Свен Хассель - Легион обреченных
Снаряды с воем проносились над нашими головами, падали с глухим стуком, рвались с жутким грохотом, вздымая в воздух камни и комья земли. Через несколько часов мы добрались до русских траншей, где нашли нору, в которой спрятались. Там мы лежали, наблюдая за одинокой парой с крупнокалиберным пулеметом. Улучив момент, бросились на них и пробили им головы; потом перемахнули через бруствер траншеи и беспорядочно побежали к другой стороне. Посреди ничейной земли пришлось спрятаться в снарядную воронку: наше внезапное появление вызвало ожесточенную стрельбу с обеих сторон из оружия всех калибров, в небо полетели ракеты. Прошло много времени прежде, чем стрельба утихла настолько, что мы отважились вылезти из воронки и сделать последний рывок к немецким позициям. Мы были уже почти там, когда немецкий пулеметчик выпустил очередь, и Юргенс с криком упал головой вперед. Он был мертв, мы восприняли это с облегчением, потому что его не нужно было тащить. Бартрам и я побежали дальше, крича: «Nicht schiessen! Wir sind deutsche Soldaten!»[38].
Дрожащие, запыхавшиеся, мы свалились в траншею, и нас обоих тут же отвели к командиру роты. Задав несколько вопросов, он отправил нас в полковой штаб, там мы получили еду и место для сна.
ЭТА СВИНЬЯ МАЙЕР
…а потом у него хватило глупости разоткровенничаться с медсестрой, не умевшей держать язык за зубами. Догадаться о дальнейшем легко. Однажды на утренней перекличке командир полка зачитал нам следующее краткое сообщение:
«Ефрейтор Ганс Бройер из пятой роты Двадцать седьмого танкового полка двенадцатого апреля был приговорен к смерти за преступление против морального духа войск, состоявшее в том, что он умышленно сунул ступню под каток танковой гусеницы. Ганс Бройер был лишен воинского звания и всех прежних наград. Приговор приведен в исполнение двадцать четвертого апреля в Бреслау».
Сформулировано это было примерно так. Старик пыхнул трубкой, а Порта издал невеселый смешок: «Нет, членовредительство себя не оправдывает».
Я сел писать матери и Урсуле, что через неделю получу долгий отпуск. Вечером меня вызвали к ротному командиру. Майер сидел, откинувшись на спинку шезлонга, и свирепо смотрел на меня в молчании. Потом наконец заговорил:
— Смеешь иметь наглость просить об отпуске через голову командира роты?
— Я не просил отпуска, — ответил я. — Когда я вернулся, оберст[39] сам сказал мне, что я должен его получить.
— Твой отпуск отменяется. В этой роте я решаю, кому получать отпуска. Можешь идти.
Я снова был в его власти.
— Носы в русскую землю, висельники!
Внезапно раздались крики и быстро оборвались в предсмертном хрипении.
Под танком № 534 просела мягкая земля, и пятеро людей, которым Майер приказал лежать под ним ничком, оказались раздавленными.
Несколько секунд стояла мертвая тишина; потом рота громко зарычала. Когда пять изуродованных тел извлекли, Майер глянул на них и отвернулся, словно произошедшее совершенно его не касалось.
* * *Нам выдали малые саперные лопатки для выкапывания мин, и мы были готовы отправиться на ничейную полосу. Было девять часов вечера. Все, что могло издать стук и выдать нас — бинокли, противогазы, каски, фонарики, — мы оставили в блиндаже. Вооружены были только пистолетами, ножами и маленькими гранатами. У Порты была русская снайперская винтовка, он почти не расставался с ней. Когда приблизилось время вылезать из траншеи, проводить нас явился гауптман Майер, с ним был обер-лейтенант фон Барринг. Майер по своему обыкновению был груб:
— Смотрите мне, свиньи, делайте работу, как следует.
Не обращая на гауптмана внимания, фон Барринг пожал каждому из нас руку и пожелал удачи.
Старик подал сигнал, мы перескочили через бруствер траншеи и быстро перелезли через наше проволочное заграждение. За ним тянулось длинное, опасное открытое пространство, пересечь которое требовалось со всех ног. Когда добрались примерно до его середины, взлетела осветительная ракета и преобразила темноту в слепящий белый свет. Мы бросились на землю и лежали, не шевелясь. При таком освещении малейшее движение сразу же становится заметным, а все движения на ничейной полосе считаются враждебными. Прошло много времени, прежде чем ракета опустилась на землю.
Мы вскочили и побежали снова, но едва сделали несколько шагов, над нами вспыхнула другая. Старик яростно выругался.
