Сергей Лойко - Аэропорт
— Эти лохи хохлы без оружия выстроились в колонну. Человек шестьдесят, не меньше. Никто не вооружен, сам проверял. Они со своими знаменами, как на параде.
— Ты уверен, что без оружия?
— Лично проверил.
— Пропусти их, пусть маршируют. Мы их здесь встретим. Может, они своим кукурузникам хотят шасси подкачать.
Оба весело рассмеялись шутке, и командир «зеленых» приказал своим расступиться и пропустить «парад лузеров».
Колонна шла вверх по пустой дороге, сопровождаемая десятками журналистов. Флаги развевались. Картинка была замечательная. Беспредельный героизм налицо. Все ждали развязки. Типа «кровавого воскресенья».
Когда странное шествие метров за сто до ворот аэропорта было окончательно остановлено вооруженными до зубов «зелеными», из‑за спин российских военных вышел какой‑то не очень военный в камуфляже, — такой обычно носят охранники вещевых рынков. На голове у него был непременный атрибут антуража — черная шерстяная балаклава.
«Маска» обменялась короткими фразами с командиром пришедшего войска и вновь скрылась за спинами «зеленых». Командир части сообщил, что его люди хотят пройти на территорию аэродрома для «ежедневного обслуживания самолетов согласно регламенту». Только и всего.
Между тем Алексей внимательно осмотрелся. Он насчитал по периметру больше десяти снайперов с СВДэшками, десятка два автоматчиков, шесть ручных пулеметов, не считая еще одной пары крупнокалиберных на двух «Тиграх» перед воротами. За воротами виднелись башенки пяти или шести БТРов. Все стрелки выглядели готовыми к бою в любой момент.
В ожидании ответа командир крикнул своим «вольно, разойтись». И те разошлись, усевшись группками на обочине и у ворот футбольного поля неподалеку, в то время как сам командир давал одно за другим интервью обступившим его журналистам, с камерами и без.
Они сидели на футбольном поле, словно военнопленные из фильма Алексея Германа, усталые, обреченные, преданные и брошенные. Украинские солдаты, так и не получившие приказа стрелять по бряцающим всеми видами оружия неопознанным «зеленым человечкам», которые распоряжались их аэропортом и теперь уже их собственными жизнями.
Русские победители смотрели с безразличным презрением на побежденных «хохлов» сквозь прицелы своих автоматов, пулеметов, гранатометов и снайперских винтовок.
Было тихо, печально и как‑то надрывно, пока один украинский солдатик не притащил откуда‑то драный желтый футбольный мяч.
Лица «пленников» засветились. Они вскочили и стали, перетасовывая мяч, делиться на команды.
Веселый чубатый паренек, который принес мяч, подбежал как можно ближе к русскому пулеметчику и крикнул: «Ребята, давайте сыграем, Россия против Украины!».
— Назад! — прорычал в ответ пулеметчик в маске под массивной каской, голосом и прикидом напоминавший Дарта Вейдера в русском переводе.
Паренек остановился и даже согнулся, словно ему дали под дых, уронил на секунду свою веснушчатую улыбку, но вдруг, будто отдышавшись, встряхнул рыжим чубом и снова как можно веселее крикнул:
— Ну, мы вам, это, техническое засчитаем!
Все вокруг заулыбались. На секунду тучи над этими массовыми похоронами братской дружбы почти рассеялись, и белое солнышко засветило было одним глазком...
— Назад, б...дь! — вдруг крикнул русский пулеметчик, и все, русские и украинские солдаты и офицеры, журналисты с камерами и без, что были вокруг, оказались вместе на дне их общего Бабьего Яра, над которым возвышалась безликая фигура русского солдата-освободителя, пришедшего на украинскую землю сражаться с фашизмом.
Солдат опустил пулемет, отвернулся. Все выкарабкались из ямы. «Хохлы» начали играть в футбол. Журналисты стали с удовольствием снимать всю эту движуху.
И лишь один, сидевший неподалеку на куче старых покрышек, поживший и поседевший на войне репортер, который видел в этой жизни больше войны, чем ее показывают в кино, отвернулся и медленно качал головой...
Через минут пятнадцать «маска» вернулась для продолжения переговоров. Продолжение было коротким.
— Идите на х...й отсюда, пока не начали стрелять.
Они развернулись, кое‑как построились в подобие колонны и пошли назад указанным маршрутом, не строем, а понуро, в разнобой, опустив головы и знамена. Война в Крыму была проиграна, так и не начавшись.
10 МАРТА 2014 ГОДА. КОРИНФ, ТЕХАС, СШАДома, в Техасе, Ксюша почувствовала резкую ноющую боль под ложечкой, когда укладывала свой чемодан. Она собиралась поехать на пару недель в Москву — посетить «родные могилки», сходить в Большой и в консерваторию, встретиться с «девчонками». И опять же — к Алеше ближе.
