Василь Быков - Подвиг (Приложение к журналу "Сельская молодежь"), т.2, 1981 г.
Миновав рощу, они долго брели по голой снежной равнине неизвестно куда, Антон давно уже не узнавал местности, наверно, он здесь никогда прежде не был и шел наугад. Снегопад не прекращался. Снежная крупа с ветром стегала с обеих сторон, чаще, однако, заходя сзади, и он думал, что направление выдерживал правильно. Видимость была скверная, а среди равнинного поля и вовсе ничего не стало видать — в сплошной белой мгле лишь мелькали, крутили, носились снежинки. Но вот чуть в стороне от его направления что-то засерело неясным округлым пятном — показалось, стожок или, может, скирда соломы. Однако, вглядевшись, Антон догадался, что это — одинокое дерево в поле. Подумав, что пора отдохнуть, он свернул к этому дереву и, немного пройдя, сквозь сеть снегопада увидел вдали и другое высокое дерево, а за ним ряд деревьев пониже, приземистые силуэты построек, соломенную крышу с трубой. Похоже, они вышли к деревне. Деревня теперь была кстати, в ней, наверно, придется оставить Зоську. Но если бы ночью. Днем появляться в незнакомой деревне всегда большой риск, тем более под носом у немцев,
Широко ступая в неглубоком снегу, Антон подошел к дереву и остановился. Это была роскошная груша-дичок с богатой, прямо-таки художественно сформированной кроной, раскинувшаяся на меже двух земельных владений. Ниже под деревом, полузаметенная снегом, горбилась большая куча камней, собранных с этого поля. На языке местных крестьян она называлась крушней. Если присесть пониже, за крушней можно было укрыться от ветра и постороннего глаза, другого укрытия поблизости не было.
— Вон деревня, видишь? — кивнул он Зоське, когда та притащилась к дереву.
— Княжеводцы, — каким-то странно изменившимся голосом тихо сказала Зоська, и Антон, внимательно посмотрев на нее, догадался: это от опухоли, уже охватившей всю правую сторону ее лица.
— Что, знакомая деревня?
— Знакомая. Летом тут у подруги была...
— Вот и хорошо. Будет где перепрятаться. Потемнеет — пойдем. А пока садись, надо ждать.
Он вывернул из-под снега большой плоский камень на краю крушин, и Зоська с готовностью опустилась на него, снова, как при зубной боли, уронив на руки голову ее левой, здоровой, стороной.
— Ляснуло твое задание, — сказал Антон, садясь на другой камень рядом. — И мое тоже. Что теперь делать?
Зоська, тихо постанывая, молчала, и он, приоткрыв затвор, заглянул в магазинную коробку винтовки. Там было всего два патрона и стреляная гильза в патроннике. Гильзу он выбросил на снег, патроны утопил глубже в коробку. Два патрона, конечно, мало, почти ничего, разве что на крайний, критический случай. Хорошо, однако, что раздобыл винтовку. Правда, сам едва не угодил в полицейские лапы, но винтовочку все-таки прихватил. Жаль, не успел поворошить у Салея в карманах, наверное, там нашлась бы пара обойм. Но и так едва добежал до опушки. Во всяком случае, с винтовкой уже можно будет возвратиться в отряд. Только что он скажет в отряде о своем трехдневном отсутствии?
Черт, как нескладно все получилось!
И надо же было ему выбрать такой неподходящий момент, нет чтобы переждать пару дней в лагере и услышать, что произошло в Сталинграде. Действительно, поспешишь — людей насмешишь. Но кто знал, что дела в Сталинграде обернутся таким неожиданным образом и в такое именно время. Да и Зоську никогда прежде не посылали в Скидель, как он мог упустить такой благоприятный момент?
Эх, Зоська, Зоська! Как она глупо разрушила все его замыслы и едва не погубила его и себя тоже... А может, она спасла себя и его? — вдруг подумал Антон. Если иметь в виду Сталинград, то действительно удержала от губительного последнего шага. Знала ровно столько, сколько знал он, а поди вот... Что значит чутье! У него же такого чутья не оказалось, и он едва не сунулся в этот полицейский гадюшник в Скиделе. Теперь нетрудно было представить, чем бы все кончилось, окажись он у того же Копыцкого. Вот и выходит, что Зоська была осмотрительней и косвенным образом спасла Антона.
Отвернувшись от ветра, Антон терпеливо сидел на камне, подняв воротник кожушка, винтовку положил на колени. В этой суете, беготне и перестрелке он не заметил, сколько прошло времени, и думал, что скоро, пожалуй, начнет смеркаться. Но пока было светло, все сыпал снег, и в каком-нибудь километре от груши серели голые кроны деревьев и крыши хат в Княжеводцах. Надо было еще подождать. Он не чувствовал холода, и если бы не ветер, то в кожушке ему было, в общем, терпимо среди этого метельного поля под грушей.
Вот только как Зоська?
— Она где живет? Подруга твоя? — Антон обернулся к Зоське. — С какого конца?
Зоська медленно подняла осыпанную снегом голову и коротко взглянула на него со страдальческим выражением на искаженном лице.
— А тебе зачем?
