Владислав Смирнов - Ростов под тенью свастики
Ш. ЧАГАЕВ. На Ростов-горе было много товарных складов, там находился железнодорожный узел, это район улицы Мечникова, Комсомольской площади. Там стояли немецкие составы, полные обуви, амуниции, продуктов. Лишь немцы ушли, их грабили, как только могли, с февраля до апреля. На всех вагонах наши, когда пришли, написали: «Заминировано!» Но народ очень просто решал вопрос: стоит вагон, его надо открыть, брали огромное бревно, бросали на дверь, смотрели, нет ли какой-нибудь проволочки. Орудовали, пока дверь не взрывалась, или же видели: мин здесь нет. Народ в этих вопросах был уже образованный самой войной. Немцы вообще-то хотели эти вагоны сжечь, да, видно, не успели, запалили пару — и все. Потом войска НКВД починили железнодорожный путь и отвели вагоны в Нахичевань-Донскую. Там их оцепила охрана.
М. ВДОВИН. Отступая из Ростова, немцы предприняли крупномасштабную диверсию: взорвали абсолютно все склады горюче-смазочных веществ, но в то же время не тронули бочки с метанолом. Таких бочек по Ростову было очень много. А как известно, внешне метиловый спирт от этилового ничем не отличается — только своими последствиями. Народ, конечно, стал растаскивать эти бочки и употреблять дармовой спирт. Начались массовые отравления со смертельным исходом, со слепотой. Была арестована целая группа людей, торговавших им. Людей предупреждали, чтобы они не пили его. У меня сохранилось несколько номеров газеты «Молот» того времени, в частности, за 3 марта 1943 года и, по-моему, за 10 марта. Номера выходили с крупными заголовками, с крупным шрифтом от облздравотдела, от органов внутренних дел. Говорилось о том, что распространяется метиловый спирт, и он опасен.
В. ТУРБИН. А у нас была до войны трехкомнатная квартира, а жили там мать и сестра. И чтобы не жить с немцами, они спустились этажом ниже и подселились в двухкомнатную, там оставалась тоже женщина с дочерью. Они мне рассказывали, что немцы были разные. Много было сволочей. Когда немцы только захватили город, отношение было очень паршивое. Но после Сталинграда оно резко поменялось. Было много предательства. Был приказ немецкого командования, чтобы казаки прошли регистрацию. Им было разрешено носить оружие, шашки, свою форму. Они становились на довольствие, начали получать пайки. На Миусе мы уже сталкивались с казачьими частями, которые сформировал в Ростове атаман Краснов.
Те, кто недолюбливал Советскую власть, больше всего и причиняли зла. Ведь немцы не знали, кто коммунист, кто активист, кто какую должность занимал. А предавала активистов наша сволочь. Я никогда не мог даже подумать: напротив нашей квартиры жил некий Панов, сам он инженер, строитель. И только немцы вошли, он тут же побежал регистрироваться, что он казак.
Ш. ЧАГАЕВ. В двадцатых числах февраля, когда наши были уже в городе, немецкий транспортный самолет летел над окраиной города. Наши истребители наскочили на него и расстреляли за какие-то считанные минуты. Он задымился и без всякого пикирования, плашмя упал в районе ботсада, это место сейчас застроено. Он погорел-погорел, потом погас. Все ребята, сколько нас было на улице, собрались ватагой и пошли туда. Сняли пулемет. Пилотов не было, они выпрыгнули. Наверное, их наши взяли, так как им деваться некуда было. Там, в основном, находились продукты: консервы, шоколад… Все это растащили. И еще долгое время жители вырезали куски алюминия, закрывали ими сараи, крыши починяли. У одного старика на крыше был алюминиевый, лист со свастикой.
М. ВДОВИН. Наши люди вели себя по-разному. Были, конечно, и полицаи. Но наша квартальная нам помогала. Она нас предупреждала. Например, сказала: прячьте мешки, немцы будут ходить по домам и их собирать. Прячьте теплую одежду, ее будут отбирать для солдат немецких. Когда наши вернулись в Ростов, объявили, что все квартальные, старосты, полицаи, кто работал в администрации оккупационных войск, должны пройти регистрацию. Проверочный пункт находился на улице Красноармейской, 7, там, где расположен авиатехникум. Все, кто не ушел с немцами, пришел туда. Их раз — и до свиданья. Я учился тогда в 68-й школе, она работала на углу Пушкинской и Буденновского, здесь сейчас — архитектурный институт. Ходил в школу мимо этого регистрационного пункта. И видел, как женщины носили арестованным передачи. Некоторых после проверки выпустили, некоторые вернулись через десять лет, а кто вообще не вернулся. А потом этот фильтрационный пункт был в одну ночь ликвидирован. Женщины-родственницы пришли к своим с очередной передачей, а им сказали: «Мы их всех мобилизовали в Красную Армию, они ушли Таганрог освобождать».
