Дмитрий Медведев - Сильные духом (Это было под Ровно)
Оба новичка откровенно позавидовали Цессарскому: человек и в боях побывал, и убитых фашистов на счету имеет, и уже в партии.
— Мне большую честь оказали, — задумчиво отвечал Цессарский. — Теперь надо оправдывать. Вы ведь знаете, ребята, что значит быть коммунистом, особенно здесь.
Так и не дождался он в тот день рассказа о Москве. Рассказ этот мы услышали только спустя несколько дней, после боя, в котором сразу — едва успели прилететь — пришлось участвовать обоим новичкам.
…Вернулся со своей группой Фролов. С ним было теперь не шестьдесят пять, а пятьдесят один человек.
Близ реки Случь, у села Богуши, группа напоролась на вражескую засаду. После получасового боя, потеряв шесть человек убитыми, разведчики отошли. По их словам, они имели дело не с немцами, а с националистами. Это подтверждалось и командой, отдававшейся на украинском языке, — ее наши бойцы явственно слышали, — и документами, которые они успели забрать у одного из убитых врагов.
— А где же остальные? Где Марфа Ильинична? Где Ростик и Ядзя? — спрашивал Стехов у Фролова.
— Остались под Луцком, — отвечал Фролов. — Они трое и с ними пять бойцов для охраны.
И он рассказал о том, как горячо настаивала Марфа Ильинична, чтобы ее оставили, дали закончить начатое дело. Она и Ядзя дважды ходили в город, связались с полезными людьми. Один из этих людей, инженер со станции Луцк, сообщил ценные сведения, в частности, о том, что гитлеровцы разгрузили на станции несколько вагонов химических снарядов и авиационных бомб и намерены опробовать их на партизанах и мирных жителях. Этот инженер обещал достать подробный план города, с указанием всех немецких объектов — штабов, учреждений, складов боеприпасов и химических снарядов. Марфа Ильинична через несколько дней должна была снова пойти в Луцк за этим планом. Но тут как раз был получен приказ о возвращении.
Как только Фролов закончил свой рассказ, я пошел к старику Струтинскому. Он уже все знал и сидел в землянке расстроенный, хмурый.
— Ну, как дела, Владимир Степанович? — спросил я.
— Ничего дела, — сдавленным голосом ответил он. Потом, помолчав, добавил: — Скучаю по старухе.
Я попытался его успокоить:
— Владимир Степанович, вернется Марфа Ильинична. Там же Ростислав остался, он не даст мать в обиду.
— Он-то в обиду не даст, но может так получиться, что и его обидят… Ну, ничего не поделаешь, война…
Вернувшись в штабной чум, я застал шумный разговор. Стехов и Лукин продолжали расспрашивать Фролова.
— В черных шинелях? — волновался Лукин. — Вы слышите, Дмитрий Николаевич, бульбаши-то в эсэсовских шинелях.
— И шлемы стальные на головах, — добавил Фролов. — Один подскакивает, схватил меня за борта полушубка. «Хлопцы, — кричит, — сюда, спиймав!» Ну, я его тут же хлоп из пистолета.
Фролов долго еще рассказывал о подробностях боя и особенно много о мужестве партизана Голубя, погибшего от бандитской пули. Голубя все мы знали и любили. Родом из Ковеля, он в начале войны успел эвакуироваться на восток, подал заявление с просьбой зачислить его в партизанскую группу и вылетел вместе с нами. «Маленький, да удаленький» — прозвали его партизаны. Голубь ходил на самые опасные операции и вел себя действительно геройски.
В этом бою он, как всегда, был впереди. Вражеская разрывная пуля попала ему в живот. Смертельно раненный, Голубь продолжал стрелять и подбадривал других, пока не сразила его вторая пуля…
— Разрешите, товарищ командир?
На пороге чума стоял лейтенант Александр Базанов, командир первой роты. Лицо его, с которого обычно почти не сходило выражение лукавой веселости, было омрачено.
— Да, Саша?
Базанов помялся и спросил:
— Не будем с ними рассчитываться? Ребята рвутся, — поспешил добавить он. — За Маленького, да удаленького.
— Нужно их проучить! — поддержал Стехов. — Раз и навсегда отбить у бульбашей охоту на нас лезть. Нужно!
— Хорошо, ступайте, — сказал я Базанову. — Мы это дело обсудим.
Базанов лихо повернулся кругом и вышел. По тому, как он это сделал, можно было заключить: он не сомневался, что драться будем и что пошлем именно его, Базанова.
На следующее утро он получил приказ: выступить с ротой, напасть на село Богуши и разгромить засевшую банду националистов.
Не успел Базанов, повторив приказ, уйти, как прибежал Цессарский:
— Пустите меня с Базановым. Там должен быть большой бой, и не обойдется без раненых.
