Сергей Исаченко - Где-то в Курляндии
На опыте парамзинцев наша газета учила всех воинов искусству бить врага.
О самом полковнике Парамзине говорили как об отважном и умелом командире, за которым каждый пойдет в огонь и в воду. И он на самом деле был таким. Парамзин - бесстрашный и вместе с тем хладнокровный и расчетливый командир. В трудные минуты боя его высокую фигуру можно было видеть и в окопах рядом с бойцами, и на огневой позиции батареи, и у пулемета. Бойцы издалека узнавали его и с радостью говорили:
- Наш командир здесь!…
…Вечер. Беспрерывно идет дождь, стынут ноги, коченеют руки. Дождь размыл узкие тропы, враг отрезал все пути отхода. Подразделения полка во вражеском кольце. Кажется, нет никакого выхода. Но Парамзин спокоен, он что-то обдумывает, делает расчеты. И через некоторое время смело ведет бойцов на прорыв.
…Крупные вражеские силы обрушились на левый фланг полка. Там моментально появляется полковник, и под его руководством воины опрокидывают противника.
Не раз финны бежали под натиском парамзинцев, бросая оружие и оставляя десятки и сотни убитых. О парамзинцах говорили с уважением и любовью: «Парамзинцы дерутся как львы! Парамзинцы не знают страха в бою!»
Тяжелые бои на Тахма-йоки длились больше недели. Газета поднимала боевой дух воинов, воодушевляла их на подвиги, на примерах лучших учила военному мастерству.
* * *
Обстановка на нашем участке продолжала осложняться. Бросив до десяти финских и немецких дивизий на Карельский перешеек, враг потеснил многие наши части и в ряде мест глубоко вклинился в нашу оборону, Для некоторых частей создалась угроза оказаться отрезанными или попасть в окружение. Поэтому по приказу командования дивизия начала с боями отходить от Сорта-валы и Лахденпохьи в район железнодорожной станции Хитола и небольшого местечка Куркийоки.
В такой обстановке редакции приходилось очень трудно. Бывали случаи, что в течение дня мы меняли свое местоположение по два-три раза, Только заглушим моторы автомашин и начнем разгружать их, готовясь к набору газеты, как снова поступает команда - немедленно свертываться и ехать дальше. И все же газета выходила. Работали прямо на ходу, каждую минуту стоянки использовали для набора. Даже шоферы стали помогать: Уэйков самостоятельно набирал заметки, а Ющак помогал верстальщику Михайлову.
Редакция часто подвергалась бомбежкам, артиллерийскому обстрелу. Однажды налетело девять «юнкерсов». Бесстрашный Хаджибрам Нагучев - наш наборщик - бросил котелок и, схватив ручной пулемет, забрался на крышу кузова наборной машины. Вот передний «юнкерс» вошел в пике. Нагучев не успел выпустить по нему очередь, как раздался нарастающий свист и за ним страшной силы взрыв. Когда рассеялся дым, мы увидели такую картину: в пяти метрах зияла огромная воронка от бомбы, машина, на которой сидел Нагучев, лежала на боку, а сам Нагучев с пулеметом отлетел на несколько метров в сторону.
Вот это удар! Правда, все обошлось более-менее благополучно, никого не ранило. Но обед пропал. Не только каши, но и котелков, которые принесла с кухни Маруся Сорокина и поставила на пне у машины, нельзя было найти.
Такие переделки случались часто. Как-то типография переехала на новое место - к железнодорожной станции. Расположились в лесу и начали готовить номер газеты. Был душный вечер, недалеко ухали пушки, ядовитый дым пожаров тянулся над лесом. Вдруг почти рядом раздались один за другим три оглушительных взрыва. Что такое? Смотрим вверх. Самолеты? Нет, ничего не видно и не слышно. И вот опять два взрыва. Ага, артиллерия. Снаряды рвутся совсем близко. Пришлось машины отвести под защиту скал.
Обстрел с короткими перерывами продолжался всю ночь. Но работа не прекращалась. К утру номер был готов. А утром мы обнаружили в обеих машинах пробоины от осколков.
…И снова отходим. Далеко вперед убегает гладко укатанная автомобильными шинами дорога. Она пересекает неубранное поле, узкой полоской вьется между двумя невысокими холмами, огибает глубокий овраг возле рощи и скрывается где-то там вдали, за окутанным мутно-серой дымкой перелеском.
Много дней движется полк Парамзина. То развертывается в боевые порядки и вступает в яростные скоротечные бои, то снова отходит, избегая опасности оказаться отрезанным. Несколько суток подряд полк сдерживал немецкие и финские авангарды, вел кровопролитные бои, прикрывая отход наших главных сил. Теперь перед полком была поставлена задача: совершить марш, выйти на южный берег реки и заблаговременно подготовить там оборонительный рубеж.
