Вячеслав Миронов - НЕ МОЯ ВОЙНА
Последующие несколько дней мы валялись, кормежку нам устроили великолепную, не трогали. Приходил командир первой роты, спрашивал, как бороться c танками, — начальник штаба ничего вразумительного ему не сказал. Мы отшутились, предложив таскать с собой противотанковые ежи. Тот ушел озадаченный. Судя по его реакции, он принял нас за идиотов. Потом охрана сообщила, что он говорил всему лагерю, что гяуры после порки стали сумасшедшими.
Несколько раз приходил комбат. Расспрашивал, как проводить батальонные учения.
Швы сняли, после этого мы еще четыре дня корчили из себя больных. Прошло шестнадцать дней после нашей экзекуции, прежде чем мы снова начали проводить занятия. За это время ни Модаева, ни муллы у нас не было.
Зато узнали, что когда мы болели, комбат с Серегой проводили учения: вторая рота заблудилась, комбат разбил вдрызг свой «УАЗик». Потому что был смертельно пьян и сам сел за руль. Нуриев отделался лишь ссадинами и ушибами. Жировая подушка спасла, — пьяницам и дуракам везет в этой жизни.
Во время боевого слаживания батальона погибло еще четыре ополченца. Не было в новоиспеченной армии холостых патронов, зато много было боевых.
Слухи с районов боевых действий шли тревожные. Были большие потери с обеих сторон. Участились случаи дезертирства. Многие уходили с оружием. Из нашего батальона ушли в увольнение трое. Ушли и не вернулись У Гусейнова был целый взвод бойцов, которые занимались отловом дезертиров. Но видимо работы было так много, что не успевали они колесить по всему Азербайджану, отлавливая беглецов — уклонистов. Стали привлекать представителей частей, которые ездили по близлежащим селам в поисках своих же братьев по оружию.
По ночам мне часто снился один и тот же сон. Стоит моя Ирка на зеленом лугу, цветов много вокруг, трава зеленая — по колено. Волосы нежно колышет ветерок. Я что-то спрашиваю, а она стоит и молчит. Просто молчит. Ни слова не могу от нее добиться. И так уже несколько дней подряд.
В очередное утро нас разбудил Ахмед:
— Господа, офицеры, вставайте, вас комбат к себе требует.
— Обойдется. Требует. Ему надо — пусть сам и приходит. Позавтракаем и придем. — недовольно ворчал я.
— Господа офицеры, господа офицеры! — вклинился Виктор в мое брюзжание, — как палками пороть, так босяки, а как к комбату — господа офицеры!
— Я приготовлю завтрак, но будем кушать вместе с нами. Есть разговор.
— Хорошо. Дай поспать, — я отвернулся от него, давая понять, что больше разговаривать не собираюсь.
— Ну что, Олег, еще поспим?
— Не получится.
Я рассказал ему сон, который меня преследует последнее время.
— Это, брат, тебе свобода снится, — констатировал Витя.
— С чего бы это?
— Луг, небо голубое, травушка-муравушка зелененькая и прочее, прочее. Жена молодая тоже, как символ свободы.
— Психолог хренов. Фрейда начитался?
— Там кусочек, здесь отрывочек…
— А тебе что снится? Бабы, небось?
— А что молодому, холостому еще может сниться? Бабы, водка, пьянки, гулянки. Тебе, женатику, этого не понять!
— Женишься, забудешь про все это.
— Да я бы хоть сейчас, но не хочет она.
— Ты про кого?
— Про Аиду.
— А-а-а! Дохлый вариант. Тут тебе, Витя, ничего не светит. У женщины горе, когда еще отойдет от него, а ты женихаться.
— Я терпеливый, я подожду. Время есть. Тут у них мода пошла: как только мы становимся здоровыми, так они нас калечат, чтобы не убежали. А Аида приезжает и лечит. Так что нам поправиться не дадут толком, снова изуродуют. Приедет Аида, я снова попробую.
— Я смотрю, тебе нравится боль? Извращенец. Ладно, я все думаю, как вырываться будем?
— Хорошо бы через Баку. Но не получится. Выход один — Армения.
— Согласен.
— Что нужно, чтобы попасть в Армению? Попасть на фронт, а оттуда уже и пробираться.
— Прямо как Штирлиц, когда он пробирался домой через Аргентину с Бразилией.
— Ты согласен?
— Готов как пионер. Начинаем готовить людей в полный рост?
— Они готовы, надо только немного изменить штатную расстановку и вперед. Заре навстречу!
— Там на фронте ары быстро нашим кирдык сделают. Они, опять же, свои, христиане.
— Когда кишки на кулак будут мотать, им будет все равно, кто мы — христиане или мусульмане. Под горячую руку всех могут порубать в капусту. Придется драться против всех. Эх, надоела мне война!
— Разберемся, чего раньше времени голову морочить. Приедем — посмотрим. Идем умываться, да послушаем, что наши вертухаи хотят нам сказать.
— В Одессе говорят: "Я имею вам сказать".
— Забавно звучит. Послушаем, что они имеют нам сказать. Надеюсь, что это не будет предложение сексуального свойства.
