Владимир Першанин - Командир штрафной роты
Боец, стоявший у палисадника, бросил вторую гранату и кинулся в укрытие. Его догнали автоматные очереди, а танк, развернув башню, ударил раза два из пушки и прошил длинной очередью хату, сараи, плетни, за которыми мы прятались. Он пронесся мимо нас метрах в тридцати, махина с плоской башней, обвешанная звеньями гусениц и овальным щитом, закрывающим борт.
Оглушенные мощными взрывами и дождем пуль из пулеметов танка и бронетранспортера, мы пропустили обе машины, проскочившие мимо. Наверное, немцы не поняли, откуда по ним бьют. Может, прорвались русские танки? Знай они, что здесь всего два неполных взвода и ни одной пушки, вмяли бы нас в землю.
Эпизоды скоротечного внезапного боя мелькали вспышками, как выстрелы. Они будут вспыхивать в мозгу ночью, отражая лица погибших товарищей, я буду просыпаться и что-то выкрикивать. А в те минуты жаркого сентябрьского полдня мы все четверо: Леонтий Беда, Мухин, Ситников и я — бросали противотанковые в массивный трехосный грузовик, пытавшийся вырваться из села. Далековато. Гранаты взрывались с недолетом, но грузовик встряхнуло и развернуло.
Еще две гранаты, брошенные Ситниковым и Мухиным, рванули ближе к цели: выбило два задних колеса, проломило борт. Брезентовый тент, сорванный с креплений, взвился вверх, трепыхая клочьями. Грузовик, продолжавший двигаться, прочертил осью глубокую борозду и завалился в канаву. Пулемет Загорулько бил по бежавшим вдоль плетней пехотинцам. Их было уже человек сорок. Наткнувшись на длинные точные очереди, немцы залегли и открыли огонь из автоматов. Огонь был плотный. «Максим» смолк, а фрицы, отстреливаясь, отступили, подхватив своих раненых. Действовали они умело, без паники. Три трупа остались возле плетня.
Не повезло грузовику. В нем везли какие-то ящики, а в кузове, сбившись к заднему борту, сидели семь или восемь солдат. Половина выпали, когда грузовик, накренившись, заваливался в канаву. Из кабины выскочили офицер с автоматом и водитель. Офицер и солдаты, прыгавшие с кузова, успели сделать лишь несколько очередей. Их накрыли огнем оба наших обозленных взвода и оживший пулемет Загорулько.
Я никогда не видел, чтобы с такой яростью и матом стреляли все, даже раненые и минометчики из своих карабинов. Немцы, как и мы, не хотели умирать. Некоторые бежали, уже пробитые несколькими пулями, по сути, умирающие, падали, поднимались и снова валились на высушенный солнцем украинский чернозем. Все закончил Загорулько, выпустив половину ленты по фрицам и грузовику, пыхнувшему грибом загоревшегося дизельного топлива.
Илюшин, без пилотки, светловолосый, коротко стриженный, бежал к повороту, из-за которого привел взвод Лугового. Никита сидел, привалившись к плетню, а возле него склонилась Зина. За спиной спешили Леонтий Беда и несколько бойцов из обоих взводов. Господи, в какую мясорубку попал первый взвод!
Человек пятнадцать, не меньше, лежали окровавленные, скрученные предсмертной агонией. Расчет «максима» был раздавлен гусеницами танка, который сумел уйти. Многие были убиты очередями крупнокалиберного пулемета с бронетранспортера. Его тринадцатимиллиметровые пули оставляли в телах отверстия величиной с палец, из которых натекали огромные лужи крови. Наших товарищей расстреливали и давили безжалостно, за что мы и мстили, не зная пощады.
— Вася, вставай, ты че! — Кто-то тормошил убитого друга.
— Валерку в блин сплющили. Во, гады!
Уцелели двое раненых. Они заползли в канаву, притворившись мертвыми. Рассказывали, что их было трое, но проходивший мимо немец выпустил очередь и одного добил. Двоим повезло, у него кончились патроны в магазине. Пока бурчал, менял магазин, сзади поторопили. Так и выжили.
— Другие не стреляли?
— Нет, — покачал головой один из раненых. — Спешили вырваться.
Прибежал связной от комбата. Получили приказ двигаться на соединение с батальоном, объяснили направление. За это время собрали роту, подсчитали потери. Точно не помню, но в бою на окраине городка погибли около двадцати человек. Крепко не повезло первому взводу. Там были самые большие потери. Сам комвзвода, Никита Луговой, контуженный и раненный пулей вскользь, остался в строю. Погиб один из разведчиков и тяжело ранили сапера.
