… Советуют всадников на-а-брать из кочевников…
– Я сам знаю, где мне на-а-брать, – передразнил Джунаид-хан Сапара и, нахмурившись, неожиданно помягчел. – В Бедиркенте был? Хутор мой цел?
– Я п-п-проехал его стороной, – Сапар отвел глаза. – Не ра-а-зглядел… Там народ толпился. Не решился туда за-а-а-глянуть…
– Чего-то ты петляешь, как лиса… Хутор громадный не разглядел, а людей увидел…
Верный юзбаш не хотел огорчать своего хозяина: дайхане Бедиркента распахали ханские земли, а его хутор, высившийся на отшибе мрачной крепостью, отвели под конюшню и коровник коммуны. У бывшей крепости Сапар видел буйные разливы хлебов, веселых дайхан, занятых прополкой, чумазого русского тракториста, обучавшего бедиркентцев водить «шайтан-арбу». Сапар увидел краешек новой жизни: в аулах дайхане ходили в ликбезы, выступали на митингах, собраниях… Юзбаш остолбенел, когда в Ташаузе на базарной площади перед его глазами возникла кощунственная картина: при многолюдье туркменки и узбечки бросали в костер яшмаки – платки молчания и паранджу. Эти женщины, будь они прокляты, оголили свои бесстыжие лица и обращались к своим безмолвным подругам: «Сбросьте и вы!»
У Сапара не повернулся язык сказать Джунаид-хану, что дайхане в аулах не столь покладисты, как прежде: не почитают родовых вождей, старейшин родов. Поди попробуй поговори со вчерашними голодранцами, когда им дали байскую воду, землю, лошадей, плуги, семена… А для их детей открывают школы, больницы…
Сапар протянул Джунаид-хану старую, потрепанную листовку Ибрагим-бека, привезенную им из Хивы.
Тот попытался прочесть без очков, но не смог, а искать их поленился и вернул листовку Сапару – дескать, прочти ее сам.
– «Мусульманский народ! – начал бодрым голосом юзбаш. – Помогайте защищающей вас а-армии, представляя в ее распоряжение снаряжение, продовольствие, фураж и лошадей. Не давайте большевикам людей в а-а-рмию, в милицию, не оказывайте Советам… никакой поддержки».
Листовка была двухгодичной давности, Джунаид-хан сразу смекнул.
– Это бумажка, – задумчиво обронил он, видно, взяв себя в руки, – пустые слова. Тот, кто ее писал, сам бежал…
Не утешил хана ходок, а наоборот, вселил в его сердце смутную тревогу. И эта проклятая листовка подлила масла… Может, Непесу и Сапару невдомек, а ему, Джунаид-хану, она сказала о многом… Лет пять тому назад он, как Ибрагим-бек и другие вожди-националисты, клялся, что свергнет новую власть, изгонит большевиков…
Данью в двенадцать патронов обложил Джунаид-хан каждого женатого мужчину, живущего в округах Акдепе, Куня-Ургенча, Ильялы. Дань невысока, и если бы те, кто божился хану в преданности, исправно собирали ее, то его нукеры не испытывали бы нехватки в боеприпасах. Но баи боятся не только собирать патроны, они с перебоями снабжают его отряды продуктами. Джунаид-хан для острастки угонял даже у баев отары. Не у всех, конечно, а у тех, кто кормил его пустыми словами. И то не очень-то помогло… Непес уже докладывал, что баи присылали к крепости Топракгала десятерых ишанов, хотели умолить хана не покушаться на байское добро, вернуть хотя бы часть отар, остальные же пусть оставит себе, своим нукерам.
