Павел Цупко - Над просторами северных морей
Копаясь в обломках, увидел разбитую приборную доску и на ней… совершенно целые, только слегка ободранные бортовые часы. Цеха снял их. Попробовал запустить — пошли! Тонкая секундная стрелка весело запрыгала по большому циферблату, завертелся счетчик минут. Нажал кнопку — стрелка и счетчик остановились. Нажал еще — стрелка прыгнула в исходное положение, на счетчике пропали цифры. Владимир снова включил секундомер и, прижимая часы к груди, вернулся в убежище. Мирное тиканье укрепило надежду, и он стойко ждал. Питался ягодами, пил воду из луж в оттепели, ел снег в мороз, и — ждал! Упорно. Настойчиво. Непоколебимо.
В небе еще несколько раз рокотали моторы У-2. Однажды самолет пролетел прямо над головой, но летчик опять не рассмотрел занесенное снегом место катастрофы. Положение человека в тундре становилось все более отчаянным. Цеха обморозился, не чувствовал ни рук, ни ног. Сморенный пережитым, контузией, усталостью и голодом, он еле двигался. Но двигался! Надежда на помощь не покидала его ни на минуту. Отметая отчаяние, он находил в себе все новые и новые силы, продолжал мужественно бороться, двигаться, не пытался даже присесть, чтобы дать уставшему телу и ногам хотя бы кратковременный отдых, знал: первая же слабина, первая же остановка свалит в сон, и тогда он погибнет.
И он ходил, с нечеловеческим усилием переставлял опухшие ноги, двигался и двигался…
Постепенно им вновь овладела полудрема, и в ней, оттесняя бессвязные видения, выплыла какая-то до боли знакомая картина: неширокая река с узкими песчаными берегами и крутыми склонами холмов. На кручах зеленели прогалины огородов и кудрявые вишневые сады, в гуще которых пестрели белые хаты под желтыми соломенными крышами, высились стройные ряды серебристых тополей вдоль улиц; тополя и улицы по пологим склонам взбирались на взгорье, где маячила голубыми куполами приземистая церковь и высоченная колокольня. Над рекой, над кручами и селом сияло яркое солнце. Его жаркие лучи больно обжигали лицо, руки и плечи. Владимир уворачивался от лучей, прятался в заросли лопухов и подсолнухов, а сам мучительно вспоминал, куда же он попал? Что это за село и почему оно ему такое знакомое? И вдруг ахнул: то ж его родина, село Украинка! А речка — Черный Ташлык. Конечно! Как же он сразу не узнал? Вот стыдоба! Если по той речке пойти вниз по течению, дойдешь до реки Синюхи, потом до Южного Буга, а там и до самого Черного моря. А он не узнал! Хотя… уж очень давно не был в родном краю, с того самого 1931 года, когда семнадцатилетним парнишкой поступил учиться на рабфак Днепропетровского университета и расстался со своей Кировоградчиной…
В памяти техника наперегонки помчались, запрыгали те бурные, голодные, но очень счастливые годы. Владимир увидел себя в гуще друзей-студентов: в парусиновых брюках и сандалиях на босу ногу они гурьбой спешат в светлые аудитории университета, озорные, неугомонные, едут работать на стройку Днепрогэса, полные решимости, готовые к смертельным схваткам с классовым врагам — кулачьем, отправляются в окружающие села проводить коллективизацию… Выпускной вечер. Оркестр. Кумач. Расставание и клятва верности… По распределению Цеха с другом направился в город Нижне-Днепровск на металлургический завод имени Карла Либкнехта. Родина крайне нуждалась в качественном металле, и они, комсомольцы, дадут его!
Но в 1935 году по призыву Центрального Комитета комсомола заводская организация направляла в авиацию своих лучших парней. И Владимиру повезло: теперь он должен ехать на Волгу в город Вольск. Опять проводы — оркестр, кумач, клятвы…
Как все же нестерпимо жжет солнце! Цеха оглянулся: куда бы перепрятаться? Но лопухи и подсолнухи куда-то вдруг исчезли, а он, одетый в поношенную красноармейскую форму, стоит на вершине голого утеса. Утес на высоком берегу широкой Волги — ее-то он сразу узнал! Утес знаменит: ему рассказали, что, по преданию, именно этот утес носит имя Стеньки Разина, что сюда приходил атаман думать свои думы. Владимир на утесе бывал часто. Сегодня пришел в последний, может быть, раз перед отъездом попрощаться. С утеса хорошо виден утопающий в зелени город с дымящимися трубами цементного комбината. Это Вольск! Назван так, как говорили, тоже в честь Разина, потому что Степан больше жизни любил волю.
