Рахим Эсенов - Предрассветные призраки пустыни
— Хачли передает, что большевики скоро выступят против нас, — признался Джунаид. — Так что мы вынуждены будем ввязаться в открытую войну… Без вашей помощи нам не осилить их регулярную армию.
— Вы должны взять хотя бы один город и объявить себя новым правительством Туркмении, тогда и наша открытая помощь придет без промедления.
Едва Джунаид-хан возвратился в этот день в урочище Пишке, на него свалились заботы по управлению сотнями. А тут еще явился безносый юзбаш Аннамет. В одном тяжелом бою с красноармейцами сабля срубила Аннамету нос. Несколько недель ходил сотник с перевязанным лицом. Когда же снял повязку, то не походил больше на себя, под большими красивыми глазами вместо носа зияли две дыры. Лицо, некогда привлекательное, походило на раскатанную лепешку. Аннамет был женат на красавице Байрамгуль, дочери ургенчского дайханина, которую он когда-то добыл в бою. Она лихо джигитовала, метко стреляла, не раз ввязывалась в стычки с отрядами красных аскеров, выручала мужа из беды. «Мне бы тысячу таких амазонок, я бы отказался от многих нукеров», — часто шутил Джунаид-хан. Но теперь Аннамет пришел в ханскую юрту, чтобы рассказать, что жена разлюбила его…
— Что с тобой, Аннамет? — хан, откинувшись на мягкую подушку, разглядывал хмурое и отвратительное лицо смелого юзбаша. — Голова, руки, ноги целы, так что и печалиться нечего. — Аннамет исправно служил своему хану, а чтобы не смущать людей, обычно перевязывал лицо черной тряпкой.
— Всем доволен я, повелитель мой, — Аннамет опустил лицо, тяжело задышал зияющими отверстиями. — Байрамгуль не хочет со мной жить. Убить ее рука не подымается, другую жену не хочу…
— Зачем же убивать? Позови ее, Аннамет! Мы поговорим с ней… Избавим вас от злых деяний и введем вас благородным входом, — заключил свою речь Джунаид-хан словами из корана. — Поистине аллах к вам милосерден!
Статная Байрамгуль, скрывая лицо под платком, нерешительно появилась у ханской юрты. Люди, поглядывая ей вслед, расступались, пропуская к Джунаид-хану, сидевшему в окружении своих близких приспешников.
— Не шайтан ли вселился в тебя, или злые языки отравляют твою чистую душу, мой ягненочек? — На лице Джунаид-хана застыла улыбка, похожая на прищур стрелка, целящегося в мишень.
Байрамгуль в ужасе отшатнулась: улыбка хана показалась мертвым оскалом. Джунаид заметил испуг на лице молодой женщины, но скоморошничал, перевирая слова из корана:
— Мужья стоят над женами за то, что аллах дал одним преимущество перед другими… Не свершайте зло, ибо гореть вам в геенне огненной, ходить под властью сатаны… Чем плох стал мой юзбаш Аннамет, лучший из лучших? Отвечай, мой ягненочек, не смущайся людских глаз… Не бойся… Мы все годимся в отцы тебе.
— Порядочные женщины благоговейны, сохраняют тайное в том, что хранит аллах, — тихо, но ясно ответила Байрамгуль. — Так гласит коран, наш повелитель. Я чиста перед мужем и аллахом, как слеза пери… С Аннаметом, да простит меня аллах, будто и не жила… Опостылел он мне. Воротит наизнанку меня, хлеб стал отравой, вода ядом… Пусть Аннамет скажет мне: «Свободна!» и я уйду на все четыре стороны. Не надо мне ни добра, ни скота, ни мужской ласки…
— Я понял тебя, мой ягненочек, — Джунаид-хан улыбнулся сатанинской улыбкой. — Облегчу твои страдания… Эй, Непес! Возьми из хорджуна мой арабский клинок с алмазной рукоятью… Поищи там, на дне, квасцовый камень.
Непес проворно кинулся в угол и тут же вернулся. В одной руке он держал белый камень, в другой — клинок в золотых ножнах. Его драгоценная рукоять ослепительно горела тысячами солнц.
— Возьми с собой Байрамгуль, — приказал Джунаид-хан. — Сделай так, чтобы она стала похожей на своего мужа. А ты, Аннамет, посмотри за Непесом… Если он прихватит чуть больше или ненароком поранит ей губы, застрели Непеса. Я разрешаю…
Непес Джелат легонько толкнул женщину к выходу и тут же сильным, но расчетливым ударом оглушил Байрамгуль; подхватив тело на правую руку, он вынес его за ограду. Пока Байрамгуль была в беспамятстве, Непес мастерски отсек ей нос. Когда молодая женщина, лежа на кошме, очнулась, то Непеса уже не было, а на лице своем она нащупала мокрую от крови тряпку.
Малодушных басмачей, которые наблюдали операцию, она потрясла.
Поздно лег в эту ночь Джунаид-хан. Утром его разбудил конский топот, раздававшийся будто над самым ухом. За войлочными стенами всхрапнула лошадь, звякнули стремена. Хан проснулся с легким сердцем, обрадовался, думая — вернулись сыновья.
