Враг на рейде - Демченко Вячеслав Игоревич

– Понятия не имею, – раздраженно буркнул Василий. – Слава богу, что хоть водой смывается.

– Вот именно! – торжествующе воздел синеватый палец Михаил. – Смывается! А почему?

– Да откуда я знаю? Пристал тоже, как… – кисло поморщился гардемарин, словно застигнутый врасплох на уроке химии.

– Водой эта дрянь смывается, потому что водой не растворяется, – дидактически начал если не медалист, то отличник коммерческого училища. – А вот если б ты не водой ее, а олифой разводить вздумал…

– Ты хочешь сказать, – озаренно перебил его Васька, уставившись себе под ноги на белесые лужи на половицах с изумлением первооткрывателя. – Ты хочешь сказать, что это – краска?

– Сухой краситель! – ткнул пальцем, будто штемпелевал истину, Михаил. – Ты что, никогда не видел, как на верфи краску делают? В бочку сначала сухой краситель сыплют, а потом олифу льют: или наше конопляное масло, или заграничные алкидные смолы.

– Краска, значит… – единственный сделал вывод Василий, пропустив мимо ушей подробности химического процесса. – Краска, которую художнику немцы подсунули. Там же надпись была по-немецки… – напомнил он то ли сам себе, то ли товарищу.

Ничего сверх того не надумав, он снова повернулся к зеркалу, но щеткой повел, как в забытьи, рассеянно.

– Зачем? – сам озвучил предмет его задумчивости Михаил. – Вот и я думаю, а что в ней, в этой краске, такого?.. – забормотал он за спиной Васьки… – Как она может свести на нет всю эту «иллюзорную» маскировку Лиманского? Как краска может сделать видимым то, что ею же хотят сделать невидимым? – уткнулся он вовсе в тупик алогизма.

– Шпионские штучки… – резюмировал гардемарин. – Так что и узнать о них можно только у того, кто в них толк знает.

– Это кто же такой? – недоверчиво спросил Мишка.

– Шпион, естественно, – прищурился Василий на свое отражение в облупленном зеркале, точно примеряя к тому, зазеркальному, молодому господину офицеру выражение проницательного контрразведчика, ловца шпионов.

И вдруг повторил:

– Шпион… – но уже с такой интонацией, что Михаил со стуком выронил щетку.

Он не сразу сообразил, на что уставился приятель, а когда, взглянув через его плечо в зеркало, обернулся – за рамами мореного дуба, в сгустившихся сумерках, уже никого и ничего не было.

А вот Васька был уверен или почти уверен, что видел там секунду назад в лиловой дымке округлую физиономию с приметным носом и шкиперской, от подбородка, бородкой, почти сливавшейся с черным галстуком…

– «Проследил. Нашел…» – окончательно вспомнил гардемарин боцмана. Того самого боцмана, что мелькнул на складе.

Глава 11

Назначения и мечтания

Севастополь. Морской госпиталь

– Слава богу! Насилу сыскал вас, э… Вадим Иванович?

Вадим даже вздрогнул, когда его ухватили сзади за локоть, вырвав из сумрака тяжелых размышлений.

Картины, открывшиеся ему в здании Морского госпиталя, наводили на таковые. Рыжий налет кирпичной пыли подкрасил выбеленные стены, тянуло гарью и ноябрьской уличной свежестью в неожиданную дыру, зияющую под потолком вестибюля, – гипсовая лепка хрустела под подошвой сапог и ботинок, ботиков сестер милосердия по кафельной мозаике.

Особенно неприятен показался ему бурый крап на дубовой панели регистратуры, который меланхолично оттирал мокрой тряпкой старый фельдшер. Почему-то та кровь, в которой ему совсем недавно довелось топтаться на артплощадке эсминца, смущала меньше. Там стальная платформа орудия – поле боя, так надо. А тут, в городе? Тут ее как-то и быть не должно было. Даже здесь, в Морском госпитале. Здесь вообще несчастным редко кого доводилось видеть, разве из числа оперированных. А так все больше нижние чины, заметно блаженствующие на казенных харчах, вдали от своих крикливых боцманов и фельдфебелей. И вдруг… в больничном порядке и белизне – кровь и хаос войны. И даже белизна неправильная какая-то – между пилястрами лестничной площадки белеет прямоугольник парадного портрета. Снятого благоразумно.

