Артем Драбкин - «Я ходил за линию фронта». Откровения войсковых разведчиков
Второй раз довелось ходить в наступление вместе с пехотой в районе города Севска. На сей раз нас, разведчиков, с вечера привели в передовые окопы. От немцев нас отделяло лишь небольшое поле ржи. Постелили на дно окопа свежей ржи. Легли спать. Проснулась среди ночи от ужаса: резкий лающий голос громко вещал по-немецки. Оказалось, что это наша агитмашина вышла за окопы и перед наступлением «промывала мозги» гитлеровцам.
На рассвете началась артиллерийская подготовка, а мы бежали по ржи и на ходу стреляли из автоматов. Только заскочили в окоп, как противник перенес огонь на свои бывшие позиции. Мы по передовому окопу, глубиной всего до пояса, ринулись в сторону балки. И тут, как на грех, окоп перегородило туловище здоровенного убитого немца: ни обойти, ни перепрыгнуть… Пришлось бежать прямо по трупу — прыжок, и одна нога на его животе, и тебя подбрасывает как пружиной вверх, а от неприятного ощущения кажется высоко, высоко…
Потом шли тяжелые бои правее деревни Форыгин, где нам поручили вытаскивать раненых. Сначала было страшно сунуться под огонь. Идешь и думаешь: «Может, я и не вернусь». Но приходит момент, когда полностью отключаешься от страха и ползешь, рационально используя и воронки, и след танка. В общем, мозг работает только, как быстрее помочь раненым, совершенно не думая о себе. Но потом плохо помнятся подробности такого дня…
За эти бои мне дали медаль «За боевые заслуги». Потом нас отвели на переформирование в Путивль Сумской области. Там разместили по квартирам. Я жила вместе с подружкой командира полка Сабитовой. Он ее не взял, а вызвал жену и детишек. К тому же его перевели и назначили командиром учебного полка. Получили танки. Уже снег выпал, и нас отправили на 1-й Белорусский фронт. Шли бои местного значения. Продвигались все время лесом, болотами. Бои шли только на открытых полянах и прогалинах. Я в санчасти полка медсестрой. Каждый день на передовой. Хорошо после боя. Санинструктор Калинин растянет палатку, поставит железную печурку, сделает горячий чай в алюминиевой кружке…
Зоя Александрова (стоит в центре)
Как-то в минуту затишья я метров на 200–300 отошла от передовой и оказалась на месте недавнего боя. Вокруг лежало множество тел наших бойцов, замерзших и припорошенных снегом. Эта картина меня не испугала, так как то, что я собиралась делать, сделала бы и под шрапнелью. Не было больше сил терпеть. Я нырнула под развесистую сосенку, сняла ватник, гимнастерку и, наконец, тонкий джемпер. Тело от укусов неисчислимых вшей горело, как от жгучего перца. Не била их, а сгребла ногтями прямо в снег…
Мы расположились на опушке леса. Рядом проходили два окопа, немного впереди — землянка, слева разместился расчет «сорокапятки», справа и слева в мелком сосняке — танки.
И вот немцы открыли огонь. И надо же такому случиться — прямое попадание в нашу «сорокапятку». Один артиллерист чудом остался жив и мучительно стонал. Я решила оттащить его к землянке, и это стоило мне большого труда: такой он был большой и тяжелый… У спуска в землянку я разрезала артиллеристу брюки и замотала бинтом рану на ноге. На мою просьбу втащить его в помещение никто не отозвался. Вся землянка была набита людьми, прятавшимися от обстрела, и втащить раненого было просто некуда. И, что греха таить, видно, никому не хотелось рисковать своей жизнью ради раненого, который неизвестно еще, выживет ли…
Когда наши танки пошли в атаку, я не слышала, но из доносившихся криков поняла, что один из них сразу же был подбит. Пришлось мне оставить артиллериста и вернуться к своим.
Появился мой напарник Николай Полосухин, и мы вместе побежали меж сосенок, а потом поползли к залегшей на снегу цепочке пехотинцев. Подбитый танк находился метрах в ста впереди на нейтральной зоне, добраться до него не было возможности.
Мы гадали, а вдруг там есть живые, ведь до вечера истекут кровью и замерзнут… Попытались найти удобный подход к танку, но безуспешно. И тогда поползли к танковому следу, сначала вдоль цепочки залегших в снегу пехотинцев, и просили: «Ребята, поддержите». Потом направо по танковому следу — по нейтралке. И это днем! А снег глубокий, рыхлый — кажется, что не ползешь, а стоишь на месте. Доползли все-таки. У танка лежал один раненый танкист, а остальным трем, оставшимся внутри, уже не важно было, сколько ждать…
У танкиста были перебиты ноги. Уложили мы его на лыжи, Полосухин запрягся в лямки и потащил. Я ползла впереди, вся мокрая от пота. Силы были на исходе — остановилась и уткнулась лицом в снег. Николай крикнул: «Зоя! Ты жива?» Оказывается, в тот момент, когда я сунула лицо в снег, чтобы остудить, у моей головы пробежали «зайчики» от автоматной очереди…
Побывала я и в ночном бою в лесу. Вспоминаю как о страшном кошмаре: шум, грохот, непрерывный гул от выстрелов с обеих сторон и яркие сливающиеся воедино всполохи при этом. Танки мечутся, теряя ориентиры и нарываясь на «болванки» противника. Раненые танкисты, кто в состоянии, бегут, не зная, где свои, где чужие. Я побывала в аду…
Однажды днем приходит посыльный на передовую и говорит, что меня вызывают на командный пункт. Пришла, спрашиваю ординарцев, кто меня вызывал, говорят: «Иди пока, отдохни». Посидела в машине с кунгом, опять спрашиваю, кто же меня вызывал. Отвечает Кириченко: «А мы пожаловались командиру полка, что старшина Калинин сам не ходит, а тебя каждый день «гоняет» на передовую». Я вышла из машины, походила между ними, накинула санитарную сумку на плечо и пошла обратно. Шла и думала: «Как же там без меня, может, уже кто ранен и некому оказать помощь».
