Брюс Федоров - Вестники Судного дня
– Что же это со мной? – он словно испугался своих неожиданных сновидений. – Так нельзя. Чего это я разнюнился, размечтался? Неужели близость к позициям Красной Армии так расслабила меня? Но ведь до них почти двести вёрст, которые ещё пройти надо. Это же не прогулка по ялтинской набережной с девушкой под ручку, а огневой прорыв. Смерть летает везде и повсюду и может подстерегать за любым деревом. Почему я забыл о старом солдатском правиле, что на войне надо думать только о войне, а все сантименты побоку? Иначе быть беде. Война – ревнивая дама.
От недовольства самим собой Фёдор даже сердито затряс головой и, обмотав ноги портянками, принялся засовывать их в сапоги, притопывая каблуками в земляной пол. Делал он это повседневное, но весьма ответственное дело со всей тщательностью. Конечно, голова вещь важная, но именно ноги должны прошагать эти километры и, если приключится, вынести его из-под огня на поле боя. И потому чистые высушенные портянки и хорошо подогнанные сапоги – самая необходимая солдатская справа.
Как всегда вовремя, в землянку Фёдора просунулся Гордеич.
– Пора, командир, светает. – Бесценный человек. Голос ординарца взбодрил старшего лейтенанта. Ночные наваждения растворились вместе с ночной мглой, и посвежевший после недолгого отдыха, налитый здоровой молодой силой Фёдор Бекетов вышел наружу: теперь в путь.
На исходе третьих суток головной отряд, который вел Фёдор, вышел на опушку леса. Впереди просматривался перелесок, протянувшийся сплошной полосой вправо-влево, насколько глаз хватало.
Примерно метров триста до него, дальше шоссе. Наверняка место охраняемое. А за ним ещё около семи километров до спасительной линии фронта. Старший лейтенант приказал всем залечь и не высовываться из леса.
– Вот что, Александр, – Бекетов подозвал к себе Панкратова, – ты остаёшься за меня. А я должен прогуляться и осмотреть обстановку. До перелеска метров триста. Совершенно открытое место. Просматривается во все стороны. Здесь могут быть скрытые дозоры. За ним сразу асфальтовое шоссе. По сути – стратегический объект, а это значит, что по нему с определенной периодичностью должны передвигаться на мотоциклах или бронеавтомобилях немецкие патрули. Наша задача – пересечь пространство до перелеска и там выждать, чтобы определиться, каким реальным временным окном мы располагаем, чтобы без лишнего шума пройти это шоссе. Поэтому я сейчас всё проверю, а ты следишь за моим сигналом. Если всё нормально, я подниму руку. Тогда дашь команду группе на выдвижение из леса. Понятно?
– Понятно-то, понятно, – недовольно нахмурился лейтенант, – но что-то не нравится мне твой план, Фёдор. Зачем такая демонстрация? Выпятишься на этом поле, как одинокое пугало. Если там немцы засели, то они снимут тебя с одного выстрела. Так, ради разминки, для потехи, а потом ещё будут посмеиваться, попивая свой шнапс, над очередным профаном-русским партизаном. К чему доставлять им такое дешёвое удовольствие? Давай лучше выждем. Вышлем по флангам смотровые группы для визуального определения присутствия немцев. Они, конечно, где-то здесь рядом, и на шоссе присутствует активное движение. Слышишь, как ревёт дизель какого-то грузовика? Выдержим час и разберёмся в обстановке.
– Действительно, Терентич, – включился в разговор Гордеич, который неотступно находился при своем командире. – Давай не будем горячиться. Если уж на то пошло, то лучше идти мне. У тебя и других забот хватает. У меня и глаз острее, и винтовку здесь оставлю. Немцы так просто по безоружному стрелять не будут. Зачем им себя объявлять раньше времени. А если захотят в плен взять, так при мне мой нож. От троих легко отобьюсь. А по разуму, повременить бы надо. Чего на рожон соваться? – Ординарец привстал, снял с плеча винтовку и задвинул за спину висевший у него на поясном ремне нож.
– Отставить. Нет у нас времени, други, – ухмыльнулся старший лейтенант Бекетов, скептически наблюдая за приготовлениями Гордеича. – Нет у нас этого часа. Смотрите, вот и луна уже засветилась на небе. Ещё пара часов и совсем всё смеркнется. А если тучи подтянутся, то в этой глухой августовской темноте мы и десяти метров не пройдём. А впереди нас ждут, как предубеждал капитан, и болотистые территории, и заминированные необозначенные участки – всё, что осталось от недавних боёв. А главное, немцы уже догадываются, куда идём. Наследили мы по дороге предостаточно. Так что они нас и сзади егерями прижмут, и спереди успеют к утру заслон выставить, через который прорваться шансов не будет ни у кого. Всех легко положат. Выходит, что линию фронта мы должны прорвать сегодня. Другого варианта нет, а значит надо рисковать. Тем более что скоро подойдёт основной отряд Коржа. Так что прекратить разговоры. Сделаем так, как я сказал.
