Руслан Сахарчук - Месть смертника. Штрафбат
Глаза слипались.
Двое особистов вынесли солдата из блиндажа и передали людям плосколицего старшины. Привели еще кого-то.
Вокруг постепенно темнело.
Белоконь подумал, что где-то здесь, в штабе, совсем рядом, может быть его Рита. Он мог бы ее увидеть. Он мог бы ее обнять… Сердце стучало, по спине и по лбу катились капли пота. Сейчас лучше этого не представлять. Он же не переживет.
…Нужно было подумать головой раньше и достать где-нибудь часы. Найти на немецкой высоте, выменять. Он так и не позаботился заменить чем-нибудь свой давным-давно сгинувший «Луч», поэтому не знал, сколько просидел на дереве. Два часа? Три? Больше?..
За это время наступила ночь, звездная и ясная. Белоконь мог различить свои руки, темные листья перед собой, усеянное голубоватыми огоньками небо. Это было замечательно. Больше всего сейчас он боялся ослепнуть. После долгого похода, явно неполноценного питания, да и всей выматывающей штрафной свистопляски это было бы естественно. Сумеречное зрение пропадало именно в таких случаях. Пришлось бы ночевать в лесу и думать, как бы застать Коржа в одиночку завтра, после рассвета…
Голос Керженцева раздавался у входа в блиндаж. Белоконь не видел капитана госбезопасности, но слышал каждое его слово. Корж отдавал распоряжения об усилении охраны в овраге, о смене постовых у пулеметов. Он поинтересовался у кого-то, не было ли Крысюка. Белоконь фыркнул. После этого Корж отпустил подчиненных.
Белоконь подождал, пока особисты разойдутся, и осторожно спустился вниз. Постоял, опершись на ствол и растирая ноги. Несколько раз присел, помахал руками. Чтобы отойти от вахты на дереве, понадобилось несколько минут. Белоконя уже охватило лихорадочное предчувствие. Он оставил вещмешок на земле, бросил автомат. Поколебавшись, поднял автомат и закинул его за спину на ремне.
Блиндаж снова открылся и оттуда вынырнул субтильный силуэт. Ему вслед доносились последние указания:
– …и что бы она ни говорила, все равно приведешь! Это приказ, Лютиков!
– Есть, товарищ капитан госбезопасности! – откликнулся субтильный.
Белоконь стоял, замерев. В темноте Лютиков его не заметил, удалился в сторону других блиндажей. Теперь Корж наверняка один. На случай, если это не так, у Белоконя есть «папаша». Но лучше не стрелять – на выстрелы сбегутся и особисты, и штабники.
С минуту он всерьез думал о том, чтобы найти где-нибудь в штабе гранату типа «Ф-1» и бросить ее в блиндаж. Нужно будет быстро уходить, но проблема даже не в этом. Он просто не может так поступить, это же совсем не то. Хватит решать вопросы гранатами – речь все-таки не о фрицах. Здесь совсем другие счеты. Керженцева нужно задушить, а не грохнуть издали.
Корж прикасался к Рите. Кровь пульсировала в мышцах, шумела в ушах. Эта тварь, возможно, не только прикасалась…
Эта мысль решила все.
Белоконь приблизился к блиндажу и увидел, что в проеме курит человек. Белоконь сделал шаг вперед, крутанул автомат на ремне и сунул курильщику прикладом в зубы. Успел отметить, что под прикладом хрустнуло. Корж влетел внутрь. Белоконь спрыгнул с земляной ступеньки, пригнулся, вошел следом и прикрыл дверь.
Горели две масляные лампы. Стол, фуражка на нем, нары… Знакомая обстановочка.
Белоконь упустил пару секунд. У Керженцева оказалась отличная реакция – не вставая с пола, он схватил табурет и бросил им в нападавшего.
Штрафного старшину ударило в плечо, но это его только распалило. Корж успел достать наган, и когда он уже навел его на Белоконя, на руку с револьвером обрушился «папаша» старшины. Раздался выстрел, пуля ушла в стену, а наган отлетел в сторону. Белоконь как следует пнул распростертого врага между ног, отбросил автомат и тут же пропустил удар под колено. Он рухнул на Керженцева боком. Капитан извивался и шипел окровавленным ртом с осколками зубов. Белоконь двинул ему в челюсть раскрытой ладонью, схватил одной рукой за горло поверх расстегнутого воротника и придавил врага коленом к полу. На штрафника сыпались удары. Кулаки Керженцева не причиняли ему вреда, он их почти не чувствовал. Особист попытался вцепиться в его горло, но не дотянулся.
– Говоришь, длинные руки?! – прорычал Белоконь. – У тебя, тварь, длинные руки?!!
От ярости он не смог произнести ничего внятного, кроме этих слов.
Корж шевелил разбитыми губами, хрипел и плевался. Если бы особист не напряг шею изо всех сил, Белоконь бы ее сломал. Даже одной рукой.
– А-а-а-а… – раздалось за спиной.
