Олег Сидельников - Пора летних каникул
Вспомнил и перестал чему-либо удивляться. Я совершенно не испугался, обнаружив, что мой противогаз разворочен осколком. Даже обрадовался — снял и швырнул в речку.
Прямо из-под земли появился старичок генерал… Его мучила одышка. Генерал хлопнул Глеба по плечу, ни за что ни про что похвалил и исчез.
Появились взводный и громадный подполковник — командир роты. Они взбежали на береговой откос… исчезли. Рота кинулась за ними.
На этот раз я все отчетливо видел и все слышал, — сам не знаю, почему. Меня захлестнула злоба. Добраться бы до фрицев!
Но пока убивали нас. Невидимый свалил подполковника — как косой подсек. Выскочившие вперед три наших танка превратились в большие костры.
А мы все бежали и бежали.
У подножья пологого взгорья батальон залег. Почти все наше отделение очутилось в силосной яме. Вонь в ней была — не продохнешь, зато относительно безопасно. Разве что мина угодит. Чуть погодя в яму спрыгнул старичок генерал, за ним Очкарик. Старичок повернулся к комиссару, что-то сказал и вдруг, схватившись за грудь, упал.
Он был совершенно целый — и мертвый.
Комиссар, припав к старичку, долго к нему прислушивался. Наконец поднялся. Протер очки, потянулся за фуражкой. Но фуражку он потерял. Тогда Очкарик нерешительно погладил себя по бритой голове и сказал громко, чтобы все слышали:
— Сердце. Сработался моторчик.
Эта странная смерть подействовала на меня как стакан водки. Мне представилось, что на месте старичка генерала лежит мой папа, у которого тоже отказывает моторчик и которому нельзя бегать. Доктор, веселый еврей, сказал папе: «Главное — спокойствие, не волнуйтесь и не спешите. Опаздывайте на свой трамвай, и вы проживете не знаю даже сколько. Только обязательно опаздывайте на свой трамвай. Договорились?»
А фашисты — эти скоты и убийцы! — заставили старичка, бежать целый километр, падать, подниматься, опять бежать. Ах, сволочи! Сволочи!!!
Комиссар отвинтил от генеральской гимнастерки два ордена и медаль «XX лет РККА», снял с покойного полевую сумку, взял себе документы.
— Не паниковать, ребятишки, — сказал комиссар просительно.
Немцы ослабили огонь. Они обрушились теперь на наших соседей справа и слева. Очкарик Сказал просто:
— Пошли, что ли, ребята? И выскочил из ямы.
Мы бежали по огородам, переваливались через плетни, бежали мимо сараев, горящих стогов.
Вилька, Глеб, я и Ткачук неотступно держались рядом с комиссаром.
Из первой же хаты ударил пулемет. Кто-то вскрикнул. Пулемет продолжал свою злобную скороговорку, ему вторили короткие автоматные очереди. Я оглянулся и не поверил глазам своим: за сараем поводила тонким стволом наша «сорокапятка». Вот она брызнула огнем — пулемет сдох.
Остатки батальона рванулись к хатам. И опять я видел все, как в тумане.
Из-под земли выскочил некто: безглазая морда разорвана пополам черным оскалом, блестящий автомат бьется в ознобе. У меня нет сил остановиться, а тот, безглазый, вдруг опускается на колени и опрокидывается. Он намертво вцепился в штык — не вырвать… Перед глазами зеленые и багровые круги. Бегу дальше. В моих руках черный блестящий автомат. Откуда он появился? Автомат задрожал, еще… еще и затих. Рядом вздыбилась земля, жар облизывает лицо жгучим крапивным языком это пылает рядом хата.
Поднимаюсь. Земля покачивается под ногами. Шагать приходится осторожно… На плетне, нелепо перегнув спину, вверх животом, повис человек в комбинезоне. Да это же танкист из нашего отделения! В нескольких шагах от него, уткнувшись мордами в землю, поблескивают стальными макушками двое в зеленовато-сером, из голенищ их сапог чернеют какие-то пластинки. Вытаскиваю одну, другую… Это автоматные магазины. Кладу их за пазуху. Смертельно хочется пить. А у тех двоих на задах суконные фляжки с черными стаканчиками.
Почему фляжки из сукна? Черт с ним, главное напиться. Остервенело рву фляжку. Он тяжело переворачивается на спину. Мне на все наплевать. Фляжка у меня в руках. Долго копошусь со стаканчиком и пробкой, наконец, прямо из горлышка глотаю… Глаза вылезают на лоб!.. Горло, желудок ошпарило, как кипятком.
Закашлявшись, швыряю флягу. Надо снять с него автомат. Зачем ему теперь эта красивая игрушка? И тому, другому, автомат ни к чему…
Я почему-то вспомнил, что ни разу так и не выстрелил из винтовки. Вот дурак! А где она — моя винтовка? Ах, да, она осталась у того…
На западной окраине села перестук винтовочных выстрелов, ахают взрывы, захлебываются от ярости пулеметы, фыркают автоматные очереди. Идет бой. Но я словно забыл, зачем пришел сюда. Поискал глазами фляжку. Вот где она спряталась, в траве у плетня.
