Георгий Брянцев - Конец Осиного гнезда (Рисунки В. Трубковича)
Вначале я мысленно побывал в глухомани, где укрывался Семен с радистом. Успел ли он добраться до места?Хотя в лесу пурга не так страшна, как в степи.Всего двенадцать километров разделяло нас. Но я лежал в теплой комнате, на простыне и подушке, под одеялом, а они?… Они, наверное, жмутся друг к другу в какой-нибудь норе,дрожат от стужи, а над ними темень, вьюга… А может быть,радист отстукивает сейчас ключом, и его точки-тире жадно ловит радиоцентр партизанского штаба.
Потом я постарался суммировать все,что накопил в своей памяти за это время и что необходимо было передать на Большую землю.Получилось немало. Во всяком случае,на первых порах радист будет обеспечен работой по горло. Надо сообщить, что нашелся Вилли, и что Вилли- это и есть гауптман Гюберт, о котором говорил Брызгалов, что Гюбертом руководит полковник Габиш, что я познакомился с Доктором-Шляпниковым, что в район станции Горбачеве выброшен радист Курков,что опустившийся на нашу землю под Каширой Константин- герой и настоящий человек, что, наконец, осиное гнездо, как мы и предполагали, занимается подготовкой и переброской на нашу сторону разведчиков,радистов и диверсантов.
Напоследок мысли мои закружились вокруг старика Кольчугина. Хорош старик! Молодчина! Залез головой по самую шею в пасть зверя и действует! Вот это подлинно русская душа, советский человек!
И теперь мне ясно, зачем он приглашал меня в гости и предупреждал о молчании.Он намерен был передать меня подпольщикам.Только и всего! И получилось бы довольно забавно,особенно если бы меня прикончили. Ну ничего…
При выполнении задачи, которая на меня возложена, такие переплеты не только вероятны, но и вполне естественны.
19. ОБЪЯСНЕНИЕ В БАНЕ
День выдался морозно-звонкий, с чистым и ясным небосводом. С утра топили баню, и в ней поочередно, в порядке субординации, мылись обитатели Опытной станции. Из банной трубы струился витой столбик дыма. Черные вороны нетерпеливо, с деловым видом копались в куче золы, сереющей на снегу.
В бане хлопотал старик Кольчугин. Но топкой его дело не ограничивалось: Гюберт,Шнабель и Раух использовали старика как банщика, заставляя его натирать себе спины. Гюберт, подчеркивая свое знание России, парился до одурения.
Сейчас Фома Филимонович таскал в баню охапки дров,а я сидел на скамье возле дома и ожидал своей очереди.Ожидал и наблюдал за стариком, обдумывая, как похитрее обставить решительное объяснение с ним.
Кольчугин подошел ко мне и сказал:
— Через полчасика пожалуйте, господин хороший. Знатная сегодня банька вышла. Даже гауптман отблагодарил.
— А спину потрешь?- спросил я.
— Можно потереть.А можно и веничком… березовым веничком.Куда лучше против мочалки. От всяких недугов освобождает.
— Гауптмана ты тоже веничком полощешь? — поинтересовался я.
— Кто что любит, господин хороший.
— А воды хватит?- спросил я, вспомнив, что в прошлый раз мне едва удалось домыться.
— Сегодня всем хватит. Солдаты натаскали. Давайте собирайтесь…
Он зашагал по деревянному настилу к бане, а я отправился к себе за мылом, полотенцем и бельем.
По дороге я заглянул к Похитуну. Он валялся в приступе хандры на своей разрытой, неопрятной постели,ворочался с боку на бок,охал, вздыхал, кряхтел и кашлял.
— Мылись? — поинтересовался я, заранее зная, что он не мылся.
— Делать мне больше нечего!- ответил Похитун и повернулся лицом к стене.
«Грязная тварь!» — подумал я.
Похитун был не в настроении разговаривать. Он вчера выпил всю мою водку и знал,что больше у меня нет. Знал он также, что в банный день я не хожу в город и что рассчитывать на угощение не приходится.Я отправился в баню.
В предбанник, совершенно темное помещение без окон, вместе со мной белым облаком ворвался холодный воздух.В лицо пахнуло теплом.Я захлопнул за собой дверь, накинул цепочку, задвинул защелку и начал раздеваться.
Фома Филимонович, раздетый, расхаживал по бане. В чугунном котле глухо клокотала закипавшая вода. Огонь из печи бросал золотые отсветы на стену и лавку, на которой я сидел. Перегоревшие березовые дрова излучали жар. Приятно попахивало смолой.
— Сейчас мы парку свежего поддадим!- весело объявил старик, когда я перешагнул порог бани.
Я остановился. Фома Филимонович откинул железную дверцу, черпнул большим ковшом воду из бочки, нацелился и плеснул ее на накалившиеся камни. С шипением и свистом мощной струей вырвался сухой пар. Он заклубился под потолком, пополз в предбанник. Я присел на корточки.