Фёдор встал, поправил висевший на груди ППШ, ещё раз посмотрел на своих замолчавших товарищей и, раздвинув длинные ветви куста орешника, вышел на поляну. Кругом было абсолютно тихо. Не было даже ветра, который в эту предосеннюю пору всегда шевелит кроны деревьев, осыпая с них пожелтевшую листву. Не слышно было и гомонящих птичьих базаров, которые, почувствовав первое прохладное дыхание осени, бывают в это время особенно шумными, так как птенцы уже окрепли и всем нужно дружно готовиться к дальним перелётам в тёплые края. Ни скрипа, ни шума мотора не доносилось даже со стороны закрытого перелеском шоссе. Точно вся природа замерла в ожидании какого-то важного события.
Сделав первые несколько шагов, Фёдор почувствовал, что его ноги стали ватными, а в голове от неприятной давящей тишины возник звук, похожий на комариный писк. Неужели опять контузия проснулась? Он прошел ещё пятьдесят метров. Кровь быстрее побежала по венам, одеревеневшие было мышцы в ногах и руках расслабились, голова прояснилась, а обострившиеся до предела чувства отслеживали всё, что происходило вокруг него.
Вот сбоку зашуршала трава, потревоженная каким-то лесным жителем: может быть ежом или просто мышью-полёвкой. Вот впереди разноцветные бабочки устроили любимую игру в догонялки. Жизнь шла своим чередом. Спиной он физически ощущал напряжённый взгляд пятидесяти пар глаз своих товарищей-десантников, и от того на душе становилось спокойней. С каждым пройденным метром перелесок все больше подрастал, и уже можно было увидеть просветы между деревьями и выискивать проходы между кустарниками.
Дойдя до середины поля, Фёдор словно упёрся в невидимую стену. Будто кто-то или что-то удержало его от следующего шага. От неожиданности он даже присел на корточки, чтобы собраться с мыслями и лучше оценить обстановку. Ему стало казаться, что кто-то издалека внимательно наблюдает за ним, и не просто смотрит, а взял в перекрестье прицела. Это возникшее из ниоткуда странное и такое противное чувство оказалось настолько острым, что мурашки неприятной судорожной волной пробежали по всему его телу от головы до пяток. Делать нечего. Сидеть и выжидать – значит выдать своё подозрение и проявить свой страх. Тогда будет всё кончено. Враг поймёт его состояние и решит все возникшие вопросы одним выстрелом. Остается только одно – только вперёд, короткими рваными перебежками, петляя из стороны в сторону, как заяц, с тем чтобы как можно быстрее выйти из зоны обстрела. Туда, в направлении перелеска, где скорее всего и засел его недруг. Всего-то осталось метров сто пятьдесят. Сделать это так стремительно, чтобы своими действиями вызвать у засевшего стрелка панику, неуверенность в себе. Тогда он или промолчит, или откроет хаотичную стрельбу, а это значит промах и шанс остаться в живых. А раз так. Тогда только вперёд.
Зажав в кулак нервы и прижав автомат к груди, Фёдор стремительно зигзагами бросился вперёд. Прошла секунда, вторая, третья. Молчание. Потом резко, будто кто-то начал часто-часто стучать палками по железному клавесину, прозвучала очередь. Одна, другая. Старший лейтенант явственно услышал шмелиный полет пуль рядом с головой. Мимо, опять мимо. Так, может быть, повезёт? И вдруг будто кто-то раскалённой спицей проткнул ему кирзовый сапог и Фёдор с разбега, перевернувшись два раза, распластался ничком на земле, накрыв грудью свой ППШ. Ранен, неужто ранен? Значит, он достал меня? Боли Бекетов вначале не почувствовал. Это было больше похоже на пронизывающий тупой удар в левую ногу. Постепенно стало нарастать неприятное ощущение, сапог будто наполнялся липкой тягучей жидкостью. Кровь? От щиколотки вверх через колено расползалась тянущая боль.
«Значит, всё-таки подстрелил меня. Это плохо. Вот она, расплата за поспешные мысли и преждевременные надежды, – как ни странно, несмотря на разламывающую боль в ноге, голова оставалась ясной и работала четко, как арифмометр бухгалтера дяди Паши, который он когда-то видел у того на московском шарикоподшипниковом заводе. – Выходит, это не просто снайпер, а пулеметная «кукушка», и предположительно находится от меня слева, а бил сверху. Понятно. Тогда он устроил себе засидку на развилке дерева, откуда для него открывается прекрасный широкий угол обзора. Возможно, он не один. Рядом может находиться его напарник – снайпер с оптической винтовкой. Тогда дела совсем кислые. На этом участке отряд не пройдет. А если они выстроили вдоль всей линии комбинированные варианты прикрытия шоссе? Не дай бог. Обложат со всех сторон, подтянут минометы и покрошат и нас и группу Коржа в мелкую пыль, а мы их так и не увидим. Не радостная перспектива. Нужно попробовать пробиться здесь, и время тянуть нельзя».
