Вадим Полищук - Зенитчик-2
— Живы, говорю?
— Ага!
— Ты уходить отсюда будешь?
— Ни, тут воювати буду. Солярки майже зовсим немае.
Понятно, идея прицепить третью пушку к танку потерпела фиаско.
— А снаряды?
— Трохи е.
— С бригадой связаться пробовал?
— Нема звязку.
— Ладно, понял.
Я спрыгнул с танка и побежал к своим, там меня уже ждали.
— Ну, что? — поинтересовался Илизаров.
— Три «артштурма». То ли третьи, то ли четвертые, не разобрал, «свинорылые». Около роты мотопехоты. Одну самоходку фрицы потеряли, остальные отошли. Похоже, передовой отряд. Танкисты остаются, у них в баках почти сухо. Связи с бригадой нет.
— Сейчас остальные подтянутся, — предположил Аникушин, — артиллерию подвезут и…
— Ты лучше скажи, что делать будем? — прервал его я.
— Я остаюсь, — неожиданно заявил Илизаров. — Возьму двух добровольцев и третью пушку, с ней вы все равно далеко не уйдете. А вы уходите, мы с танкистами их здесь придержим.
Признаться, я испытал облегчение. Решение бросить одно из орудий и спасать остальные было первым, которое пришло в голову. Но за оставленную без боя пушку по головке не погладят, значит, кто-то должен остаться с ней.
— Где встать думаешь?
— Там, за сараем.
— Где???
Длинный сарай непонятного назначения находился за пределами хутора на другой стороне глубокого оврага. Этот же овраг ограничивал маневр немецкого левого фланга, а обход справа вынуждал их сделать приличный крюк и приводил к большой потере времени. К тому же именно в том направлении находилась наша бригада, до которой мы так и не смогли добраться. Учитывая господство в воздухе немецкой авиации, не знать о ней немцы не могли. Поэтому наиболее вероятным направлением второй атаки было такое же, как и первой. Собрав против одной «тридцатьчетверки» пять-шесть своих самоходок, немцы могли рассчитывать на ее быстрое уничтожение. С пятисот метров все может решить одно попадание, второй раз танкистам вряд ли так повезет. А мы им помочь мало чем могли — для сорок третьего года бронепробиваемость снарядов 61-К была явно недостаточной. По крайней мере, «штурмгешютц» нам в лоб не взять. Выбранная Илизаровым позиция позволяла обстрелять немецкую бронетехнику в борт, причем под углом почти в девяносто градусов, тут у нас был шанс.
— За сараем, — повторил Илизаров.
Говорил он спокойно, как будто речь шла о выборе места для воскресного пикника. Эту спокойную решимость я за ним и раньше замечал, но его неожиданно проявившаяся готовность в любой момент, без каких либо внешних эмоций, пойти хоть на смерть, хоть к черту в зубы пугала и восхищала одновременно. Так как было у этой позиции два существенных недостатка: по оврагу немецкая пехота могла незамеченной подойти вплотную, а двести метров чистого поля до первых строений хутора не оставляли шансов дойти до них живыми.
— Хорошо, — согласился я, хотя Илизирову мое согласие было до лампочки, он уже все решил сам. — Минут десять-пятнадцать-двадцать у нас еще есть. Пушку откатите вручную, нечего фрицев грузовиком дразнить. Снарядов сколько возьмешь?
— Два ящика бронебойных, два осколочных. Думаю, хватит.
— Ищи добровольцев и действуй. Я с танкерами договорюсь, вы начнете, они вас поддержат. Аникушин готовь остальных к маршу.
Я второй раз подбежал к танку и взобрался на него. На этот раз башенный люк был открыт, а один из танкистов лежал у угла дома — наблюдал за немцами.
— Эй!
— Га?! — откликнулся командир танка.
— Тебя как звать?
— Мыкола.
— Слушай, Мыкола, мы во-он там, за сараем сейчас пушку поставим. Как немцы на полкилометра подойдут, она им во фланг начнет, а как они к ней повернутся — ты сразу подключайся.
— Зрозумив, не дурний.
Я уже собрался спрыгнуть с танка, но тут танкист остановил меня.
— Стий. Я тоби адресу напишу. Як Фастив звильнят ти моим батькам повидомь, що син их, лейтенант Кулиш, в бою впав… Ну ти зрозумив.
Лейтенант! А я с ним как…
— Понял, товарищ лейтенант, пишите.
Пока он карябал строчки карандашом по мятой бумажке, захватанной грязными пальцами, я посмотрел, как идут дела у наших. Грузовики уже развернулись, и расчеты цепляли к ним орудия. Третьего видно не было — скрылось за строениями.
— Тримай.
Лейтенант протянул мне бумажку. Я, не читая, аккуратно сложил ее и положил в нагрудный карман гимнастерки.
— Прощай, лейтенант.
— Удачи тоби.
