Лев Славин - Арденнские страсти
Штольберг подошел к окну. Как удачно, что первый этаж! Стараясь не делать шума, он принялся отворять окно.
– Воздушка захотелось, Штольберг? – раздался голос позади.
– «Как он, однако, тихо ступает», – подумал с досадой Штольберг.
– Мне пора, Биттнер.
– Так ведь часовой снаружи все равно не выпустит вас.
– Почему?
– Разве вы не понимаете, что вы находитесь под арестом? Покуда домашним.
Strastoterpiets
Бой, гул которого Штольберг накануне слышал, пробираясь в эсэсовскую армию, к вечеру стал стихать, а ночью и вовсе прекратился.
Оберштурмфюрер Теодор Вайнерт объявил это своей победой. Он хотел уверить в этом не только своих солдат, но и самого себя.
Его группа вместе с батальоном, приданным из 5-Я армии, насчитывала около тысячи человек.
Неудачи преследовали оберштурмфюрера. Начать с того, что он не умел определиться на местности и, з общем, не знал, где находится. После того как его группу изрядно пощипали в районе Вьельсальма, он подумал, не взорвать ли ему свои танки и самоходки и пешком пробираться обратно в Монжуа. Сейчас он кружил среди каких-то неопознанных гор. Он был растерян и озлоблен. В этом состоянии озлобления он приказал расстрелять группу пленных американцев, которых он таскал в своем обозе как живые трофеи. Он распорядился, чтобы эту экзекуцию произвел взвод из батальона 5-й армии. Робкие возражения лейтенанта Гефтена, заменившего убитого командира батальона, он встретил истерической руганью, столь принятой в эсэсовской среде:
– Боитесь, чтоб ваши чистюли не замарались? Кто вы такие, в конце концов, черт побери? Солдаты великой Германии или портовые девки из притонов на улице Репербан?! Еще одно слово возражения, лейтенант, и я вас арестую за неповиновение в боевой обстановке!
Гефтен смирился. Он помог Вайнерту сориентироваться по карте, удивляясь в душе его невежеству:
– Мы находимся на территории великого герцогства Люксембург. Юго-восточнее пункта Труа-Пон. Река, которая под нами, это Сальм.
– Я так и думал, – важно проговорил Вайнерт. – Стало быть, Бастонь…
Он сделал вид, что ищет пункт на карте, в которой он ничего не понимал, – какие-то цветные загогулины, от которых рябит в глазах.
– Бастонь? – позволил себе удивиться лейтенант.
– Да, нам надо в Бастонь.
И, наклонившись к Гефтену, шепотом, словно сообщая ему важную тайну, сказал:
– Там сосредоточиваются наши обе армии…
Ребята из 5-й армии держались особняком, не якшались с эсэсовцами. Не все, впрочем. Например, Вилли то и дело сматывался в расположение 6-й. Приносил оттуда новости:
– Ну, ребята, теперь уже недолго ждать, когда появится «вува». Там в Шестой толкуют, что это может быть со дня на день.
«Вувой» называли вундерваффе, то есть «чудесное оружие», обещанное Гитлером и долженствовавшее принести Германии мгновенную победу.
Солдаты молча слушали, иные с мрачным недоверием, другие, как, например, ближайший друг Вилли, маленький танкист Иоганн, – да, в общем, и не только он, а большинство, – с радостной надеждой. Чем больше Германия терпела поражений на фронтах, тем более они цеплялись за сладостную легенду о «вуве».
– Ну, а как у них там насчет жратвы? – осведомился Иоганн.
– У них паек будь здоров! – говорил Вилли.
Однако скоро все сравнялось. К пронзительной морозной сырости, к волчьему вою слепящих метелей со снежными обвалами прибавилось недоедание.
Давно уже не было горячей пищи. Да и консервы кончились. Последние дни только и было что печенье да шнапс.
Приуныл и этот жуткий весельчак Вилли. Он ворчал и все приставал к близнецам, которых считал наиболее образованными во взводе:
– Ну и загнали же нас в эти чертовы горы! Где мы, ты понимаешь? В какой стране, я вас спрашиваю? Что это – Бельгия? Голландия? А может, Люксембург? Государства, с позволения сказать, как заплаты на заднице, плюнуть некуда, крохотные, как вши. То ли дело Россия! Помните, ребята? Прешь, прешь, и краю не видно! А какие куры, какие поросята! А девки какие, а?
Расстрел американцев был назначен на раннее утро. Выдалось оно безветренным. Солдаты с беспокойством поглядывали на небо: не развиднелось бы! Налетят – от нас один кровавый паштет останется. Но все было хмуро. А главное, партизаны не проявляли признаков жизни. Разведка не обнаружила их поблизости. Во всяком случае, было тихо. «Подозрительно тихо, – как сказал Иоганн. – Ой, не нравится мне это, ребята, партизаны здесь как дома, им известна каждая тропа». Но, в общем, оберштурмфюрер решил, что партизаны ушли. Он самолично обозрел местность в полевой бинокль. Безлюдно, бело, безмолвно. Он снял сторожевое охранение, он хотел, чтобы все присутствовали на зрелище расстрела. Он считал, что соучастие в кровавом деле закаляет людей.
