Альваро Прендес - Военный летчик: Воспоминания
А теперь нужно сосредоточиться. Ничего не забыл? Следует все предусмотреть, чтобы в случае резких изменений условий или при появлении острого волнения не потерять самообладания. Снова по порядку проверяю все перед посадкой. Делаю это несколько рае, чтобы не упустить самой мелкой детали.
Легкие облачка проносятся рядом, задевая кабину. Скорость невелика. Прямо передо мной длинный кожух мотора, в конце его - серебристый круг винта, вращающегося со скоростью 1800 оборотов в минуту. Через него вижу пустынный пейзаж, похожий на ковер, расстеленный далеко внизу. Внезапно на самолет надвигается полутень, и земля медленно, как при солнечном затмении, скрывается…
Вновь ощущаю движение. Дымка рассеивается, и постепенно становится светло. И вновь грохочет мотор… Черт возьми! Я чуть было не прошел точку, над которой мне нужно сделать четвертый, последний вираж. Стараюсь поддерживать необходимый наклон плоскостей, несмотря на удары ветра. Как сильно укачивает! Стоит сильная жара, поэтому от эемли исходят мощные потоки горячего воздуха. Мой летный комбинезон стал влажным от пота. Капелька пота стекает с бровей и катится вниз по щеке, но я не решаюсь поднять руку, чтобы вытереть ее. Она попадает мне на губы, и я ощущаю ее солоноватый вкус.
Чувствую, что на меня влияет все: вибрация, жара, шум, скорость, запах топлива. Сделав последний вираж, я должен выровнять машину и выйти к посадочной полосе. Это получается неплохо. Пожалуй, чуть-чуть недостает высоты. Инструктор всегда обращал на это мое внимание. Заканчиваю разворот и вижу вдалеке посадочную полосу, которая быстро приближается. Нужно выполнить посадку как можно лучше. Здесь мне никто не поможет. Да, я один на один с этой машиной, раскачиваемой ветром и наполненной шумом и вибрацией. Нужно, чтобы она не вышла из-под контроля. Если такое случится, то эта посадка окажется последней. Высота - несколько сот футов. Помощи ждать неоткуда, даже от инструктора. Только я один должен посадить машину, и посадить хорошо. Я наконец понял, что лечу один. Да, совершенно один.
Иду на снижение и все внимательнее слежу за приборами. Единственное, чего не могу себе позволить, - это расслабиться. Как раз то, о чем говорил инструктор. Вдруг как молния проносится мысль: а смерть-то совсем рядом, помахивает крыльями и стучится в кабину. В какой-то миг я даже ощутил ее. Холодный пот прошиб меня, и я вздрогнул всем телом. Небольшая ошибка или подведут нервы - и я потеряю контроль над машиной. Несколько секунд - и земля сама придет ко мне. Сильный взрыв и десяток острых дюралюминиевых кинжалов искромсают мое тело. Курсанты, стоящие на поле аэродрома, увидев столб дыма, воскликнут: «Разбился!»
Посадочная полоса слишком быстро несется на меня. По крайней мере мне так кажется. Темная ленточка асфальта, которую я видел с воздуха, превратилась в широкую черную полосу, покрытую испарениями от прошедших дождей. Скорость несколько выше нормы, и я сбавляю обороты, чтобы снизить ее. Я уже над посадочной полосой. Запах асфальта ударяет в нос. Пытаюсь сбросить скорость, но самолет еще сохраняет подъемную силу. Вот касаюсь земли, но машина подпрыгивает и вновь взмывает вверх. Снова пытаюсь заставить машину сделать посадку, но скорость не гасится. Единственное желание - земля, а там будь что будет. Полоса кончается. Нужно посадить самолет! Ручку вперед, держать самолет на полосе! Эти мгновения могли бы стать последними для летчика. Слышу ужасный грохот в кабине. Весь самолет дрожит так сильно, что приборная доска, кажется, рассыплется и слетит с места крепления. Чувствую, как лавина песка и пыли ударяет в лобовое стекло и влетает в кабину через воздухозаборники. Наконец-то я на земле. Желтый самолет, похрамывая, медленно движется вперед. Сворачиваю с полосы, останавливаю мотор, и тишина заполняет все вокруг. Прошло всего три минуты, а мне показалось - вечность…
Чья-то рука коснулась моего плеча, когда я еще сидел в кабине, открыв дверцу и склонив голову на грудь. Мне хотелось выскочить и убежать, спрятаться от взглядов курсантов там, где меня не нашел бы никто, и в первую очередь инструктор. Я подвел его.
Пока пилот жив, он в течение своей летной жизни всегда будет помнить какие-то характерные навыки и привычки своего инструктора. Они как гены, передающиеся от отца к сыну.
Подняв голову, я увидел, что он улыбался. А я-то думал, что увижу сердитое лицо! Он смотрел на меня сочувствующим взглядом и говорил:
– Ну что, Эл? Ты понял, почему так получилось? Это самое главное. Тебе следовало подождать, пока машина потеряет скорость. Ладно, к черту! Всего лишь разбит винт, у меня тоже было такое. Ты будешь летать, Эл!.