Я посмотрел на его горящие глаза и согласился.
С Сашей Базановым, бывшим беспризорным, заканчивавшим Институт физической культуры, Цессарский дружил еще в Москве. Здесь, в отряде, их дружба окрепла. Они были неразлучны. Оба молодые, темпераментные, оба смелые, оба запевалы, зачинщики отрядных затей. Одной из таких затей были тренировки в беге, которые, по совету Цессарского, завел у себя в роте Саша Базанов. Каждое утро бойцы после физкультурной зарядки пробегали определенную дистанцию. С ними вместе неизменно бежал сам доктор.
— Уж не улепетывать ли собираетесь? — шутили над Базановым и Цессарским.
— Почему улепетывать? — возражал Цессарский. — Готовимся не улепетывать, а догонять.
Получив разрешение отправиться на операцию, доктор бросился к прибывшим из Москвы друзьям, делясь с ними своей радостью. Но и новичкам разрешили побывать в этом бою. Показали они себя с самой лучшей стороны.
…На рассвете группа партизан из ста человек под командой Базанова вышла из лагеря и после дня пути, приблизилась к селу Богуши.
Выла уже ночь, когда Базанов послал людей в разведку. В ближайшем лесочке разведчики заметили небольшой костер, вокруг которого сидели и лежали неизвестные люди. Предполагая, что это бандиты, разведчики осторожно подползли к кострам. Но неизвестные оказались крестьянами из села Богуши. Они обрадовались появлению партизан и обстоятельно рассказали, что делается в селе, где расположились националисты.
— Проучите этих выродков, — в один голос просили крестьяне, — жизни от них нет.
И тут же охотно согласились быть проводниками.
Село Богуши находится на западном берегу реки Случь. Здесь до сентября 1939 года проходила советско-польская государственная граница. По берегу, у самой воды, были разбросаны доты и дзоты. Река разбухла, и вода затопила эти сооружения.
Рассчитав свои силы и поставив задачи перед командирами подразделений, Базанов ждал рассвета.
По сигналу к атаке бойцы, бесшумно подобравшись к крайним хатам села, с громким «ура» бросились вперед. Заспанные, не успевшие протрезвиться бандиты метались по селу. Повсюду их настигали меткие пули партизан.
Одним из первых вбежал в село Цессарский. Он в упор расстреливал врагов из своего маузера. Брошенные им в сарай две гранаты заставили навсегда замолчать строчивший оттуда вражеский пулемет.
Когда Цессарский перезаряжал маузер, появился раненый. Тут только доктор вспомнил о своих прямых обязанностях. Здесь же, посреди села, он приступил к перевязке. Но не успел он кончить, как застрочил неподалеку автомат и пули просвистели над его головой.
— За мной! — крикнул раненому Цессарский и потащил его за угол хаты.
Стрельба продолжалась. Заканчивая перевязку, врач заметил, что стреляют с сеновала, из ближайшего сарая. В несколько прыжков он очутился там.
— Сдавайтесь, гады! — крикнул он.
В ответ бросили гранату. Она упала у самых ног доктора. Цессарский переметнулся за угол. «Жаль, гранат не осталось», — подумал он. Но тут же вспомнил о фляжке со спиртом, что висела у него на поясе. Недолго думая он опорожнил фляжку на стены сарая, поднес спичку.
Скоро из сарая, проломив крышу, один за другим спрыгнули на землю три бандита. На одном из них тлела одежда.
Спокойно, будто стреляя по мишеням, Альберт Вениаминович уложил всех троих.
— Не догнали бы мы их, пожалуй, если бы не тренировались в беге, — шутили Цессарский и Базанов, возвратившись в лагерь с большими трофеями.
Тогда-то, после боя, новички и рассказали все, о чем так жаждали услышать партизаны. Рассказали о родной Москве, об атмосфере спокойствия и уверенности, царящей там, о том, что уже сейчас, в разгар войны, идет восстановление освобожденных городов, продолжается жилищное строительство и строительство метро.
— Да, — вспомнил вдруг Гриша Шмуйловский, — ведь для тебя есть посылочка, Алик! — И он достал из своей сумки небольшой пакет и передал Цессарскому.
— Что же ты молчал столько? — сказал Цессарский, со смущенным видом разворачивая пакет.
— Да ты мне сам забил голову своими расспросами.
Жена прислала доктору письмо, пестрое шерстяное кашне, очевидно, ею же связанное, и новое издание «Гамлета». С этими дорогими ему вещами Цессарский никогда уже не расставался.
В тот же день пришли в лагерь Ростик и Ядзя.
Старик Струтинский перехватил их раньше всех. Он молча выслушал обоих и, не проронив ни слова, скрылся в своем шалаше.
