Петр Андреев - Военные воспоминания
Распределили нас по взводам. Меня - во взвод топоразведки. Появились командиры отделений и «помком» взводов. Каждый получил свое место на нарах. Набили наволочки соломой и служба началась.
Первые дни были заполнены работой по строительству землянок и уходом за лошадьми. До нашего прибытия была построена только казарма, а самой школы еще не было. Дивизия недавно перебазировалась из Барабинска и только начинала обживаться на новом месте. Необходимо было построить классы - по одному на взвод. Строили их только взводы управления: топоразведки, связи и радио. Считалось, что огневики могут проводить все занятия в полевых условиях, в артпарке под открытым небом. Копали землю. Для устройства крыш в 10-15 км от части рубили камыш. На лошадях в седле возили его в часть. Эту работу выполняли за счет самоподготовки, свободного время бойца, мертвого часа и выходных дней. Расписание занятий и уборка конского состава, выполнялись с точностью до минуты. Чтобы уложится в расписание, мы никогда не ходили, а точнее - нас не водили шагом. С подъема и до отбоя и даже после отбоя, мы передвигались только бегом. Как только наступила зима (с декабря по февраль), нас каждую ночь после отбоя - я не оговорился, стали поднимать еще и на проводку лошадей.
День был заполнен так, что курсанту некогда было сходить в уборную.
Во всем отрабатывался автоматизм. Подъем. Через 30 секунд все в строю на улице. Повзводно. Весь наш личный туалет, и то не ежедневно, состоял в утреннем умывании (плеснуть раз-два холодной водой в лицо) без чистки зубов. Брюки и гимнастерку ухитрялись надеть еще в постели, под одеялом. Перед подъемом казарма уже шумела. Кое-где были слышны команды «Раздевайсь!». Это сержанты - командиры отделений и помкомвзводов ловили нарушителей. Потом, перед отбоем или после отбоя, засеченные нарушители - опоздавшие в строй и те, кто был одет не по форме, будут десятки раз одеваться и раздеваться, укладываясь в постель, после каждого раздевания. Труднее всего было обуваться. Второй ярус прыгал на голову первому. Случались конфликты. Теснота была такая, что не нагнуться, чтобы обернуть ногу портянкой. Но и здесь находили выход. Портянками накрывалась каждое голенище сапога. Так она просыхала. А при подъеме нога влезала в голенище сразу вместе с портянкой. Надо было лишь подоткнуть концы, чтобы не было видно. Но сержанты и тут были начеку. В строю, не всех, конечно, а тех, кто был на заметке, заставляли разуваться. И опять сыпались команды - «Раздевайсь! Одевайсь!» или - «Два наряда внеочередь!»
Проблем с ночной уборкой казармы и с дневальными на конюшне не было. Очередь по графику постоянно отодвигалась за счет внеочередников. Получившему наряд не позавидуешь. Свой наряд по графику и, кроме того, внеочередной- через день. А наряд нести очень тяжело. Если уборка казармы - это значит, что все курсанты спят, а наказанный моет полы, а утром вместе со всеми идет в строй. А мы и так никогда не высыпались. Наряд на конюшню был суточный. Целые сутки надо было убирать навоз. В стойле у лошади его быть не должно. А лошади порядка не знают. Все время, то в одном конце конюшни, то в другом, слышно как они оправляются. Как будто нарочно в разных концах, чтобы дневальный больше бегал. Кормление, водопой и чистка лошадей в обязанности дневального не входила.
И вот, для того чтобы выкроить хоть немного времени для отдыха, Иван Саранин придумал для лошадей команду «Оправиться!». Как он потом рассказывал - пробовал сначала отдавать команду голосом - не поняли или не захотели выполнять. Были и другие попытки, но самым действенным оказалось, пробежать с седлом вдоль стойл, и лошади, как по команде, оправлялись. Теперь убери и можешь присесть на кипу сена. Объяснял он это так. Лошади думают, что их будут седлать и готовятся. Похоже на правду.
