Григорий Полянкер - Учитель из Меджибожа
Вскоре и сюда пришла за ним слава «доброго немца». Настоящие немцы косились на него, ругали последними словами за то, что он якшается с этой шантрапой. Ведь их отцы и братья с оружием в руках воюют против фюрера… А эти вырастут и тоже будут сражаться с солдатами Гитлера…
Но Эрнст, как мог, отбивался от фашистов.
— Жалко детворы, они и так несчастные, страдают ни за что ни про что, — оправдывался он. Соседка по дому, где Эрнст стоял, Нина Ивановна, пожилая женщина (раньше, когда действовали рудники, она работала ламповой на крупной шахте), охотно разговаривала с ним и за словом в карман не лезла. Он это сразу заметил. В чем-то она напоминала старого сапожника Степана Гурченко. Сперва поглядывала на него довольно враждебно, с нескрываемым презрением, но в последнее время стала уже смотреть другими глазами, задевала его шуточками, остротами, что ему было весьма по душе.
Как-то пригласила его к себе, угостила кипятком без сахара, поставила видавший виды патефон, разговорилась. Расспрашивала, откуда он, из каких краев, есть ли у него семья. Почему он не в пример другим немцам так добр к шахтерским детям, кормит их, шутит с ними…
Он посмеивался, уклоняясь от прямого ответа. Как-то принес ей в дом хлеб и большой кулек сахара. Старуха-мать, прикованная к постели, посмотрела на немца с ненавистью. Думая, что он не понимает по-русски, обрушилась на дочку с бранью. Пусть забирает это добро и смывается отсюда. Не может она смотреть на этих лиходеев! Готова умереть с голоду, лишь бы не видеть их мерзкие рожи…
Дочь пыталась ее урезонить, но не смогла. А гость смеялся от души. Должно быть, это первый немец, который хохочет, когда его ругают последними словами.
Эрнст тем временем смотрел на озлобленную старуху и радовался, был безмерно доволен, что с такой ненавистью она говорит о фашистах.
Прошло еще несколько дней, и Нина познакомила его с шахтерами. Эрнст сразу нашел с ними общий язык. Эти люди нуждались не только в продуктах, которые он им тайком приносил, но и в медикаментах, особенно во взрывчатке. Хотя теперь ему стало труднее все это доставать, по понемногу все же снабжал их. И по-прежнему ему в этом помогал добрый друг Ганс. Тот догадывался, кому Эрнст все это передает, но делал вид, что решительно ничего не знает…
А вот долго ли он сможет пользоваться услугами Ганса и еще двух-трех военных, от которых ничего не скрывал? Форкоманда за последнее время сильно поредела. Здоровых солдат и офицеров отправляли на передовые позиции, а сюда присылали нестроевых калек и увечных.
Вместе с ними отправили на фронт и Эмиля Шмутце, а на очереди был его шофер Ганс.
Эрнст впал в уныние. Как же теперь будет? С ужасом думал он о том, кто заменит обер-лейтенанта, который в общем-то миловал его. Нелегко ему теперь придется! Новая метла… Ушли его люди, включая повара и аптекаря, у которых он без труда доставал все, в чем нуждались новые друзья.
Начальником команды прислали какого-то угрюмого капитана — он уже дважды был сильно ранен и, естественно, озлоблен на весь мир. Франц Шляге совсем не был похож на самодовольного толстяка, который доверял переводчику даже то, что никому, кроме самого себя, не должен доверять. Невысокий, худой, болезненный, он вечно глотал какие-то пилюли от почек и еще от чего-то, ненавидел все живое и, наверное, себя в том числе. Рычал на всех, наказывал за малейший проступок, а то и просто так, от привычки наказывать. Все боялись его, сторонились. Нервный, сумасшедшего характера, он то и дело хватался за парабеллум, всячески поносил бывшего начальника, который распустил людей и превратил форкоманду в форменный кабак. Свирепел с каждым днем, не давал покоя ни себе, ни другим.
А вы были бы лучше, если б прослужили много лет в армии, прошли столько кампаний, столько воевали и вас не повышали бы в звании, в должности, не награждали б? Не помогло ему и двойное ранение, не учли, что так старался для рейха, был предан великому фюреру!.. Потому-то он был. зол решительно на всех; никому не давал спуску.
Но так было только вначале. Постепенно он изменил тон, повадки фашиста, старался наладить отношения с людьми. Дела на фронте шли из рук вон плохо. Частые налеты русской авиации и то, что он каждый раз должен был выбегать из своей избы и прятаться в грязных ямах, а однажды даже в уборной, сбило с него спесь.