Не успел Джунаид-хан завершить беседу с Сапаром-Заикой, как в юрту вошел ишан Ханоу. Служитель Аллаха был в белой чалме, держал голову высоко, но он заметно постарел за последнее время. Ханоу привела как раз просьба ишанов, которые томились сейчас у крепости в ожидании решения хана, – они надеялись, что наставник Джунаида замолвит за них словечко… Джунаид давно уже решил для себя, что он вернет отары баям и священнослужителям, но взамен хотел выторговать у них людей для отрядов, боеприпасы и продукты. В ближайшее время столкновение с большевиками станет неизбежным, промедление с военными действиями расхолаживает джигитов, дайхане в аулах все больше склоняются на сторону тех, кто им дает воду и землю… Без массового восстания туркмен в городах и аулах победы не одержать. Захватить несколько городов, объявить новое правительство… И тогда уже обратиться за открытой помощью англичан: не зря же они присылают оружие, боеприпасы, эмиссаров… Должны поддержать!..
– Знаю, знаю, зачем ты пожаловал, – ехидно ухмыльнулся хан, показывая ладонью туда, где следовало ишану занять почетное место. – Возьми с полсотни джигитов, поезжай в Топракгала и поговори с братьями по вере. Попекись о чести зеленого знамени ислама, восславь хвалой господа твоего Аллаха. Скажи, что я возвращаю отары, но мои джигиты не должны голодать…
Ханоу улыбнулся тихой улыбкой: он был рад, что повезет ишанам приятную весть. Ишан уже повернулся было спиной к хану, чтобы уйти из юрты, как Джунаид окликнул его:
– Возьми с собой Непеса, он освободит тебя от суетных забот, ишан-ага, ему знакома дорога на Топракгала…
Ханоу вздрогнул, плечи его опустились. Хан приставлял к нему шпиона и палача… Громила Непес вырос перед священнослужителем и уставился своими подслеповатыми глазами на испуганное лицо ишана. Ухмылкой проводив за двери Ханоу и Непеса, хан погрузился в раздумья. На какой-то миг он уже вообразил себя правителем всего туркменского народа, ему представилось, что только что ушедшие от него люди – это его министры… Но, вспомнив, что его сыновья Эшши и Эймир уехали за кордон, где через Кейли они должны были договориться хотя бы о приблизительных сроках выступления англичан в защиту правительства Джунаид-хана, он вернулся к реальности. На всякий случай надо разослать разъезды нукеров по разным дорогам до самой Дарвазы, чтобы встретили сыновей… Не приведи Аллах, чтобы Эшши и Эймир попали в лапы большевикам. Джунаиду плохо спалось последние ночи, он становился раздражительным, одна только вера в слова прорицателя, который предсказал ему год Зайца удачным, в тайниках души поддерживала волю Джунаида, успокаивала его…
Ночные тени
Глубокой осенью сыновья Джуанаид-хана, дважды наткнувшись на пограничников, отступая за кордон, прячась и пережидая в холодных каменных ущельях гор, проскочили-таки на Туркменскую землю. Большевики все плотнее запирали ворота границы. Проскакав на взмыленных конях по вьюжной пустыне немало мензилей, Эшши и Эймир наконец-то бросились в обьятия суровому отцу. Сидя за праздничным дастарханом, расстеленным по случаю возвращения наследников, хан не испытал восторга: сыновья не привезли никакой надежды, что англичане вышлют свои войска к границам Туркмении. Зимний мятеж против большевиков обрекался на провал. Джунаид, подломив под себя ноги, терпеливо выслушивал подробности переговоров Эшши с Кейли в иранской гостинице; хитрый англичанин подначивал: надо, мол, подымать мятеж в городах и аулах, формировать правительство и просить помощи… В разгоряченной голове хана мелькали басмаческие сотни, скачущие на Ташауз, на Мерв, вламывающиеся в аулы… И холодный пот выступал на лбу, когда он представлял, как где-нибудь под Хивой или под Ашхабадом красные конники врубятся в его сотни… Разгром… Нет, нет! Только не это! Дождаться весны… После беседы с сыновьями хан плохо спал, вскакивал от шорохов ветра, кружился по юрте, вытаскивал свиток карты и лихорадочно шарил по ней глазами… Хан приказал юзбашам, ишанам, онбашам и всем нукерам вербовать в сотни молодых дайхан, крепких, смышленых кочевников. Две тысячи всадников – капля в море. Иметь бы армию в сорок тысяч – хан проскакал бы на белом коне по площадям Ашхабада и Хивы…
