Свен Хассель - Уничтожить Париж
Очевидно, это был Порта, кто, наконец, оглушил нас ударами по голове. И определенно он, выйдя из себя, свалил бульдозером сборный дом. Я услышал, как Лёве где-то кричит во все горло, и разобрал слова «грабеж и мародерство»; услышал, как Порта заорал по-ослиному, потом заявил, что теперь он солдат американской армии, и у него есть основания полагать, что в лагере находятся фрицы. Потом я сунулся лицом под носок чьего-то сапога и погрузился в забытье, пока меня не привел в чувство сотрясший землю взрыв; я увидел, что весь лагерь вокруг меня в пламени.
Учитывая, что как минимум девяносто девять процентов личного состава роты допилось почти до бесчувствия, несомненно, нужно благодарить армейское воспитание за то, что ни один человек не был убит и не получил никаких повреждений, если не считать синяков и выбитых зубов — неизбежных последствий любого загула.
— Неплохой был кутеж, — сказал Малыш, когда мы возвращались на базу. — Как-нибудь закатим такой же снова.
8
В здании гестапо на авеню Фош комиссар Гельмут Бернхардт, отдел IV/2A, допрашивал журналиста Пьера Броссолета. Его схватили на побережье Нормандии, откуда он собирался отплыть в Англию и там раскрыть планы восстания в Париже. Гельмут Бернхардт был последним в длинном ряду дознавателей.
Гестаповцы прекрасно знали о намерении Броссолета добраться до Англии. Им нужны были фамилии его сообщников, и они добивались своей цели с обычным жестоким усердием.
Бернхард действовал тоньше своих предшественников. Во всяком случае, когда Броссолет попал под его попечение, было совершенно ясно, что от физических пыток этот человек умрет раньше, чем сможет что-то сказать. Ему уже переломали ноги в нескольких местах, поэтому он мог лишь с трудом ползать по полу на локтях и коленях. Бернхардт, посмотрев на него наметанным глазом, решил, что настало время для более утонченной формы убеждения. При правильном подходе этот человек вскоре сломится.
К несчастью для Бернхардта, Броссолет точно так же понимал, что его стойкость на исходе. И поэтому в последнем усилии ухитрился выброситься из окна верхнего этажа, когда охранники отвлеклись. На пути его оказался каменный балкон. Гестаповцы высыпали на улицу и лишь успели увидеть, как он бросился с балкона на землю. Когда к нему подбежали, он был уже мертв.
В ту ночь в отместку были расстреляны восемь заложников.
ГЕНЕРАЛ ФОН ХОЛЬТИЦ ПОСЕЩАЕТ ГИММЛЕРА
Рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер расположился со своим окружением в замке неподалеку от Зальцбурга. Рослые, суровые эсэсовцы день и ночь несли бдительную охрану по всему периметру. Это были солдаты особой личной роты Гиммлера, фанатики из Третьей танковой роты дивизии «Мертвая голова» — единственной дивизии СС с вышитыми шелком мертвыми головами на петлицах[82].
Существовала она вот уже десять лет; за это время четверо ее командиров, не поладивших с Гиммлером, бесследно исчезли. Дивизия получала приказы от Гиммлера и только от Гиммлера, была предана только ему. Гитлер относился к ней с ненавистью и недоверием[83].
К входу в замок подъехали три большие штабные машины. Генерал, командир пехотной дивизии, медленно, грузно поднялся по ступеням; наверху его встретил штурмбаннфюрер СС и немедленно забрал у него портфель.
— Прошу прощения, — настоятельным тоном сказал эсэсовец. — Новый приказ от двадцатого июля[84]… Подчиняться ему будет вынужден даже сам рейхсмаршал!
— Может быть, заберете и мой пистолет? — недовольно спросил генерал.
— Нет, его можете оставить… Прошу следовать за мной.
Эсэсовец проводил генерала в роскошный кабинет рейхсфюрера, и они откозыряли друг другу — тоже в связи с новым приказом от двадцатого июля.
— Генерал Дитрих фон Хольтиц, — объявил штурмбаннфюрер. — Прибыл с докладом.
— А, да. — Гиммлер поднялся и протянул руку. — Вы желанный гость, генерал. Рад с вами познакомиться… Можно поздравить вас с повышением? За три года от оберстлейтенанта до генерала! Неплохое продвижение. Отнюдь не плохое. Даже наши офицеры СС не поднимаются так быстро по служебной лестнице![85]
Генерал фон Хольтиц слегка улыбнулся похвале рейхсфюрера. Гиммлер доверительно взял его за руку.
— Ну, скажите мне, как вы находите положение дел в Париже? Справляетесь с задачей держать французов в руках?
— Справляюсь, — сурово ответил фон Хольтиц.