«Может, приеду к нему в Крым или в Киев, — подумала она и улыбнулась. — Черешни еще нет, но есть Планерское и наш любимый Кара-Даг. И там вроде еще не стреляют. И судя по новостям, не будут».
Ксения посмотрелась в зеркало. Она уже привыкла к своей бледности и понимала, что похудела за последний месяц. Она не была религиозной фанатичкой, но соблюдала пост, «для здоровья». И каждый год в это время она немножко худела, но сейчас как‑то особенно, подумалось ей. Ксюша выпрямилась, и боль ушла так же быстро, как и появилась.
«Все в порядке, — успокоилась она. — Просто неловко нагнулась».
Покончив с чемоданом, она вышла в сад, села на лавочку у бассейна, выкурила сигарету и набрала сообщение: «Любимый, у меня все хорошо. Позвоню тебе из Москвы. Люблю, целую».
В воздухе было жарко и сухо. Гудели жуки. Небо было привычно безоблачным. Солнце закатилось за крышу их дома.
«Как же я соскучилась по дождю, по Москве, по Алешеньке» , — подумала она. Под ложечкой снова кольнуло — и отпустило.
15 МАРТА 2014 ГОДА. СИМФЕРОПОЛЬ. КРЫМУже в семь часов вечера, когда Алексей давно отснялся (снимал на улицах города российскую технику и патрули) и отправил фотографии, его стали мучить сомнения: заказать ли ему дерьмовую еду в номер или самому спуститься в ресторан и отведать дерьмовой еды там.
Сначала он поговорил по телефону с Ксюшей. Она уже была в Москве. Обживала заново их квартиру на улице Правды, в которой он уже не был почти пятнадцать лет. Ксюша не хотела ее никому сдавать. И портреты ее знаменитых предков проводили бесконечные дни и ночи в обществе друг друга, постепенно покрываясь слоями назойливой московской пыли.
Третий день Ксюша боролась с пылью. Она собиралась вскоре сама приехать к нему в Киев, ему ведь все равно туда возвращаться. Она знала, что в Москву ему ехать было небезопасно. Как знала и то, что связано это с его недолгим пленением бандой Бараева, который за это время успел превратиться из международного террориста в путинского сокола на Северном Кавказе.
К счастью, она не знала, что Бараев в результате короткого и полного драматизма общения с ее мужем, тогда еще простым московским фотографом, потерял двух своих близких родственников.
В эти детали Алексей ни ее, ни свое начальство, да и вообще никого не посвящал. Это была маленькая тайна, которая навсегда связала Алексея с Бараевым и все еще ждала своего разрешения.
Алексей, как всегда, поклялся Ксюше в вечной любви и пообещал приехать к ней в Киев, «как только, так сразу».
Потом ему из Киева позвонила Ника. Они больше молчали, чем разговаривали, прислушиваясь к дыханию друг друга.
— Ты скучаешь по мне? — наконец выговорила она.
— Очень, — осторожно, хоть и без паузы, ответил он.
— Приезжай, — сказала она тихо и с такой интонацией, словно это был вопрос, а не просьба.
— Как только, так сразу, — бодро ответил он и сообщил, что ему нужно идти на пресс-конференцию.
Алексей сел на кровать, посмотрел на себя в зеркало на противоположной стене.
— Боже мой,— сказал он вслух. — Что же я делаю? Что же мне делать?
Есть на ужин дерьмо, тем более спускаться в ресторан ему больше не хотелось.
Телефон снова зазвонил. Это был его старый друг, Тимур Орловский, с частного российского телеканала «Снег», который можно было по подписке лицезреть в Интернете. Вместе с радиостанцией «Эхо Москвы» и «Новой газетой» он оставался частью той потемкинской деревни демократии, которую Путин холил и лелеял в качестве доказательства того, что российский пациент по имени Свобода Слова, несмотря на потерю зрения, слуха, рук, ног, волос и кожных покровов, был скорее жив, чем мертв.
Впрочем, ситуация «война в Крыму, все в дыму» ничего хорошего этим трем чахлым островкам российской демократии тоже не сулила.
— Старик, спускайся в холл, — скороговоркой возбужденно протараторил Тимур. — Здесь у нас «маски-шоу». Билеты в партер уже раскуплены.
Алексей не задавал лишних вопросов, взял одну из своих двух камер, включил ее, выставил подходящую светочувствительность и спустился вниз на лифте. Лишь только дверь лифта открылась, ему в лицо тут же было направлено дуло автомата. За дулом виднелась такая же персонифицированная, как и дуло, голова в черной балаклаве.