Днем, еще на аэродроме, Хофмастер пригласил меня на ужин к себе домой. Он жил с женой и сыном. Я оказался первым из курсантов, получивших такое приглашение. У Хофмастера был старый «шевроле» неопределенного цвета, на котором мы приехали к нему домой.
Домик был маленький, деревянный, издали походивший на картонный. В нем было только все самое необходимое. Внутри он оказался совсем крохотным. Стены из некрашеных сосновых досок были единственным и главным украшением комнаты.
Из маленькой кухни вышла улыбающаяся жена Хофмастера, Мэри. Поверх простенького хлопчатого платьица в полоску она надела белый фартук. Вытерев руки о передник, она протянула мне правую, а левую положила на мое плечо и сказала:
– Эл, я знаю вас по рассказам мужа. Он много говорит о вас. Мы считаем вас самым способным курсантом.
Хофмастер взглянул на нее, а потом оказал мне:
– Эл, она ничего не понимает в авиации. Я говорю ей, что тебе нужно очень много работать, чтобы добиться хороших результатов.
Мэри ушла и возвратилась с бутылкой виски. Чуть-чуть смутившись, оиа сказала:
– Муж позвонил с базы моей соседке, у нас ведь нет телефона, и попросил, чтобы я купила бутылку хорошего виски. Но вы меня простите, Эл, в магазине ничего не было, кроме этого.
– Не беспокойтесь, сеньора, эта «медицина» как раз кстати именно сегодня.
Хофмастер, глядя мне в глаза, недовольно сказал:
– Знаешь, Эл, когда доживешь до моего возраста, станешь летчиком или инструктором, будешь иметь жену и детей, тогда и поймешь, что ни у кого нет к тебе сожаления.
Мне показалось, что я заметил на его лице выражение горечи и беззащитности, даже, пожалуй, страха за жизнь, чего раньше я никогда не видел. Я спросил себя, разве возможно такое у человека, который улыбается, выполняя штопор? Мне показалось, что этому храброму летчику-истребителю, участнику второй мировой войны, боровшемуся с нацизмом, а сейчас работавшему инструктором, жизнь стала в тягость. Да, ему, тридцатисемилетнему человеку, было страшно заглядывать в будущее. Того мужества, которого ему хватало, чтобы бороться со смертью в самолете, летящем над пустыней, было недостаточно для схватки с будущим…
После скромного ужина, который состоял из спагетти, картофеля с соусом и пива, мы сели побеседовать втроем в маленькой комнатке. У меня была гаванская сигара, которую я раскурил и с наслаждением пускал клубы дыма. Поднимаясь вверх, к единственной лампочке, висевшей под потолком, он превращался в какие-то непонятные фигуры.
Голос Хофмастера показался мне тревожным, когда он опросил:
– Послушай, Эл, как жизнь на Кубе, трудная?
– Для многих очень трудная.
Наклонившись ближе ко мне, он с крайней озабоченностью на липе сказал:
– Скоро мне исполнится тридцать восемь. Не знаю, сколько еще смогу летать. И не представляю, что ждет меня в будущем.
На мгновение он задумался о чем-то. Под глазами его еще заметнее проступили морщины. Впервые я не видел на его лице оптимистической улыбки, оно выглядело усталым. Взгляд скользил и терялся где-то там, среди сосновых досок пола. Почти забыв, что я еще нахожусь здесь, он разговаривал сам с собой:
– Я должен подумать о пенсии. Мне нужно добиться этого… Еще несколько тысяч - и через пару лет я буду иметь свою бензоколонку.
Глава 12. ТОЛЬКО ДЛЯ БЕЛЫХ
«Вэгон-Вилл» был третьеразрядным баром, но нам нравилось бывать в нем. Тут продавалось хорошее немецкое пиво, густое и прозрачное. Из музыкального автомата лилась приятная мелодия. В баре всегда были итальянские сосиски, которые назывались пеперони. Расположенный на боковой улице, бар находился недалеко от центра Тусона, довольно чистого города с несколькими высокими зданиями в отличие от многих других американских городов подобного масштаба. Цветным жителям нравилось, что в городе много иностранцев. Мы надевали ковбойские рубашки и джинсы, и жители города, встречая нас, как правило, задавали один и тот же вопрос: «Откуда вы, ребята?» Причем спрашивали просто из любопытства, совсем не так, как это делали, к примеру, в Сан-Антопио, в Техасе. И сразу же, не дожидаясь нашего ответа, с широкой улыбкой на лице задавали второй вопрос: «Как вам здесь нравится?» Они даже в мыслях не допускали, что кому-то из нас их город может не понравиться.
![Кирилл Мерецков - На службе народу [с иллюстрациями]](/uploads/posts/books/41513/41513.jpg)