Тяжело ступая по дороге, идут бойцы. На лицах у всех заметна усталость, они покрыты дорожной пылью, обветрены. Люди идут молча, не слышно ни песен, ни разговоров.
Колонна растянулась, сзади движется обоз, по обочине - артиллерийские упряжки с пушками.
Я иду с третьей ротой. Передо мной замыкающим второй роты идет высокий стройный боец. Винтовка висит у него на плече, за спиной вещевой мешок, сбоку котелок.
Фляга давно уже опустела. Рядом с ним боец с ручным пулеметом. Между ними завязывается разговор, и я вслушиваюсь в него.
- Слышь, Гриша, - говорит коренастый и широкоплечий пулеметчик. - Сколько же еще топать - то будем? До чертиков надоело отступать и немцу да финну спину показывать. Ведь Ленинград уже недалеко.
Он помолчал немного, ожидая ответа, и, не дождавшись его, снова заговорил:
- Бросаем свою землю, можно сказать, на растерзание. Посмотришь, и сердце обливается кровью. Может, лучше окопаться и стоять насмерть… Да… у меня под Псковом семья, с начала войны ни одного письма не получил.
- Не один ты такой, - глухо заметил высокий боец. - И не одно твое сердце болит по родной земле. Мне легче, думаешь? Читал, поди, во что они превратили Минск? Я там жил и учился.
Несколько минут они шли молча, потом высокий опять заговорил:
- Как ни сильны гитлеровцы, как ни тяжелы для нас потери, мы победим. Придет время!
- Воздух! - внезапно раздалась команда. Колонна рассредоточилась. Бойцы залегли. Пушки и повозки замаскировали в кустарнике. Дорога быстро опустела. Из-за леса выплыла шестерка «юнкерсов». Они шли на малой высоте, заглушая своим ревом все вокруг. Черные кресты на крыльях и паучья свастика на фюзеляжах. «Юнкерсы» грузно прошли над дорогой и свернули к реке. Оттуда вскоре послышался глухой гул бомбовых разрывов, и там, где была переправа, встали высокие черные клубы дыма.
К вечеру остановились на привал в небольшой роще. С каким наслаждением снял я с себя вещевой мешок, в котором все эти дни носил свои пожитки, и прилег под деревом. Рядом расположился командир третьей роты лейтенант Злобин. Мы молча смотрели на высокий лес, на раскинувшуюся за дорогой мирную деревушку с журавлем колодца посредине улицы и домами с голубыми наличниками. Как дороги они были сейчас для каждого из нас! Это была наша земля, наша Родина.
* * *
Полк занял оборону по берегу реки. Окопы и ходы сообщения были отрыты в полный рост, огневые средства расположены так, что все подступы к реке находились под перекрестным огнем. Пушки стояли на прямой наводке.
Этот рубеж должен явиться непреодолимой преградой для врага, рубежом жизни или смерти. Это понимал каждый боец и командир. От стойкой его обороны зависела своевременная переправа наших остальных частей и вывод техники. Каждый знал, что бой будет жестоким, но что выиграть его надо во что бы то ни стало. Всем запомнились слова командира полка, произнесенные им после окончания инженерных работ:
- Помните, боевые друзья, этот рубеж должен стать стеной, о которую сломают зубы фашистские захватчики. Каждый из вас должен врасти в землю, слиться с ней и ни шагу не отступить назад. Умрем, но выполним приказ!
Я устроился в окопе с пулеметчиками Антонюком и Лысовым. Окоп они отрыли по всем правилам, с площадкой, с нишами, в которых лежали запасные диски и гранаты. Мы смотрели вперед на виднеющийся вдали холм, откуда ожидалось появление противника, но там по-прежнему ничего не было заметно. Изредка пулеметчики перебрасывались несколькими словами с бойцами из соседних стрелковых ячеек. Вокруг царила напряженная тишина.
Внезапно эту тишину прервал сигнал воздушной тревоги. Далекий гул многих моторов все нарастал, и вот мы увидели первую волну фашистских бомбардировщиков, шедших прямо к реке. За первой шла вторая волна. Тяжелые двухмоторные Ю-88 зашли из-под солнца, развернулись и ринулись на позиции полка. Оглушительный грохот заполнил все вокруг. Бомбы рвались одна за Другой.
Ветер не успел рассеять дым от бомбежки, как опять раздался гул моторов. Прислушались. Думали - самолеты, но вскоре отчетливо уловили лязг гусениц и поняли - идут вражеские танки. Бойцы заняли свои места. В напряженном ожидании застыли у пушек артиллеристы, пулеметчики и стрелки плотнее прильнули к прицелам. И вот из-за холма выползли танки. «Восемь… двенадцать…» - считал Антонюк. Танки шли развернутым строем, покачиваясь с боку на бок. За танками показалась первая цепь пехоты - маленькие зеленые фигурки.