Едва я добежал до переднего «шевроле» и вскочил на подножку, наша куцая колонна тронулась. На окраине хутора притормозили. Из кузова достали ящики со снарядами и потащили их к сараю. Стоя у грузовика, я хорошо видел, как опустилась на грунт пушка и неузнаваемые с такого расстояния артиллеристы начали снимать с нее брезент. Видел, как подтащившие к орудию ящики со снарядами задержались на несколько секунд, видимо, прощаясь, и быстро рванули обратно.
Когда они пробегали мимо меня, я пытался определить, кого не хватает, кто остался у спрятанной за сараем пушкой. Не получилось. Внутри меня вдруг что-то произошло, ощущение было таким, будто распрямилась мощная пружина, разом сбросившая сжимавший ее тяжкий груз. На душе вдруг стало легко и свободно. Я понял, что произошло — ушел страх, я больше ничего не боялся. Последним бежал Аникушин.
— Поехали!
Он хотел проскочить мимо меня к заднему грузовику, но я прихватил его за плечо.
— Не спеши. На, держи, — я сунул ему в руки снятый с шеи бинокль, — тебе он нужнее будет.
— Чего?
— Того. Я остаюсь. Молчи, — оборвал я его, заметив, что хочет открыть рот, — молчи и слушай. Ты дорогу обратно помнишь?
— Помню.
— Забудь ее. На главные дороги не суйся. Уходи второстепенными на Лозовую. И никто с тебя не спросит, некому будет спрашивать. А спросят — вали все на меня. Скажи, что я приказал. Ты все понял?
— Да ничего я не понял. Какого…
— Времени для дискуссий нет. Не понял, так не понял. Главное, до Лозовой доберись. Хочешь, я тебе письменный приказ напишу?
— Твоим приказом только в сор…
Ба-бах! Гаубичный снаряд лег близким недолетом перед хутором. Немецкая артиллерия начала пристрелку.
— Все, давай!
Я толкнул ефрейтора к переднему грузовику.
— Стой! На, возьми. Командир танка просил родителям сообщить после освобождения Фастова. Адрес и фамилия там должны быть. Давай бегом, фрицы ждать не…
Ба-бах! Перелет. Я дождался, когда мимо меня проедет второй грузовик со скачущей на неровностях пушкой, и, загребая ногами снежное месиво, побежал к сараю, поддергивая съезжающую с плеча винтовку.
Илизаров из-за угла наблюдал за немцами. Уцелевший из первого взвода, тот, что вытаскивал раненого Пятакова, я никак не мог вспомнить его фамилию, и первый номер из расчета Илизарова, худенький, похожий на подростка красноармеец Денисов, торопливо набивали обоймы патронами. Мое появление у орудия встретили без удивления, Илизаров спросил только.
— А ты зачем?
— Затем же, зачем и вы. Должен же вам кто-то патроны подносить.
С этой позиции подбитый «артштурм» был хорошо виден. Внешне машина не имела никаких повреждений, люки были закрыты, но с первого взгляда было понятно, что машина мертвая. И машина, и экипаж. Я взял пустую обойму, вытащил из ящика черноголовый патрон и занялся делом.
Тем временем артобстрел хутора прекратился, выпустив десятка два снарядов, немецкая артиллерия замолчала. За танкистов я не волновался, их танку страшно только прямое попадание или совсем уже близкое накрытие, а вероятность такого случая при этой плотности огня нулевая. Хотя всякое бывает.
— К бою! — скомандовал Илизаров, и расчет занял свои места.
Пауза затягивалась.
— Чего-то фрицы время тянут. Глянь за угол, — обратился он ко мне, — когда пойдут — предупредишь. И смотри, вдруг пехота по оврагу подберется.
Я хотел взять винтовку, но Илизаров протянул мне свой ППШ. От угла в овраг вел довольно крутой спуск, натоптанный хуторянами, добиравшимися сюда пешком. После вчерашней оттепели его прихватило морозцем. Я уже собирался выглянуть за угол…
— Граната!!!
Инстинкт бросил меня на землю, и я, не удержавшись на краю спуска, съехал на дно оврага. Граната рванула в тот момент, когда я достиг нижней точки. Бах! Подхватившись, я рванул наверх. А там уже зачастил ППШ Денисова, застучали винтовки. Я уже достиг половины склона как… Бах! Бах! Еще две гранаты. Не удержавшись, я съехал на животе обратно. Наверху стало тихо. Неужели все? Стараясь не шуметь, я медленно взвел затвор ППШ и взял на прицел край склона — первого, кто высунется, срежу, и будь, что будет. В плен попасть я не боялся — озверевшие после Сталинграда фрицы, что из СС, что из Вермахта, в этих боях в плен никого не брали.
Сверху дважды коротко простучал МП и бухнула винтовка. Раненых добивают или просто страхуются. Подумав, я сдвинулся правее под крутой склон.