Ко всему еще участились у него почечные колики. Камни проклятые измучили его до предела. Начальство не оценило его былых заслуг и стараний. Он понял, что в этой форкоманде кресты, награды и чины ему не светят. И вскоре на все махнул рукой, перестал стараться и занялся своей болезнью.
Капитан не понимал по-русски ни одного слова. Приходилось довольно часто сталкиваться с русским населением, с этими грязными пленными, и он вскоре понял, что без помощи переводчика, болтливого и вечно улыбающегося фольксдойче Эрнста, которого он терпеть не мог, ему не обойтись. И стал постепенно ему доверять по примеру предыдущего начальника.
Эрнст облегченно вздохнул. Оказывается, не так страшен черт, как его малюют. Присмирел герр капитан. Что ж, тогда еще можно немного посидеть в команде. Он еще сумеет приносить людям какую-то пользу.
Неожиданный поворот в поведении начальника явно был на руку переводчику. Он, как сказано, частенько возился со своими почками и всякими болячками и приказания передавал через него, Эрнста. Особенно любил переводчик передавать приказания каптенармусу о выдаче продуктов, медикаментов… Значительная часть этих благ попадала в руки шахтеров…
Весна все больше вступала в свои права. Последние остатки снега в долинах и буераках растаяли, и по низинам понеслись мутные потоки воды.
Раскисли дороги. Рычали моторы грузовиков, пытаясь вырваться из болота, но это не каждый раз удавалось. Ругались страшными проклятиями шоферы, проклинали войну и свою горькую судьбу, что им мало помогало. Часто там, в воде, и ночевали.
Приказы сверху приходили один страшнее другого, но попробуй выполни их, когда у начальника не полнокровная команда, а дом престарелых калек. В самом деле, что он мог сделать, если все наличие здоровых и способных носить оружие угнали на фронт, а в команде остались одни инвалиды, ополченцы, да еще вот эти ленивые военнопленные — белорусы, грузины, узбеки, украинцы. Они только и ждут момента, чтобы улепетнуть к своим. Правда, пока он их все же заставляет работать. Но разве от таких много толку? Они смотрят на тебя с ненавистью и готовы утопить в любой луже. Ничего не сделаешь — чужеродное тело в организме…
Особенно досадовал капитан, что армия топчется на месте. Никто не может сказать, что принесет завтрашний день. Для воинской части — он знал это из практики, — части, которая долго стоит на одном месте, к тому же не в казармах, а на частных квартирах, это погибель! Дисциплина отсутствует полностью, люди разбалтываются, начисто теряя облик солдата рейха. Попробуй присмотри за ними, узнай, что у каждого на уме!
Хотя переводчик с виду аккуратно выполнял свою работу, старался, но новый начальник не спускал с него глаз. Все же он не чистокровный немец, а фольксдойч. Эрнст сразу почувствовал это и старался быть все время начеку.
А капитан, когда почки не терзали его, пытался кое-как наладить упавшую дисциплину. Трудно было загружать работой людей, так как он получал все новые приказы, которые запутывали его предыдущие распоряжения: то строить новую дорогу, то отставить, то готовиться к переезду на новое место, то оставаться здесь. Из всего этого он заключил, что начальство окончательно растерялось и само не знает, за что раньше браться…
Правда, когда он теперь беседовал с людьми, то уже реже проявлял свой нрав, утратил былой пыл. Он ужо не говорил, что, несмотря на поражение на Волге, фюрер все равно скоро что-то придумает и поставит русских перед катастрофой, перед полным поражением. Теперь он уже сменил пластинку и уныло стал говорить солдатам, что, мол, фатерлянд в смертельной опасности, каждый должен быть готовый отдать свою жизнь, лишь бы не пустить русских варваров в Германию. Это может произойти довольно скоро…
Эти слова начальника вызывали восторг у солдат. Особенно тех, кто уже плашмя падал под огнем «катюш» и пережил ужас ураганных налетов русской артиллерии.
Он понимал, что его речи не подбадривают солдат. Но что поделаешь, высшее начальство требовало от каждого офицера поднимать боевой дух своих подчиненных, укреплять в этих болванах веру в великого фюрера и его гениальные поступки.
Особенно нравились солдатам спичи, в которых капитан призывал их готовиться умереть, отдать свою кровь до последней капли во имя процветания рейха… Это вызывало у всех огромный энтузиазм. Об этом солдаты только и мечтали…
В эти мрачные дни Эрнсту пришло письмо. Он растерялся: откуда? От кого? Ему и не снилось получать в такое время от кого-то корреспонденцию. Да и кто мог ему писать? Кажется, на всем свете нет человека, который знал бы, где он находится и вообще чем занимается!