Какой там парад? Головешка вынесенной оконной рамы, должно быть, прибавила черноты усам севастопольского героя-хирурга Николая Ивановича…

– Старший артиллерийский офицер? «Пущин»? – запинаясь от одышки, уточнил, видимо сам для себя, раскрасневшийся от бега мичман. Коренастый, но обремененный изрядным довеском в бедрах.

– Вообще-то Иванов, – хмыкнул лейтенант, рассматривая запыхавшегося гонца с немым вопросом.

– Так точно, – то ли согласился, то ли подтвердил мичман, скинув плащ-пальто на сгиб локтя. – Лейтенант Иванов. Разрешите представиться: Сидоров… То есть Чепалов Сидор Федорович. Старший ревизор [18] «Евстафия». Вот, ищу вас.

– Ну, вроде как нашли? – натянуто улыбнулся Вадим, привычно тронув пальцем ямочку на щеке, будто надеясь ее заровнять. – А за какой надобностью?

– Валерий Иванович велел разыскать, – переведя дух, начал мичман, как ему показалось, наверное, обстоятельно. – Дело такое. Валерий Иванович говорит, видал вас на стрельбах в Евпатории. Говорит, отменно работаете. А у нас тут, в смысле в госпитале, артиллерист кормовой, – мичман, перебрасывая черный плащ то на одну, то на другую руку, возникал то справа, то слева, то придерживая лейтенанта, то поторапливая. – Такая глупость. Зашел чуть ли не за аспирином, что ли? А тут «Гебен». Снаряд. 280-мм, шутка? Валерий Иванович говорит: ищи Иванова с «Пущина», он на ремонте, а я его помню…

– Постойте, господин мичман, – поймал наконец Вадим суетливого рассказчика за пуговицу кителя и после минутной попытки отвернуть ее в раздумчивости спросил: – У нас время есть водки выпить? А то я, слово чести, без водки и не пойму, что вы от меня хотите.

«Сидоров» впервые запнулся, должно быть, мысленно споткнувшись и на пороге трактира, но мгновение спустя уже канул в его кисловатый, но уютный табачный смрад:

– А впрочем, если только на минуту, на десять… Фалреп и без меня получат, чего там пятнадцать саженей на деревянный аршин померить, – забормотал он, словно вычисляя что-то в уме. – Да, с полчаса, пожалуй, у нас есть. Тут, я знаю одно местечко…

– Пойдем по моему адресу, – решительно перебил его лейтенант.

Морская хроника

Поход Черноморского флота в составе линейных кораблей «Евстафий», «Иоанн Златоуст», «Пантелеймон», «Три святителя», «Ростислав» и крейсеров «Память Меркурия», «Кагул» и «Алмаз» для блокады турецкого побережья.

Выйдя в море, флот взял курс на Трапезонд, а находившимся в Батуме миноносцам было приказано прибыть туда же.

За время обхода берегов крейсера и миноносцы потопили 50–60 парусных судов, обстреляли Трапезунд, потопив на рейде груженый военный транспорт «Ак-Дениз», и на меридиане Иероса уничтожили пароход «Брусса», груженный провиантскими запасами и теплым обмундированием…

«Командорская внучка»

Сюда он приходил теперь часто, хоть не был любителем, как говорится, «заложить за воротник». Напротив, вполне подтверждал аттестацию офицера «достойного и трезвого поведения». Нет, он не избегал случая «всеми штатами завалиться», но полагал шумные компании праздным, оттого редко оправданным убийством времени. Всякий раз, когда случалось быть крепко пьяным, он жаловался, что «его холодный и рассудительный ум испытывает некое неудобство собственным отсутствием» – впрочем, выговаривал он эту длинноту всегда внятно…

В общем, в ресторан «Яхт-клуб» на Приморском бульваре он шел не за тем же, что и мичман с «Евстафия». Тем более что тот не был членом ни собственно яхт-клуба, ни аэроклуба, помещавшегося тут же с девятого года. Тогда как братьев Ивановых тут так и различали: этот – подписчик «Русскаго спорта» – к яхтсменам, а тот, который помладше, – к авиаторам.

Впрочем, на третий этаж промеж башенок с мавританскими куполами особого пропуска не нужно было. Всякий достойный горожанин мог подняться на резной балкон, вознесенный на тонких византийских колоннах. Да и не всякий – «отчего нет»? Если только наружность его внушала распорядителю залы уверенность в платежеспособности гостя. Так-то завсегдатаи тут были все одни и те же: служащие пароходства, инженеры с верфи того же «РОПиТ», жители гостиницы «Кист». Реже – члены клуба, большей частью уважаемые «патриархи» флота, чаще – члены их семейств.