Продолжая душить Коржа, Белоконь повернул голову и увидел Лютикова. Молодой лейтенант замер на пороге с открытым ртом. Белоконь душил. Одновременно он попробовал достать свободной рукой лежащий в шаге от него наган.
Позади Лютикова, застывшего в нерешительности, был еще кто-то. Раздался тихий возглас, и Белоконь понял, что погиб. Оттолкнув Лютикова, внутрь вошла…
Ну зачем? Ну почему сейчас?..
…Рита. В своей форме санинструктора, с повязкой на волосах…
– Вася! – вскрикнула она. – Васенька!.. Что ты делаешь?
Закончить то, что он делает, Белоконь не смог. Не успел довести дело до конца, хоть и довел бы, даже при ней довел бы – потому что обратного пути не было. Однако недодушенный Корж успел воспользоваться моментом. Он сцепил руки над головой и все силы вложил в последний удар, пришедшийся Белоконю чуть выше локтя. Скорее из-за обстоятельств, чем из-за боли, Белоконь ослабил хватку, и Керженцеву удалось освободиться от его руки. Корж извернулся, цапнул его за пальцы своими обломанными зубами и сбросил с себя штрафника. Белоконь упал на бок, схватил наган, а другой рукой дважды ударил Керженцева в живот. Лягаясь, особист отполз в угол между столом и стеной. Сидя там, он хрипел и задыхался.
Белоконь сидел на полу с револьвером. Ошарашенная Рита стояла рядом и гладила его по макушке – там, где не было бинтов.
Лютиков убежал.
– Вася, что ты наделал… – тихо сказала Рита. – И, боже мой, что они с тобой сделали!..
В хрипах Керженцева стали различаться слова.
– Ашшеляю… аштшеляю шшоими уками…
Белоконь шумно дышал и думал только о том, что она рядом. Теперь – ненадолго, но рядом.
– Я тебя люблю, – сказал он.
Рита не ответила.
Керженцев взобрался на лавку за столом. Он сидел там, сверкал глазами и вытирал рот куском материи.
Сейчас примчатся особисты. Сейчас.
Шли секунды. Никто не появлялся.
…Потом Рита умоляла Коржа оставить все как есть, не трогать Васю. Корж сипел и плевался кровью. Рита становилась перед столом на колени. Белоконь поднимал ее. Корж удовлетворенно хрипел, потом его перекашивало от зубной боли, он полоскал рот спиртом, выплевывал, глотал, хрипел…
* * *Документы о реабилитации штрафного старшины пришли в Особый отдел дивизии около четырех часов этого же дня. Вероятно, чуть раньше, чем Белоконь встретил на дороге Алексея Крысюка. Сработано было удивительно оперативно для бюрократов штаба армии. Даже учитывая то, что Титов уведомил начальство о небольшом отпуске своего подопечного и попросил отправлять бумаги сразу в часть Белоконя.
Скорее всего немец, за которым пришлось гнаться с топором, оказался очень ценным языком, а в его портфеле, оставившем длинный след на щеке старшины, обнаружились по-настоящему важные схемы. Покидая высоту 123,8, Белоконь узнал, что аист был полковником и замом начальника штаба какой-то пехотной дивизии.
Белоконя повысили в звании до старшего сержанта артиллерии и приставили сразу к ордену Боевого Красного Знамени.
Первым человеком, который обрадовался, что он не подох в штрафроте, был Керженцев. И на то у него были свои причины: он наконец нашел рычаг давления на Риту, которая с студом отбивалась от него всеми способами. Корж был раззадорен отказами и задет тем, что она предпочла ему, капитану госбезопасности, какого-то сержанта. Керженцев давно вбил себе в голову, что санинструктор Прохорова почему-то нужна ему больше все остальных женщин.
Получив документы Белоконя, Корж написал Рите записку с информацией о ее Василии. Присовокупив, что он легко может лишить этого человека всего, мигом отправив его обратно в штрафники. Второй раз Василий уже не вернется. Керженцев уверил в этом Риту, прибегнув к фактам: из трех с половиной сотен проштрафившихся красноармейцев капитана Титова после первого же боя осталось две дюжины. Девушке было предложено подумать и решить, что для нее важнее.
К концу дня, посылая за ней Лютикова, Керженцев рассчитывал на совсем иной разговор. И разговор состоялся. Правда, он получился несколько неожиданным.
Белоконь не только не испортил планы капитана госбезопасности, но невольно помог ему. Теперь в руках Коржа была настоящая власть над штрафником – вместо сомнительной перспективы отправить на смерть человека, в котором командование армии признало героя. И Прохорова умоляла не расстреливать любовника.
Если бы не выгоды, которые Керженцев надеялся извлечь из этого положения, Белоконя долго и с удовольствием резали бы на куски. Поднять руку на начальника Особого отдела дивизии… И не просто поднять – под натиском его стальной клешни Керженцев уже почти попрощался с жизнью. А потом он едва оправился от удушья. Раскрошенные зубы болели так, что только лишь от злобы Корж не потерял сознание. В паху болело так, будто там разорвался фугасный снаряд.