Вскоре вся группа выстроилась вокруг площадки над обрывом. Привели пленных и выстроили в одну шеренгу спиной к обрыву. Против них тоже шеренгой стал взвод из 5-й армии, вооруженный автоматами. Почему-то с раздражавшей людей педантичностью лейтенант Гефтен принялся выстраивать их по ранжиру. А впрочем, может быть, просто для того, чтобы оттянуть время. Близнецы, как самые высокие, оказались на правом фланге. Хорст шепнул Гельмуту:
– Мы не будем стрелять.
Гельмут ничего не ответил. Но когда лейтенант поравнялся с ними, он сказал шепотом, почти не шевеля губами:
– Пожалуйста, освободите Хорста от этого.
Лейтенант ответил так же тихо:
– Не дури. Это нас скомпрометирует в глазах оберштурмфюрера. А может быть, даже погубит.
Вайнерт, который стоял в некотором отдалении, крикнул:
– Разговоры в строю!
Потом он скомандовал:
– Положить автоматы к ногам!
Хорст вздохнул с облегчением. Значит, все эта игра! Инсценировка! Все сняли с груди автоматы и положили их к ногам.
В это время эсэсовский унтер, или как там его – шарфюрер, подкатил на салазках новенькие автоматы и принялся раздавать их. «Зачем?» – недоумевал Хорст, принимая оружие, еще жирное от смазки.
Вайнерт прошелся вдоль шеренги своей пружинистой походкой, похлопывая шлагом по сапогу.
– Будете стрелять из новых автоматов, – сказал он. – Предупреждаю: каналы стволов чисты. После экзекуции будет проверка. Проверю собственноручно.
Отошел. Вилли подмигнул и прошептал:
– Собственноносно.
Хорст понял: если кто-нибудь уклонится от стрельбы, чистый канал ствола его выдаст.
Он шепнул брату:
– А все-таки я не буду стрелять.
– Если ты не будешь стрелять, – шепнул в ответ Гельмут, – так и я не буду. И тогда мы оба пропали…
Хорст старался не смотреть на американцев. И все-таки против воли с мучительной напряженностью вглядывался в них. Вот довольно пожилой, с серебристой щетиной на лице. Он удивительно спокоен, этот американец. Он, наверно, не верит, что мы будем стрелять, он считает все это комедией, блефом, попугают и отпустят.
Рядом юноша с повязкой на голове, с широко раскрытыми глазами – невозможно поверить в свою смерть. Взгляд юноши столкнулся со взглядом Хорста. «Не буду стрелять…» – еще раз подумал он. В это время раздалась команда, и палец Хорста непроизвольно нажал на спусковой крючок.
Он увидел, как юноша схватился за живот и упал. Они все упали. Один из них скатился в обрыв и побежал, оставляя кровавые следы. Тотчас за ним ринулся Вайнерт и на бегу стрелял по нему, как если бы этот американец был просто живностью, чем-то движущимся, трепещущим, что надо сделать неподвижным.
Вернувшись, Вайнерт сделал, как предупреждал: перенюхал все автоматы и удовлетворенно кивнул головой.
Гельмут тревожно поглядывал на брата. Хорст делал все, что другие, – грыз галеты, чистил оружие, строил укрепление из льда и бревен. Но появилась странная машинальность в его движениях. Он молчал. Спрашивали – он отвечал односложно. Не обращались к нему, он сам ни с кем не заговаривал. И Гельмут обрадовался, когда Хорст вдруг заговорил. То, что он сказал, ужаснуло брата.
– Убежим, – сказал Хорст.
Гельмут испуганно оглянулся:
– Ты с ума сошел! Куда?
– К партизанам. Они тут, в лесах. Доберемся до них.
Он умоляюще посмотрел на брата.
– Но ведь если ты будешь у партизан, – сказал Гельмут, – тебе тоже придется убивать. На этот раз – немцев, своих братьев по крови!
Хорст посмотрел на Гельмута с сожалением:
– Братьев? Разве эти убийцы мне братья?
– Но я твой брат!
– Ты уйдешь со мной.
Гельмут покачал головой:
– Нет, я не хочу стать дезертиром. Это бесчестно. Я присягал на верность фюреру.
– Ты все еще веришь ему?
– А если и не верю? Все равно я присягал. Присяга есть присяга.
Хорст помолчал. Потом сказал:
– Рухнула моя вера, рухнула моя присяга…
Он потер шрамик над бровью, там начинало зудить, когда Хорст волновался.
Первые выстрелы раздались около полудня. Вайнерт метался по всей площадке, не понимая, откуда стреляют. Вскоре показались цепи партизан, редкие, но отовсюду. Кроме юго-западной стороны. Слишком уж крут был здесь склон горы.