— Если так будет продолжаться, нам не вернуться живыми. Что это с иванами сегодня, черт возьми?
Еще две ракеты с шипением опустились, и в наступившей паузе мы достигли проволочного заграждения русских. Лежа на спине, перекусили ножницами нижние нити; проволока с легким звоном лопалась и скручивалась. Затем наступила самая опасная часть задания: лежа на животе с переплетением колючей проволоки над головой, требовалось искать мины длинными, тонкими щупами. Корпус у этих мин был деревянным, так что пользоваться миноискателем было нельзя[40].
Дело это вовсе не для танкистов, нам поручили его только из-за этой свиньи Майера и его стремления получить Железный крест. Он попросил полкового командира дать его роте это задание. Мы были должны не только нанести минные поля на карту, но и, выкопав несколько мин, установить их в проходах, оставленных русскими для атаки. При этом мы создавали новые проходы, о которых будет известно только нам.
Поскольку у меня не было никакого опыта в выкапывании этих чертовых штук, мне дали единственный на все отделение щуп и объяснили, что его нужно втыкать под углом в землю. Через несколько секунд щуп уперся во что-то твердое.
— Старик, — негромко позвал я.
Он подполз ко мне. Шепотом спросил:
— Нашел?
— Кажется.
Он взял щуп и осторожно потыкал им.
— Отлично. Ты сделал свое дело. Теперь смотри, чтобы она не сделала своего.
Старик пометил эту мину на карте. Находить их после этого мы стали быстро. Когда на карту было нанесено все поле, откопали несколько мин и установили в новые места. Работа была очень нервирующей, малейший шум мог нас выдать. Мы уже почти закончили, когда прямо у нас над головами разорвался осветительный снаряд. Я шел с миной в руках, пришлось броситься наземь и целую минуту лежать, прижимая к себе взрывчатую штуку.
На рассвете мы все вернулись целыми-невредимыми. Выходить обратно пришлось четыре ночи подряд. Нам невероятно везло, потому что ни с кем ничего не случилось.
Когда мы доложили, что работа на минном поле завершена, гауптман Майер издевательски рассмеялся.
— Завершена, говорите? Да вы, свиньи, храпели в какой-то воронке. Я несколько раз пускал ракеты, но вас не было видно. Но вам не сделать из меня посмешища, гнусные животные. Быть здесь к двадцати трем ноль-ноль со своими картами, я пойду с вами и проверю вашу негодную работу. Ясно?
— Так точно, герр гауптман, — ответил Старик и повернулся кругом, обрызгав грязью полоумного ротного командира.
Когда мы с этой свиньей Майером пробирались по ничейной земле к минным полям, светил месяц. Мы спустились в ложбинку, там русские не могли нас видеть, но мины лежали тесно, как сельди в бочке. Майер шел первым, ища проходы на взятой у Старика карте, по пятам за ним шел Старик, тоже глядя в нее, хотя мы знали все поле, как свои пять пальцев.
Майер взял вправо. Мы все остановились и бесшумно легли. Он прошел по полю десять, пятнадцать метров, и ничего не произошло. Потом обнаружил, что остался один. Заорать на нас, как хотелось бы, он не смел, потому что это привлекло бы внимание русских.
— Что это, черт возьми, значит, гнусные преступники? — негромко прошипел он. — Следуйте за мной, как приказано, иначе пойдете под трибунал!
Старик привстал и со смехом ответил:
— С тобой и твоим трибуналом все кончено, через пять минут ты превратишься в фарш, понял?
Майер ошеломленно уставился на карту, которую держал в руках.
— Да, пялься, пялься на свою карту, …, — сказал Порта. — Только между ней и той, что у нас, есть кой-какая разница. Разумеется, ты, как офицер, должен был получить лучшую, поэтому мы поставили несколько красных точек справа, а не слева. Так что не говори, что мы ничего не сделали для тебя.
Минуты две мы откровенно смеялись над Майером. Затем Порта поднял свою снайперскую винтовку и потребовал:
— Теперь попляши для нас, офицерская свинья, а то всажу пулю в брюхо.
Смертельно бледный Майер осторожно пустился в обратный путь, но не прошел и двух метров, как раздался выстрел, и гауптман получил в плечо пулю дум-дум. Он стоял, пошатываясь и стоная от боли, кровь из пробитого плеча текла на грудь.
— Пляши, черт возьми, свинья, — прошипел Порта. — Танцуй вальс! Мы обеспечим тебе ритм пистолетами, которыми ты научил нас пользоваться!