Три года прошло, как он, Цеха, в числе немногих счастливчиков приехал в этот город учиться в военном авиационном техническом училище. И вот учеба окончена. Завтра он и лучшие друзья Екшурский и Халилов переоденутся в новенькую, очень красивую синюю форму командиров ВВС Красной Армии, прикрепят к голубым петлицам по два красных «кубаря» и эмблемы скрещенных ключей с летной птичкой, получат удостоверения о профессии авиационного техника и воинского звания «воентехник второго ранга». Потом их сразу пошлют на западную границу, в 13-й авиаполк. Срочно потому, что время было тревожное: в Мюнхене Англия и Франция вступили в сговор с Гитлером и продали ему Чехословакию, но наши приграничные войска изготовились и если братья-чехословаки попросят, то окажут им помощь освободиться от агрессора…
К месту службы Цеха едет не один, а вместе со своей молодой женой. Валя стоит тут же, на утесе, рядом, прижимается доверчиво к его плечу упругой грудью, прячется от жалящих лучей солнца за его широкую спину…
Валя! Верная юная подружка, почти девочка в бессменном синеньком платьице… Цеха любил тихие вечера над Волгой в городском парке. Впрочем, любил он не столько вечера — на Украине они еще лучше! — сколько ее, Валентину, хрупкую, пугливую, доверчивую, как ребенок, и нежную, ласковую, единственную, ненаглядную. Любил ее бархатистую кожу и еще в детском пушке щечки, тоненький воркующий голосок и звонкий смех, ее песни — протяжные, с грустинкой и бойкие, задорные. Удивительное создание! Сколько же она приносила ему, здоровому рабочему парню, радости и счастья, когда была шаловлива, весела, и сколько горя, когда грустила, страдала… Рядом с ней, подругой, Владимир всегда чувствовал себя особенно сильным и смелым, способным защитить свою любовь, свое счастье…
Валентина оказалась достойным другом. Она не испугалась трудностей неустроенной кочевой жизни кадрового военного, стала твердой опорой их молодой семьи…
…Барак-общежитие в Сещи, где они начали свою счастливую семейную жизнь, трогательные хлопоты с рождением дочурки Риты… Счастье оказалось до обидного коротким: в Европе началась война, и воентехник Цеха с авиаполком улетел брать под защиту своих западных украинских и белорусских братьев. А когда вернулся, зарыдал от горя: в Украинке умерла, не повидав перед смертью сына, Мария Родионовна, его родная мать… Съездил на похороны. В те скорбные дни в последний раз повидался со своим отцом, строгим и добрым Самойло Петровичем, бывшим красным партизаном и уважаемым на селе человеком…
Потом была война с белофиннами, и опять Валя оставалась одна. Потом полк перебазировался под Белосток. Там, в авиагарнизоне, Цеха получили комнату. Там и застало их то страшное воскресное утро 22 июня, срочная эвакуация. Владимир ушел с полком, а что сталось с Валей и с маленькой Ритой, как и с другими семьями летчиков и техников авиагарнизона, он не знал… Ничего не знал и потому страдал. Молча. Тяжко… Но верил и ждал…
Владимир отчетливо слышал радостный смех дочурки, музыку, голос жены, ее песни, ощущал ее дыхание, ласки… Иногда она так явственно вставала перед его воспаленными глазами, что он верил в ее присутствие и шел к ней. Но сознание прояснялось. Владимир с отчаянием обозревал пустую холодную тундру.
В один из дней, когда погода несколько улучшилась, до слуха Цехи донесся звон колокольчика. Он прислушался и не поверил. Но колокольчик настойчиво звенел и звенел. Через равные промежутки времени раздавалось одно и то же треньканье — такой звон бывает, он знал, не раз слышал и видел в лесах Белоруссии, когда бежит корова с подвешенным к шее колокольчиком. Корова в тундре?! Значит, близко люди?! Владимир обрадовался, закричал, заговорил что-то бессвязное и направился на звуки.
На этот раз он действительно не ошибся. Невдалеке от останков «Петлякова» по тундре ехала оленья упряжка с отдаленного стойбища. Управлял ею семнадцатилетний местный оленевод Алеша Канев. Оленеводческая бригада пастухов поставила в нескольких километрах от места катастрофы пастушечье жилье — куваксу. Бригада была невелика, всего четыре человека: отец парня — Феофан Клементьевич, Филиппов Григорий Семенович и Харлин Иван Гаврилович. Они-то и послали с утра Алешу, как самого молодого, к Бревенному ручью за хворостом. Парнишка ехал по знакомой, местности и неожиданно в стороне от тропы увидел обломки самолета. Раньше их здесь не было. Заинтересованный парень остановился, подошел поближе и вдруг услышал какие-то звуки. Звуки напоминали человеческую речь, но были совершенно непонятны. Потом кто-то зашевелился. Алеша испугался, бросился к упряжке и умчался назад, к куваксе.