В юрту без стука ввалился низкорослый Сапар, ходивший теперь у хана в новой роли — юзбаша. За его спиной вырос безмолвный Непес Джелат.
По заданию хана Сапар-Заика, вырядившись в убогого нищего, подался в Хиву, оттуда — в Бедиркент, Ташауз, Ильялы, Куня-Ургенч. Он побывал у верных людей, готовых поддержать деньгами и людьми вооруженное выступление Джунаида, встретился с ханскими соглядатаями, разбросанными по всему оазису, устроил проверку нукерам, ждавшим из Каракумов условного сигнала. Конечно, новоиспеченный юзбаш выполнил задание не так, как хотелось бы привередливому Джунаид-хану, но зато на Сапара можно было положиться: предан, его внешность не вызывала ни у кого подозрений. Он быстро обернулся, не попав в руки чекистов.
Даже человек с богатой фантазией не мог бы подумать, что этот кривоногий, низкорослый молчун с непомерно большим носом и длинными, оттопыренными ушами, придававшими ему шутовской вид, — юзбаш самого льва Каракумов, его доверенное лицо. Сапар был извечной мишенью для насмешек в отряде Хырслана. То, что он слегка заикался в минуты сильного волнения, что с виду казался простоватым и уродливым, не мешало ему быть хитрым. Джунаид-хан, имевший тонкий нюх на преданных ему людей, доверял ему не меньше, чем Непесу и своим сыновьям. Такие, как Сапар, потерявшие при Советах землю, воду, отары, верны хану до последнего вздоха, пойдут с ним на смерть. Сапар недавно похоронил старого, дряхлого отца и винил в его смерти новую власть.
— Волк или лиса? — пошутил Джунаид-хан, вкладывая в свои слова понятный его нукерам смысл: быть жестоким и добычливым, как волк, пронырливым и увертливым, как лиса.
— И волк и лиса, мой господин, — ответил в тон хану Сапар.
— Всех повидал?
— Только троих не удалось… Гаип продался Советам. Какыша и Дедебая че-че-чекисты схватили…
Джунаид-хан укоризненно покачал головой:
— Троих? Разве это мало, когда каждый стоит десятерых!.. Что Хачли говорил про Какыша и Дедебая? Ты видел его?
— Нет, мой господин, Хачли перевели в Ашхабад… Известно мне, Хачли обвел вокруг пальца чекистов… Я вышел на че-е-е-ловека Хачли… Его тоже почему-то пе-е-ре-ве-ли… из ОГПУ в этот самый… о-о-кружком. Там он над транспортом хозяин. Увидел меня, ша-а-а-кал, затрясся… Зуб на зуб не попадет. Трус! Сказал: «У-уходи! Вы меня не знаете, я вас». Ночами не сплю, говорит, покоя не знаю. Вот-вот схватят. А у меня дети, мал мала меньше. Мне удалось из него вытрясти, что Хачли нащупал пути к Нуры, сыну Курре…
— Значит, Хачли врос в советскую власть? — довольно хмыкнул Джунаид-хан.
Сапар мотнул головой.
— А что про Ибрагим-бека слышно? — вздохнул Джунаид-хан.
— В бухарском ханстве о нем уже стали забывать… Летом прошлого года Ибрагим-бек бежал в Кабул. Сам афганский падишах Аманулла устроил ему пышный прием… Аманулла подписал с большевистской Россией договор…
— Договор?! Так он уже лет шесть тому назад подписывал один договор!
— Тот на дружбу, а этот — чтобы не нападать друг на друга…
— Двурушник, — Джунаид-хан зло блеснул глазами, понимая, что теперь в Афганистан ему пути заказаны. — Падишах хочет два арбуза в одной руке удержать… У англичан по нему веревка плачет.
— Среди афганских туркмен объявились новые вожаки, вот их имена… — Сапар-Заика протянул хану листок бумаги. — Они не дают Советам покоя, нападают на пограничников, убивают туркмен, продавшихся большевикам.
— А как Халта-ших? Он все еще в крепости Ильялы?
— Да. Но скупердяй он, мой тагсыр. Даже не накормил по-человечески. Богат, открыл лавку, торгует… Меньше, говорит, подозрений. Поди разберись, зачем к нему люди ходят, за товаром или за оружием…
— Сколько он может выставить всадников?
— Обещал семьдесят.
— Скряга! Боится мошну растрясти, мог бы двести… — Джунаид-хан, взглянув на Непеса, продолжил: — Пошли к нему кого-нибудь, требуй денег, будет ерепениться — коню за хвост, и галопом…
— Он добро свое хранит… — Непес прищурил мышиные глазки, ревниво оглядывая Сапара, — у Балта Батыра.
— Два чарыка пара, — бросил Джунаид-хан. — Вода любит низину, низкий — низкого… Такого же гнусного, как сам. У этого что за душой?
— Тридцать всадников да караван золота, — зашептал Сапар, почему-то озираясь по сторонам, хотя в юрте, кроме хана и Непеса, не было ни души. — Вот кого потрясти, мой повелитель. С него не людей надо требовать, а оружие, патроны, снаряжение, продукты.