Война была жестокой, сколько было разрушений, но беспризорщины и сыпняка не было. Все безнадзорные дети сразу подбирались, определялись в детские дома. На всех станциях были открыты пункты санобработки. Пока ты не побываешь в бане, пока твое белье паром не обработают, не выдадут справку — нигде билета не продадут. Это было введено сразу после освобождения Ростова. Когда наши войска вступили в Ростов, первое, что открылось, — пекарни и бани.
А. КАРАПЕТЯН. Только война закончилась, пришли забирать мою сестру. Постучали ночью: тук-тук-тук. Забрали за то, что она при немцах работала посудомойкой в ресторане. Говорят: ты — комсомолка, ты должна была идти к партизанам, совершать диверсии. Просидела она пять лет.
Д. ПИВОВАРОВА. Когда наши освободили город, мы, дети, ходили в военный госпиталь. Читали стихи, пели песни. Помню как окрашивались добротой глаза раненых — они ведь вспоминали свой родной дом, своих детей. Нам давали за эти выступления по кусочку хлеба.
В Александровской балке в земле кто-то нашел мерзлую картошку и капусту. Мы там копались. По карточкам давали черную мучку, она хрустела на зубах, но нам казалась необыкновенно вкусной, лакомством была и макуха — жмых от подсолнечных семян. Немцы называли ее «сталинским шоколадом».
Мать после освобождения Ростова пошла на железнодорожный вокзал, устраиваться на работу. Ей отказали: «Ты была в оккупации». Куда идти? Чем кормиться? Раз зашла в госпиталь. В одной из комнат шла операция. Заглянула туда. Раненому отрезали ногу. Хирург увидел ее: «Держи жгут». Она натянула его, держит. Оглянулась, хирург режет мясо, дошел до кости. У нее все помутилось в глазах. И выпустила жгут. Кровь — фонтаном. Хирург: «Иди отсюда». А потом все-таки взяли — не хватало санитарок. Кормили тем, что оставалось от еды раненых.
Е. КРАСИЛЬНИКОВА. Позже, после окончания войны, стали в Ростов возвращаться те, кто был угнан в Германию, куда чуть и я не «загремела». Что они там делали, никто не знал. Но общественное мнение было таким: официальные власти всячески унижали этих людей, как будто они сами, по своей воле туда уехали. Их нигде не брали на работу. Находились и такие, кто показывал на них пальцем с осуждением. А в чем виноваты были эти люди? Ведь за укрывательство от работ в Германии грозил расстрел. Сколько они там настрадались, и здесь их за нормальных людей не считали.
В. АНДРЮЩЕНКО. Наши вернулись в Ростов со стороны Западного. Мне отец рассказывал: он стоял под Азовом и решил слетать домой на «кукурузнике». Хоть сверху посмотреть на свой дом. У них при штабе был ПО-2. Набрал он вяленых чебаков. И вот подлетает к нашему дому и хотел было сбросить рыбу сверху, но увидел походную кухню у нас во дворе. А ее возили на лошадях, и там торчали две оглобли от повозки. Он не успел их рассмотреть хорошенько — подумал: пушки стоят. Буду я чебаков бросать, а внизу еще решат, какой-то немец прилетел и бомбы кидает. И начнут, чего доброго, стрелять. Сел рядом на стадионе «Труд» и пришел домой и рыбу принес.
Т. ХАЗАГЕРОВ. Когда немцы в первый раз входили в Ростов в ноябре 41-го, у них было много боевой техники, при втором вступлении у них были уже и лошади. А когда отступали в феврале 43-го, из города уходила в основном только пехота. По впечатлениям — вот такие три стадии оснащенности фашистов!
Ш. ЧАГАЕВ. В начале февраля в Ростове участились налеты нашей авиации со стороны Батайска, со стороны юго-востока — это наступали наши. В это время немцы из разных потрепанных подразделений стали создавать отряды прикрытия. Они в это время отступали через Ростов с юга. Нас уже на улицы не стали пускать. Я обычно ходил со своей тачкой то за угольком, то за дровами — что попадет. Немцы начали готовить оборону в районе железнодорожного вокзала. И скоро мы стали слышать автоматные очереди, как будто шли уличные бои. А это наши захватили вокзал. Мы позже узнали, что это был батальон Мадояна, прорвавшийся в Ростов по льду. Мы один раз попытались спуститься к Темернику, там есть такая фабрика кожгалантерейная, нас обстреляли. Мы сразу убежали. И только когда утихли бои, а утихли они в ночь с 13-го на 14-е, мы целой ватагой ребят с разных улиц пошли на вокзал. Что там творилось! Кругом лежали трупы немцев. Наших было очень мало, в основном — немцы. Ведь наши засели в домах, а наступающим немцам укрываться особенно негде было. Они прятались и двигались между вагонами. Видимо, там прошли еще и наши кавалеристы, некоторые были порублены. Кто без руки, кто без головы, или вообще перерубленный пополам немец. Среди убитых были и танкисты, и даже летчики. Танкисты были в своих черных комбинезонах и шлемах, видел я одного громадного летчика, он был раздет до пояса, в одном кителе.