По дороге шли автоматчики с комвзвода. Эта местность оказалась в зоне обстрела противником минометным огнем. Молодые ребята побежали к лесу. А я вспомнила разговор с пехотинцем, который не хотел укрываться в окопе потому, что снаряд попал в дерево, разорвался и осколками убило его товарища в окопе, поэтому никуда не побежала, а продолжала идти вперед. Комвзвода их постыдил, показывая на меня, и они один за другим вернулись и дружно зашагали по дороге к передовой. Этот случай разнесли по полку. А что тут такого?! Просто я поняла, что под деревьями не прячутся, лучше прямо на дороге плюхнуться и лежать.
Приезжал корреспондент, фотографировал у подбитого танка, расспрашивал, а мне все представлялось таким обычным и будничным, что не знала, о чем говорить…
Зима снежная была, снег глубокий. Заносы. Пищи не подвозили. Кормили какой-то гущей. И у меня не выдержал желудок. Я настолько похудела, страшно на меня было смотреть. Доходила. Меня отвезли в госпиталь, поставили диагноз: острый гастрит. Я всегда считала, что я не погибну, и вот перед деревней по пути в госпиталь остановилась наша машина, и с краю было много наших могил. Я смотрю: «Батюшки, сколько же девчонок погибло!» Поправилась я быстро — уколы, лекарства. К тому же диета: картошка пюре, супчик.
Потом я уже ухаживала за ранеными, ходила по домам-палатам читать сводки. Возила раненых на рентген. Потом врач говорит: «Оставайтесь, нам так руки нужны». Я ответила: «Нет, пусть уж лучше погибнуть, чем здесь оставаться». Глупо, конечно, ответила.
За бои на Курской дуге меня представили к «Славе» 3-й степени, но не дали. Писарь сказал, что на меня было приказано написать слабую реляцию.
После болезни я не вернулась в полк. Мне просто хотелось избавиться от Попукина. Госпиталь переехал в Новозыбков, в котором стоял учебный полк, куда был назначен Бордюков. Я пошла и попросилась. Осенью 1944-го танкистов стали отправлять в части, и меня опять потянуло на фронт… А как мне уехать? Я договорилась с врачом, с которым дружила, чтобы он мне дал направление в госпиталь. Он мне его выписал так, что я смогла отрезать заголовок. Осталось только название города. Разыскала там штаб армии, в котором работала Маша Сабитова. Ее друг имел большой чин. Я у них месяц жила. Отъелась. Чувствую — больше не могу. Подошла к ее другу, он мне сказал, что у них такие-то бригады. Я говорю: «Пошлите к тому, кто меня знает». Мне называют фамилии командиров бригад. Оказывается, к этому времени командиру нашего полка Бордюкову дали отдельную бригаду. Я и еще один парень с нашего полка поехали к нему. Прибыли. Вы думаете, нас оставили там? Он уже с собой туда взял жену! Мы стоим, выходит жена и говорит: «Зоя, а вас Петя не возьмет в бригаду». — «Почему?» — «А вы с Машей переписывались.» И тогда нас направили в соседнюю 65-ю бригаду 11-го танкового корпуса, командовал которой Лукьянов. Там я прижилась. Первое, что я услышала от командира бригады: «Оставайся со мной». — «А куда же денется ваша подруга Зина?» — «Она в отпуске, в Москве». — «Нет, лучше отправляйте обратно, или в разведку, или в штаб фронта». И меня направили в разведроту.
Там меня очень настороженно встретили. Командир роты привел меня в разведвзвод. Командир взвода, мой будущий муж, усадил в баньке возле стола. Сам сел нога на ногу. Папироса у него, манеры интеллигента. Начал расспрашивать, кто я, откуда. «А награды есть?» — «Есть». — «А какая?» — «За боевые заслуги». — «Агхааа….» Медалью «За боевые заслуги» награждались обычно ППЖ. Такая медаль была у Маши, может быть, этим меня хотели унизить, когда награждали. Честно говоря, я его возненавидела и потом радовалась, когда он разбился на машине так, что чуть живой остался. После войны он мне рассказал: «Мы сначала думали, что какая-нибудь нагрешила много и к нам пришла грехи замаливать». Правда, такое отношение закончилось быстро, и ребята меня просто оберегали.