— Могу еще подбавить,- сказал Кольчугин.
— Хватит и этого за глаза.
— Тогда пожалуйте,- пригласил старик.
Я нерешительно полез на полку, осторожно ступая на скользкие приступки.
— На гору! На гору!-подбодрил меня Фома Филимонович,видя,что я замешкался на предпоследней приступке.
Я собрался с духом и залез на самый верх. Здесь было сущее пекло. Пар пробирал до костей,дышать было нечем. Но я не хотел терять репутации в глазах Фомы Филимоновича,крепился и решил держаться до победного конца. Дед подал мне шайку с холодной водой. Черпая воду пригоршнями, я помочил грудь у сердца и затылок. Немного полегчало.
Фома Филимонович наблюдал за мной, стоя у стены.
— Ну, как оно? — осведомился он.
— Хорошо!- отозвался я.
И в самом деле, было очень хорошо. Я с детства питал неодолимую любовь к русской бане, любил побаловаться паром и испытывал сейчас подлинное, ни с чем не сравнимое наслаждение.
— А еще можно и так,- заговорил дед.-Распариться да в снежок… Поваляться, покататься да опять в баньку. Потом никакая хвороба не прицепится.
— Это уж слишком,- заметил я и поинтересовался:- А ты пробовал?
— Как не пробовать, пробовал, но давно. А вот сын,старшой, тот и теперь…
— Это которого Петром звать?- пустил я первый пробный шар.
— Ага, — машинально подтвердил старик и, спохватившись, уставился на меня испытующе и тревожно.
Откуда я знаю имя сына?
Я продолжал плескаться водой и,как бы не замечая его смущения, продолжал:
— А меньшого зовут Власом?
Фома Филимонович недоуменно воззрился на меня, чуть приподняв лохматые брови. Его лицо, изрытое глубокими морщинами, застыло в неподвижности. Пальцы теребили березовый веник.
— Ты что, оглох?- крикнул я.
— А? Что такое?- Старик сделал вид, что не расслышал.
— Я спрашиваю тебя: меньшого зовут Власом?
— Ну?
— Что- ну? Ты отвечай, а не нукай.
— Ну, Власом. А што?- и похлопал веником по своим жилистым, волосатым ногам.
— Да так, ничего,- невозмутимо ответил я.- Хорошие имена.
— В общем… неплохие,- нерешительно,каким-то чужим голосом проговорил Фома Филимонович, переминаясь с ноги на ногу. Он, видимо, раздумывал над моим странным поведением.
— Почему неплохие- хорошие!- поправил я старика.- Они ведь, кажется, и хлопцы настоящие, не то что их батя.
Тут Фома Филимонович с ненавистью уставился на меня и тихо спросил:
— К чему вы это все, господин хороший?
Я резко ответил:
— Ты не прикрывайся «господином хорошим», не выйдет!…
— Что так?- растерянно спросил дед.
Я решил сжимать пружину до отказа и сказал:
— Так вот,о сыновьях… Ты говоришь:к чему все это?К тому,отец,что хорошими сыновьями гордиться надо!
Фома Филимонович шумно вздохнул. Видимо, собрался с духом и, усмехаясь, проговорил фальшивым, веселым тоном:
— А чего ими гордиться?Нечего гордиться… Сами дралу дали,а батьку-старика с внучкой бросили- как, мол, хотите, так и устраивайтесь! Им-то небось хорошо, плевать на все,живут себе и в ус не дуют. А каково мне? Им, видать, и в ум не взбредет, что родной их батька…
— Да, вот именно,- решительно перебил я деда,- что родной их батька в это время господам хорошим в парной баньке березовым веничком задницы полирует.
Кольчугин дернулся, точно в него выстрелили. Он хотел что-то сказать, но я продолжал:
— Вот сегодня,после баньки, я с большой охотой проведаю твои хоромы, и мы разопьем по чарочке. Не раздумал?
Старик, предчувствуя что-то недоброе, молчал, опустив руки.
— Что же ты молчишь? Перерешил?
— Почему?… Нет…- неохотно ответил Кольчугин.
— Вот и прекрасно!-одобрил я.-Гауптману я доложил.Он не против.Он сказал: «Сходите,сходите.Это неплохо… За этим тихоней стариком надо приглядеть,а то он что-то все высматривает, вынюхивает, обо всем выспрашивает. Больно подозрительно.Подпоите его и расспросите… Кстати,узнайте,в каких отношениях он состоит с тем человеком, который рекомендовал его нам и работает в управе.По нашим данным,этот человек является активным участником подполья». Вот так мне сказал гауптман Гюберт. Понял?
Фома Филимонович выпрямился и стал как будто выше ростом, шире в плечах. Ярость вспыхнула в его светлых глазах, они сузились и показались мне черными, как угли. Ветвистая жила на лбу налилась кровью. Желваки заходили на скулах под кожей. Некоторое время он не мог произнести ни слова и наконец, подавшись немного вперед не сказал, а прохрипел:
