Виктор Николаев - Живый в Помощи(Записки афганца 1)
Окончательно гости уверились, что они находятся именно на «Омаре», после нахального таможенного досмотра их карманов, который учинила местная знаменитость — обезьяна Кешка. Бойкий примат, не обращая внимание на умиление вновь прибывших, после осмотра нательного белья стал спокойно потрошить их сумки. Профессиональное чутье старого алкоголика помогло Кешке в течение одной минуты найти вожделенный тайник — фляжку со спиртом. После чего он, непрерывно роняя конфискованное добро и абсолютно игнорируя возмущение оторопевших гостей, затрусил к себе в домик.
— Фляжку отдай! — рявкнул Колька. Но было поздно. Кешка, уже успев закрыться изнутри, стал показывать через решетку язык, одновременно затягиваясь прикуренной у солдата-дневального сигаретой.
— С приездом! — хохотали местные. Передав на следующий день технику полковым умельцам, все отправились на бучилу. Бучила или широкий арык с благоустроенным деревянным пирсом-пляжем был одним из основных видов отдыха и развлечений свободных от полетов омаровцев. При температуре свыше сорока градусов по Цельсию, чистейшей воде, сквозь которую виднелось глубокое дно, и вертикальном солнце, можно было прекрасно загореть и щеголять этим загаром минимум в течение года.
— Лепота-а-а! — жмурясь и хрустя костями, в десятый раз промурлыкал Виктор.
Так как пляж был мужской и загорали только нагишом, то рядом нежились еще около пятнадцати адамов. Время от времени каждый вяло поливал себя из самодельной лейки и снова закатывал глаза. В общей тишине и неге через «Панасоник» задушевно предлагала алые розы Алла Борисовна. Евы располагались на пятьдесят метров дальше. По негласному джентльменскому соглашению никто никому не мешал.
— Коль, ну что, с неделю отдохнем? — не открывая глаз, спросил Виктор только что вернувшегося однополчанина.
Колька обрадовал поднятые головы подтверждением:
— Благодать!
Благодать продолжалась до четырнадцати ноль-ноль следующего дня. Примерно в час пополудни все, кто минуту назад валялся на пирсе, неслись к командному пункту, надевая на ходу подштанники. Там уже собрались те, кто мог отлучиться со службы, включая работников столовой — все равно кормить было некого.
Народ напряженно слушал радиообмен местных экипажей, поднятых по тревоге для оказания помощи ребятам-десантникам из Асадабада. Эта десантная бригада находилась так близко к северозападной части Пакистана, что ту сторону границы можно было четко разглядеть через прицел снайперской винтовки.
В джунглях разгоралась привычная бойня. Немногочисленную асадабадовскую группу, ползущую домой, «духи» наглухо зажали на вершине скалы. Взлетевшей четверке с «Омара» из-за большой удаленности от попавших в беду и долгого их поиска не хватило топлива, и они, возвращаясь на аэродром, запросили очередную группу на усиление. Она-то и пыталась снять десантников с кончика скалы.
В одну «восьмерку», чудом зацепившуюся стойкой шасси за каменный склон, кучей забрасывали при помощи местной поисковой спасательной группы асадабадовских ребят. Из шестнадцати бойцов четверо были убиты, остальные — почти все ранены.
Еще одна «восьмерка» и два Ми-24, взяв в круг скалу, разгоняли бандитов. Так как весь боевой ресурс машин был исчерпан, экипажи стреляли из личного оружия.
В «духов» перекидали даже все ручные гранаты. Но те, видимо, убедившись, что русские — «пустые», в наглую полезли к загружающемуся борту. А поняв, что добраться до него не успеют, начали палить по вертолету из всего, что было под рукой.
"Восьмерка", снявшись со скалы, густо задымила, огонь охватил оба двигателя. Летчики решили пойти на вынужденную посадку. На «Омаре» в зловещей тишине слышался только радиообмен. Голос командира вертолета был предельно спокоен:
— Захожу на посадку с курсом 360.
Руководитель полетов: — Понял. Три полсотни первый, нижнюю границу не подскажете мне?
Пилот: —А-а-а, где-то 800…
Руководитель полетов: — Понял. Три полсотни первый, как у вас дела?
Второй пилот: — Прыгайте! Прыгайте! Три полсотни первый, прыгайте!!!
Пилот: — Горим! Горим! Срывай блистер. Срывай блистер… Прыгай! Вались! Пошел!
Руководитель полетов — Три полсотни первый, что произошло?!
Пилот: — Прощайте, мужики!
Руководитель полетов: — Три полсотни первый, что произошло?! Что такое, три полсотни один?!