— Ну как подойти? Если с этого конца, то можно рискнуть и теперь. Не тянуть до ночи.
Она опять уронила уродливо обвязанную голову левой стороной на колени и чуть слышно спросила:
— Ты спешишь?
— Спешу, конечно. Погулял, хватит. Пора и честь знать.
— Скидель недалеко. Пятнадцать километров.
— А зачем Скидель? Мне в отряд надо.
— Вот как! Значит, передумал?
— Ну хотя бы и передумал. Ты же слышала: заминка в войне получилась. Немцев от Сталинграда погнали. А там у них лучшие силы.
Зоська смолчала, и он стал подтягивать самодельный ремень на винтовке. Видно, этот Салей был такой партизан, как и его винтовка с ржавым, забитым грязью затвором, приклад был расколот продольной трещиной, ремень вместо тренчика привязан к ложе бечевкой. Надо будет все это привести в божеский вид, иначе какой же он партизан с никудышным оружием? Теперь, когда, к беде или к счастью, у него сорвалось с этим Скиделем, Антон даже как-то оживился, несмотря на пережитое, все-таки он возвращался к трудной, но уже ставшей привычной жизни в лесу, среди своих, знакомых людей. Вот только как они примут его после столь длительной самовольной отлучки — этот вопрос, как заноза в теле, торчал во встревоженном его сознании. Он еще не додумал ничего до конца, но уже и без того чувствовал, что все будет зависеть от Зоськи. Зоська может его спасти, а может и погубить, когда он вернется к своим. Значит, прежде всего надо поладить с Зоськой.
— Зось, а Зось! Ты на меня не злись, — сказал он примирительно, почти с просьбой в голосе. — Я же хотел как лучше. Для тебя и для себя.
— А я и не злюсь. Что на тебя злиться...
— Вот молодец! — сказал он обрадованно. — Выйдем к своим, поправишься... Мы еще поладим с тобой, правда ведь?
— Нет уж, мы не поладим.
— Это почему? Ведь я же тебя...
— Помолчи лучше, — глухо перебила она, и он подумал: неужто обиделась напрочь? Или очень болит рана? Рана, конечно, скверная, как бы Зоська, если даже и выживет, не осталась навсегда дурочкой. Голова все-таки не мягкое место сзади. Голову прежде всего беречь надо, потому солдатам на фронте выдают каски. Умные люди придумали. Если поврежден череп, то можно и умереть, это неважно, что пока стоишь на ногах и при памяти. Помер же вон от такой раны партизан из первого взвода Сажнев, хотя перед тем трое суток был на ногах и чувствовал себя неплохо.
— Слушай, Зоська, — сказал он помягче, почти ласково. — Ты вчера предлагала написать командиру. Ну обо мне, в общем...
— Что написать? — не поняла она.
— Ну, ты говорила. Что я помогал тебе и прочее. Что прикрыл группу там, на «железке». Ведь если бы не я, они бы всех, как Салея. Ведь так же?
— А зачем писать? — холодно сказала Зоська. — Ты что, меня уже хоронишь?
— Я не хороню. Но ведь ты остаешься, — кивнул он в сторону деревни, — а мне топать в отряд.
— Уж как-нибудь и я доберусь в отряд.
— Но пока ты доберешься, меня могут... Как я там оправдаюсь?
— О чем же ты раньше думал?
— Раньше о другом думал. О тебе, между прочим! — начал раздражаться Антон.
Он в самом деле чувствовал себя обиженным ее несговорчивостью. Вот же привел бог связаться с этой упрямицей, ни в чем невозможно с ней сладить. Прямо-таки странно, откуда это у нее берется? Судя по миловидной внешности, никогда не предположишь в ней этой твердости, с виду такая покладистая, улыбающаяся, без грубого слова, всегда с готовностью понять и поддержать шутку. А тут... Язва стала, а не девка. Такие ему еще не попадались. Всегда он умел договориться с любой если не сразу, то погодя, добиться своего с помощью ласкового слова и веселой шутки. С женщинами ему в общем везло, и он нередко полагался на них в трудный миг своей жизни. А тут сорвалось...
Снег продолжал сыпать, но вроде тише стал ветер и, кажется, начало смеркаться. В поле вокруг потемнело, померкло заволоченное тучами небо. У Антона озябли в сырых сапогах ноги, и он, встав с камня, начал, притопывая, разминаться под грушей. Деревья и крыши в Княжеводцах все еще тускло серели за полем, он знал, что через час-полтора станет темно. Он отведет Зоську в деревню, разыщет ее подругу, авось там будет спокойно и Зоська отлежится у знакомых. Ему же надо пробираться в отряд. Снег пока неглубокий, за ночь он сможет отмахать километров тридцать, местность по ту сторону Немана ему хорошо знакома. Но, прежде чем расстаться с Зоськой, надо добиться от нее свидетельства, что он помогал ей в разведке, а не околачивался неизвестно где трое суток. Конечно, он понимал, что даже и с таким свидетельством будет нелегко избежать скандала, но с помощью Зоськи все, может быть, обойдется. Без нее же ему капут, самому ему не оправдаться.
![Василь Быков - «Подвиг», 1989 № 05 [Антология]](/uploads/posts/books/147491/147491.jpg)