— Тьфу, дурак, не порти аппетит. Они, вроде, нормальные, психически здоровые мужики.
— И физически тоже. Бока до сих пор болят.
— Утро начинается с сюрпризов. Лучшая новость — отсутствие всяких новостей.
— 39-
Мы умылись и зашли в комнату к охране. Стол был уже накрыт. Деликатесов не было, но еда была добротная. Не из общей столовой. Домашняя еда. Она и пахла по особенному.
— Что, народ, рейд по продразверстке был удачный, или бакшиш принесли? — спросил я, усаживаясь перед большой тарелкой с хашем.
— Мы все купили в Гёран, а хаш сварил Магомед из первой роты, он раньше был поваром.
— Вот его надо ставить поваром, а не этого отравителя! Вкусно. Передай ему мое огромное "мерси"!
Некоторое время мы с Виктором наслаждались этим вкусным блюдом. Он был приготовлен, как положено. Всего было в меру. Наваристый, запашистый, густой, было и мяса достаточно, и свежей зелени, — она пошла вприкуску.
— Алик, Виктор, вы кушайте, а мы говорить будем, — подал голос Ахмед.
— Говори, говори, ты нам не мешаешь.
— А Витька слушает, да ест! — пробурчал Виктор с полным ртом.
— Вы настоящие киши, — начал Ахмед. — Вы не боитесь никого. Модаева чуть не убили. Если бы комбат приказал вас расстрелять, то мы бы убили. А вы побоялись.
— Погорячились, вот и недоделали работу. Поэтому эта скотинка еще немного поживет на свете, — я не мог понять, в какую сторону он клонит. Но разговор надо было поддержать, хотя бы из-за этого чудного завтрака.
— Вы хорошо учите людей воевать.
— Стараемся. Коньяк есть? А то такая закуска! — не выдержал Виктор. — И поближе к телу. Говори, чего хочешь.
— Не торопи его, Витя, ешь и слушай.
— Коньяк потом. Алик, Витя, послушайте…
— Погоди, Ахмед, ты по-русски говоришь почти без акцента, вот Вели больше молчит. Называй меня Олегом, а не Аликом. А то уж больно на сокращенное от алкоголика смахивает.
— Не сердись, я понял.
— Ну, говори, чего хотел.
— Вам удалось многое сделать в нашем батальоне. То дерьмо, что командует батальоном, и его начальник штаба до вас ничего не делали. И только вы заболели, они тоже ничего не делали. Попробовали провести учения по приказу Гусейнова, так чуть всех не погубили. Вели звонил Сурету в тот день, когда мы вас палками били, и все рассказал ему. Гусейнов очень ругался. Приказал нам, чтобы больше не допускали такого. Теперь подчиняемся лишь ему. Потом Сурет позвонил комбату и все повторил. Мы с Вели знаем, что вы злые на нас. За то, что били палками, но если били другие, то убили бы вас. Начальник штаба и мулла очень злые на вас. Они хотели, чтобы вас бил Али-мясник. Но вы бы не выжили. Али очень почитает муллу и по его приказу убьет любого.
— Ребята, а как же заповедь Корана: "Убей неверного и все твои грехи твои простятся". Или как там? — я не выдержал и прервал монолог Ахмеда.
— Мы не хотим вашей смерти. В этом батальона у Вели отец служит, а у меня брат — во втором.
— Ни фига себе! — Витька аж присвистнул от удивления. — Прямо как в индийском кино или в «Санта-Барбаре». Ни одной серии не смотрел, но бабы все уши прожужжали. Кто кому родственником приходится, и что они там делают. Ничего не понятно, но ужасно интересно.
— Витя, помолчи, давай дослушаем, — я прервал Виктора.
— Вы чему-то научили людей, наших родственников тоже научили. И постоянно говорили, что учите не воевать, а выживать. И что всех нас ждут дома живых и здоровых.
— Ну, и что?
— Мулла и все вокруг твердили, что нужно отдать жизнь за Аллаха, за землю предков. А вы говорили, что нужно жить.
— Кое-что понятно. Но вот ты, мил человек, объясни, почему Гусейнов держит комбата?
— Родственник у Нуриева в правительстве. Очень большой и уважаемый человек. На его деньги и содержится наш батальон.
— Уважаемый человек. Это сколько денег надо, чтобы всю эту ораву содержать?
— Много.
— Теперь понятно, почему комбату все его «шалости» с рук сходят. Ладно, мужики, приятно, что вы оценили по достоинству все наши заслуги. Нам самим эти войны не нравятся. Не наши это войны. Больших чиновников эти войны. Мы не испытываем никаких симпатий ни к вам, ни к армянам. Наслышаны, как и что творили и те и другие. У нас совершенно другая задача — уцелеть и вернуться домой, а вы здесь разбирайтесь между собой хоть до самого покоса. Но за теплые слова — спасибо. Хоть кто-то по достоинству оценил наши труды, — я закончил длинную тираду и хотел уже откинуться на спинку стула, но вспомнил, что спина болит, и не стал.