Второй пилот: — Прыгайте! Прыгайте!
Руководитель полетов: — Три полсотни первый,
покидайте вертолет!
Второй пилот: — Остаток 100.
Руководитель полетов — Три полсотни первый! Покидайте вертолет! Три полсотни первый! Я — «Консул», покидайте вертолет!
Второй пилот: — Прыгайте! Прыгайте!.. (обрыв связи).
Теряющий управление объятый пламенем «три-полсотни-первый» вертолет стал заваливаться с углом за семьдесят градусов кормой вниз. Захлебываясь в реве, люди пытались дотянуться до открытого люка, оказавшегося высоко вверху и вывалиться за борт с парашютом. Все усилия были напрасны.
Борт, превратившийся от жара в печь, все стремительнее кренился на несущий винт.
Командир вертолета, сидя в летном кресле уже ногами вверх, понял, что спастись с парашютом не удастся, принял решение погибнуть вместе с безпомощными ранеными десантниками.
Экипаж по примеру командира в едином порыве отстегнул замки своих куполов.
В загоревшейся одежде, теряющий сознание, нажав обожженной рукой кнопку рации, командир по аварийному каналу связи попрощался с однополчанами. Через несколько секунд «три-полсотни-первый», отвесно падая братским огненным шаром, взорвался. Прощайте, мужики. Земля вам пухом. Душам — вечный покой.
Командир «Омара» сам поднимал хрустящие останки каждого на борт работяги — «тюльпана». В столовой остались чистые столы, полные котлы и зареванные официантки.
В комнате планирования боевых операций за накрытым прощальным столом перед каждой фотографией героев поставили фронтовые сто граммов. Со снимков глядели веселые лики на мрачные лица однополчан. В своей будке тоскливо выл пьяный «таможенник» Кешка.
Возможно, главной причиной ухода Кешки в полный запой стала гибель одного из пилотов "три полсотни первого".
Добрая обезьянья душа почувствовала, что его лучший друг Серега больше не будет угощать его дефицитным сахаром, поглаживая холку.
У безпробудно пьяной обезьяны от тоски по другу, что называется, "поехала крыша". Кешка начал в темных углах приставать к женщинам.
Обезьяньего психолога на «Омаре» не было, и после очередного недвусмысленного Кешкиного приставания к официантке, пришлось принять решение: ему преподнесли стакан почти неразбавленного спирта, дали хорошую сигарету и пустили разрывную пулю в затылок.
Грустный концерт
Через неделю на двух залатанных, но пригодных к дальнейшей работе «восьмерках» газнийцы вылетели с «Омара» домой, но оказались на двое суток заперты в Кабуле. Индийский океан наглухо перекрыл домашний 210-й курс низко ползущими плотными тучами. Лежа в Ми-8 на диванчике, сложенном из запасных парашютов, Виктор мешал Кольке спать безконечно повторяющимся вопросом:
— Что будем делать? Может, займемся чем, а?
Николай предложил подмести аэродром. Вопросы отпали. Было холодно. Разглядывая крупные капли дождя, стекающие по блистеру, весь экипаж мысленно уносился под жгучее солнце «Омара». Очередной, десятый, наверное, звонок на метеостанцию неожиданно обнадежил: завтра можно надеяться на «добро». А вернувшийся из продразведки борттехник принес заставившую всех заерзать новость: сегодня здесь, в «полтиннике», поет известный бард.
Народу в полковом клубе набилось столько, что экипаж «Скобы» потерялся почти сразу. Каждый искал себе место в одиночку. Первые ряды кресел были, как и подобает, заняты местной элитой. Пришли даже представители штаба сороковой армии, который находился во дворце Амина.
Разухабистый внешний вид Виктора, в штопанном-перештопанном летном комбинезоне, с небритой физиономией, дурацкими выгоревшими на солнце усами, наголо остриженной головой и, вдобавок, всего увешанного оружием, послужил причиной двадцатиминутного разбирательства с начальником местного патруля в находившейся неподалеку комендатуре.
Никаких документов Виктор с собой не захватил, кроме ядреной русской ругани, но и ее, как ни странно, оказалось достаточно. Начальник патруля отпустил его с единственньм требованием — дальше порога клуба ни шагу. Виктор выдал «гарантию», треснув по-братски начальника кулаком в грудь.
На сцене популярный бард пел избитому войной народу. Плотно стоящие в душном, пропахшем потом зале, по крутой тропе и чужой земле снова и снова уходили на караван. И третий тост в оглушительно молчавшем зале мысленно пили за тех, кто пропал… и, как переполненная человеческим горем чаша, под не стесняющиеся слезы солдат, был последний полет к родителям в "черном тюльпане"…