Наскоро перекусили консервами, найденными в ранцах убитых фрицев. Кое-что нашли в брошенных домах. Ели торопливо и молча. На этот раз я был принят в компанию Илюшина и остальных взводных. Выпили за погибших. Их уже собрали в одном месте, сложив тела в переулке, накрыв брезентом и плащ-палатками. Хоронить будут позже. Долго не могли найти одного «западника». Случайно обнаружили в густых кустах смородины, за плетнем. Как лежал, выставив ствол винтовки сквозь прутья плетня, так и остался. Пуля попала в лицо.
Раненых, тоже человек двадцать, оставили на попечение Зины Каляевой во дворе одного из домов. Охранять поручили пулеметчику с «Дегтяревым» и сержанту, командиру минометного расчета.
— Сиди охраняй и свой самовар береги, — сплюнул Илюшин. Троим минометчикам ротный приказал занять место в первом взводе. — Если встретим ваших, захватите мины и вернетесь. Бережков, может, пойдешь с нами? У тебя же царапина.
— Виноват, товарищ старший лейтенант, — съежился молодой парень с повязкой, торчавшей из рукава гимнастерки. — Кость свербит, сил нет.
— Давай, давай, Михаил, — добродушно похлопал его по плечу Илюшин. — Я же тебя на «Отвагу» собираюсь представить.
Михаил подобрал винтовку и неохотно поднялся. Согласился вернуться в строй еще один легко раненный. В роте вместе с уцелевшим сапером, разведчиками и минометчиками насчитывалось человек шестьдесят. Правда, две трети были вооружены автоматами. И трофейными и нашими, взятыми у тяжело раненных и убитых.
Рассыпавшись цепью, двигались по направлению, указанному связным. Я со своим поредевшим взводом посредине. Бой шел уже на окраине городка. Изредка попадались тела убитых. В одном месте, как на гигантской свалке, застыли несколько «тридцатьчетверок», немецких T-IV, смятые искореженные пушки. Давно знакомое мне штурмовое орудие «Даймлер-Бенц», приземистое, плоское, похожее на паука, с торчащей прямо из корпуса пушкой, замерло, проломив задом плетень.
Сволочная штука. Всего два метра высоты, за любым бугорком спрячется. Сколько они наших танков из засад переколошматили. Бортовые листы брони, которыми усиливали «Бенц», были проломлены снарядами. Рядом валялись два немецких танкиста. Еще один «Бенц» взорвался со всем боезапасом и сгорел в собственном бензине. Леонтий удовлетворенно осмотрел расшлепанные остатки «Бенца», торчащую из-под гусениц обугленную ногу.
— Вот так их, сволочей, надо!
Возле подбитой «тридцатьчетверки» возились чумазые хмурые танкисты. Им помогали ремонтники, приехавшие на «студебеккере» с будкой. На нас они только мельком глянули. Мы тоже прошли молча. Танкисты были явно не в духе, да и мы после таких потерь за неполный день были обозлены не меньше. Готовые друг на друга за лишнее слово кинуться. Где вы были, когда нас немецкий танк и бронетранспортер из всех стволов поливали и гусеницами плющили?
У танкистов наверняка свои претензии к пехоте. Не поддержала пехтура, немцы из противотанковых орудий и фаустпатронов как мишени «тридцатьчетверки» жгли.
Соединившись с батальоном, проверяли дома и дворы. В одном месте мой взвод обстреляли. Мы забросали каменный дом гранатами. Взорвать не сумели, слишком толстыми оказались стены, но подожгли и уложили двух пулеметчиков, пытавшихся ускользнуть. Заплатили еще одной жизнью. Погиб немолодой ефрейтор из отделения Коробова. Кажется, его земляк.
Тяжелый день. Для кого-то жуткий. Поэтому и спал так тревожно, только к рассвету провалившись в забытье.
Сколько и вправду отпущено мне, «Ваньке-взводному», если всего за день от тридцати семи человек во взводе осталось чуть больше двадцати. Я потерял многих бойцов, не успев даже толком познакомиться с ними. Наверстывая упущенное, не зная, кто доживет до сегодняшнего вечера, я торопился поговорить с каждым. Пока Илюшин уходил в штаб полка, завтракали-обедали в один присест, получали патроны и гранаты.
Высокого мускулистого татарина зовут Тимур Джабраилов. Я присел возле него, и он рассказал, что вчера не добросил гранату до танка. Из бронетранспортера вели такой сильный огонь из тяжелого пулемета, что от стены дома куски глины величиной со сковородку отлетали.
— И еще два пулемета с борта молотили, встать невозможно. А тот парень, который с улицы гранаты бросал, — смелый! На глазах у него танк друзей давил. Очень хотел подбить, потому и кинулся под пули. — И добавил простодушно: — Водки выпил. Без страха гранаты бросал.
— Ты откуда родом, Тимур? — спросил я.
— Чистополь. Город такой на Волге. Слыхал?
— Слыхал, — я прикинул примерное расстояние. — Мы с тобой почти земляки. От Инзы до Чистополя триста километров.