— Дело нелегкое. — Гиммлер поощрительно кивнул, потом указал пальцем на Железный крест Хольтица. — Роттердамский сувенир, насколько я понимаю?[86]
— Роттердамский… да.
Гиммлер засмеялся.
— Восемнадцатого мая сорокового года!
— У вас превосходная память, рейхсфюрер[87].
— Вы правы. На моей должности она необходима. — Гиммлер выпустил руку генерала и подошел к письменному столу, заваленному бумагами, папками и подносами с документами. — Как видите, умственных упражнений у меня хватает! Работа накапливается день за днем. И это положение не меняется с тех пор, как я стал министром внутренних дел… Мы окружены врагами и предателями! Врагами и предателями! Что скажете об этом?
Он протянул фон Хольтицу документ, тот спокойно взял его и прочел, не выказывая никаких чувств.
«Именем немецкого народа фрау Эльфриде Шольц, урожденной Ремарк, предъявлены следующие обвинения:
Она в течение нескольких месяцев держится пораженческих взглядов, требовала смещения фюрера, заявляла, что наши солдаты уже представляют собой просто-напросто пушечное мясо и т.д. Вела фанатичную пропагандистскую кампанию против Третьего рейха. Разоблачила ее домовладелица, сообщив, что фрау Шольц никогда не верила в окончательную победу и часто говорила об этом. Утверждают, что фрау Шольц находилась под сильным влиянием известного романа «На Западном фронте без перемен», автором которого является ее брат, Эрих Мария Ремарк. Это вряд ли можно счесть смягчающим обстоятельством, поскольку обвиняемая, по собственному признанию, не виделась с братом в течение тринадцати лет».
Генерал фон Хольтиц молча, даже безо всякой мимики, вернул документ рейхсфюреру. Гиммлер злобно бросил его на стол.
— Смерть едва ли не слишком мягкое наказание для таких людей!
Рейхсфюрер начал рыться в бумагах, чтобы показать генералу еще один пример, но взгляд его привлек документ с грифом «совершенно секретно», он поднял его и, хмурясь, просмотрел. То был подробный список часов, браслетов, авторучек, очков, колец, хронометров и т.д., «собранных» в концлагерях. Гиммлер откашлялся, старательно сложил документ вдвое и спрятал от любопытных глаз. Этими сведениями он не хотел делиться с фон Хольтицем, несмотря на его быстрый взлет от оберстлейтенанта до генерал-майора.
— Генерал, — неожиданно повернулся он к нему, — как фюрер уже говорил вам в Вольфшанце[88], он хочет, чтобы Париж был стерт с лица земли. Я пригласил вас сюда, чтобы спросить, почему это приказание до сих пор не выполнено… Мои агенты доносят, что жизнь в Париже идет обычным ходом, если не считать нескольких небольших — назовем их эпизодами — устроенных так называемым движением Сопротивления.
Фон Хольтиц едва заметно пожал плечами.
— Рейхсфюрер, у меня недостаточно и войск, и вооружения. Тяжелая артиллерия так и не прибыла, никто даже не знает, где она… Мало того, я не получил обещанных новых частей.
— Вы получите все, что вам нужно, — с важным видом сказал Гиммлер. — В настоящее время я занимаюсь воссозданием двух расформированных полков, вооруженных реактивными установками. «Тор» и «Гамма»[89] уже в пути; кроме того, я приказал Моделю отправить вам танковый полк особого назначения — это крепкие орешки, уверяю вас! Они выполнят все, что захотите, отправятся, куда скажете… Я полностью полагаюсь на вас, Хольтиц, сказать то же самое я мог бы очень немногим офицерам. Надеюсь вскоре увидеть вас в мундире обергруппенфюрера СС.
В тот вечер за ужином фон Хольтиц сидел справа от Гиммлера. Превосходная серебряная посуда прибыла прямо от румынского двора, но еда была довольно простой, и лица собравшихся офицеров красноречиво говорили, что они о ней думают. Гиммлер сам решал, кому подать добавки. Рослый кавалерийский генерал, получивший всего одну скудную порцию, пробормотал сожаление, что его оторвали от яств своего стола ради несомненной чести, но сомнительного удовольствия быть гостем Гиммлера. Один майор достал из кармана сигару и любовно поднес к носу, но резкий, испуганный взгляд хозяина заставил его тут же ее убрать. Гиммлер терпеть не мог табачного дыма. Кофе (эрзатц) подали в соседней комнате. Всем по одной чашке, и лишь привилегированные персоны имели право на рюмку коньяка. Когда все поднялись из-за стола, рейхсфюрер знаком показал, что хочет поговорить с генералом, которому было поручено вести борьбу с подпольем в Югославии.