В фляжке кое-что осталось. Еще раз глотнул. Хм, сейчас не так сильно ожгло. А это что у них за банки? Круглые, рифленые… Тьфу, черт, противогазы! А я-то думал — что-нибудь стоящее.
Сколько я еще разглядывал немцев — представления не имею, начисто угасло чувство времени. Топот множества ног насторожил меня. Я схватился за автомат, два других здорово мешали. Напрасная тревога, это свои. Разгоряченные, сопящие бойцы перебегали широкую улицу, тянущуюся через все село, скрывались на задах дворов, огородах, в пыльной зелени садочков. По дороге с лязгом катил танк. Откуда он взялся? Наши танки давно сгорели. В боковую улочку проскочила двуконная упряжка с подпрыгивающей «сорокапяткой».
Кто такие? Может быть, подкрепление?
Размышления прервал окрик:
— Товарищ боец!
Оглянулся и попятился. На меня буквально налетел свирепого вида командир: багровый, остро пахнущий потом, глаза навыкат, весь в ремнях.
— Что вы делаете здесь, чем любуетесь?! — заорал он, размахивая пистолетом с длинным стволом. — Вы кто, боец или иностранный наблюдатель? Для вас что, отдельный приказ требуется — занимать оборону?
Какой приказ? Я совершенно потерялся. Подчеркнутое «вы» совсем не вязалось с размахиванием пистолетом у самого моего носа.
— Вы что, с луны свалились? Кто таков?
— Боец сводного батальона…
— Вот как, — перебил командир. — Что же вы здесь отираетесь? Батальон воюет, — он ткнул пистолетом туда, где угасала перестрелка, — а вы… Навешал на себя автоматов…
Мучительно покраснев, я соврал:
— Приказано собрать трофейное оружие.
Соврал удачно. Командир перестал махать пистолетом, сказал неожиданно усталым голосом:
— Ладно, проваливай. И без тебя тошно. На всякий случай передай командиру… может, и он, вроде тебя, ничего не знает. Занимаем круговую оборону. Батальонного-то своего знаешь?
— Знаю, товарищ… — от волнения так и не разобрал чин грозного командира. — Сперва генерал командовал, но его убило (мне почему-то было стыдно сказать, что генерал умер сам), а сейчас старший батальонный комиссар Бобров. Если, конечно…
Командир с интересом посмотрел на меня. Даже голову набок склонил.
— Вот, пожалуйста, полюбуйтесь, — возле нас никого не было, и поэтому приглашение полюбоваться относилось ко мне. — Полюбуйтесь образцовым воином. — В голосе его опять зазвенело — Отвечать надо коротко и ясно… Навоюешь с такими! Марш в батальон.
Приказание это я не заставил повторять дважды. От стыда горело лицо. Действительно, вояка! Товарищей бросил, комиссара потерял. Люди воевали, а ты прохлаждался да фашистское пойло лакал. Был бы жив Миляга… Жив! А что с Глебом, с Вилькой!..
Со всех ног бросился к своим.
На околице уже все кончилось. Фашистов выбили за увалистый пригорочек. Оттуда изредка прилетали мины.
Батальон спешно окапывался. Бойцы мастерили, пулеметные гнезда, рыли окопы. Возле дороги копали большую яму. Поодаль от нее рядками лежали те, для кого ее копали. Убитых немцев не трогали. Они валялись никому не нужные, похожие на добротные чучела.
Ребятсвоих я нашел на правом фланге, за клуней. Глеб и Вилька ковыряли землю под раскулаченным трактором ХТЗ, остальные бойцы — чуть правее. Командовал ими кавказец-артиллерист. Он все их поторапливал, сам трудился за двоих, зло выкрикивал:
— Давай нажми! Давай!
Глеб, завидев меня, радостно вскрикнул:
— Юрка! Живой… Юрка!.. — Он кинулся ко мне, ощупал, вроде бы не веря тому, что я жив. — Юрка!
По-иному реагировал Вилька. Он тоже просиял, однако не упустил случая кольнуть:. -
— Явление третье. Те же и Юрий Стрельцов. Вооружен до зубов. Идет, пошатываясь под грузом лавров героя. Ну как там, дома, все в порядке? Можно воевать дальше?
— Вилька! — досадливо поморщился Глеб. — Не обращай на него внимания, Юрка. А автоматы — это ты хорошо придумал. Мою винтовку осколком раздолбало. Где ты пропадал, дьявол? Мы уж думали, все.
— Стукнуло чем-то, — соврал я. — Пока очухался…
— Эй! — сердито прикрикнул артиллерист. — Зачем увещание? Работать нада. Живой — харашо. Пусть бе-оет лопату. Это о-очень харашо, что живой.