Подъем, построение и бегом на конюшню, на утреннюю уборку лошадей. Те, у кого были лошади, а не имели их только радисты и связисты, а у ездовых огневых взводов и некоторых разведчиков, они же коноводы офицеров, было и по две лошади - освобождались от утренней зарядки. Сначала надо было зачистить лошадей жгутом из сена или соломы так, чтобы лошадь была сухая и не было пятен грязи. Потом чистка щеткой. Принести брезентовым ведром воды и напоить. Получить у каптенармуса порцию овса, насыпать в торбу и одеть лошади на голову. Пока она ест, надо принести и положить в кормушку сено. Затем, в оставшееся время, почистить седло и уздечку. Особенно внимательно надо было следить за стременами. Стремена, седла и шпоры на сапогах постоянно должны были блестеть как зеркало. Чистили мы их толченым кирпичом, суконкой и балалаечной струной, натянутой на деревянную развилочку. Такое приспособление почти каждый носил в кармане.
Уборка закончена. Командиры отделений проверяли. Кто плохо почистил, получают взыскания. Порядок был такой, чистить так, чтобы гимнастерка на спине была мокрая. Снова в строй и бегом в казарму. Команда «Стой!». «Разойдись умываться!». Через 5 минут опять команда «Строиться!». «Становись!». Кто проворнее, успевал раздеться и плеснуть несколько раз воды в лицо. Остальные надевали гимнастерки не умывшись. Умывальников не хватало. На 130 курсантов, плюс сержанты, было около 40 сосков. Умывальники были самодельные из проржавевшего оцинкованного железа. Установлены они были под открытым небом. Кроме того, дневальные часто наливали мало воды. Всем не хватало. Подходить к умывальнику разрешалось только без рубашки, поэтому особенно неприятно было умываться во время дождя и снега.
После умывания - бегом в столовую. Заготовители от каждого подразделения во главе со старшиной или дежурным уже ушли заранее. На каждый стол, на десять человек, подавался бачок с кашей или картофельным пюре, хлеб и сахар по весу. В дележке, поданного на стол, принимали участие все, без исключения. Разделить надо было так, чтобы никому не было обидно. Сахар выдавался колотый и делить его было трудно. С хлебом легче. Пока хлеб и сахар раскладывались на десять кучек, все выбирали себе кусок побольше. Тянулись так, что рисковали свернуть себе шею.
Я писал, как хорошо нас накормили в первый раз. К сожалению, тот раз был и последним. Праздник для нас кончился, и позже мы все время ходили голодные. Молодые, двигались почти круглые сутки, а питание было такое, что, сейчас мне кажется, что на такой пище даже старику при сидячей работе было бы не прожить. Кроме того, перерыв от завтрака до обеда был почти 9 часов. В результате нашим талиям позавидовала бы любая девушка. Поясного ремня хватало на два оборота и под пряжку. Пальцы двух рук свободно смыкались на талии. (рис.)
Хлеб и сахар разложены. Звучит команда «Огонь!», и на больший кусок падает сразу несколько рук. Деливший в таких случаях получает отставку. Надо было разделить все так, чтобы было поровну.
Ели, у кого была ложка - ложкой, у кого не было - через край, второе - хлебом. Ложек нам в столовой не давали. Приобретали, кто как мог. Достать было очень трудно. Военнослужащие хозяйственных взводов (им иногда приходилось проезжать по городу) могли принести ложку оттуда, и только деревянную. Ложки мы носили в карманах брюк или за голенищем. При занятии физкультурой, особенно на брусьях, черенки отламывались, поэтому, если у кого ложка и была, то без черенка. Есть надо было быстро. Разложив кашу по мискам, один хватал бачок и бежал на кухню за чаем, это в 100-150 м от столовой. Остальные быстро расправлялись с кашей. Чай наливали в те же миски и выпивали через край. Кто не успел съесть, запихивали хлеб и сахар в карман. В это время раздавалась команда «Встать!», «Выходи строиться!». Кто зазевался, оставался без еды. Поблажек никому не было. Но мы скоро так наловчились, что после завтрака или обеда успевали попытать счастья, получить добавку у раздаточного окна кухни. Удавалось это редко, так как у раздачи оказывались почти все курсанты и половина солдат с батарей. Были, правда, шустрые ребята, которые этим благом пользовались почти каждый день. Курсант Бембель, небольшой - ростом всего 1.55 м, успевал съесть свою порцию, получить добавку, примерно 30 солдатских порций и уже на подходе к школе догнать строй.
Есть хотелось все время. Во время работы, в перекуры на занятиях, даже под одеялом в постели можно было слышать разговоры о том, чем кормили матери, что и как готовили. Уже в более зрелые годы анализируя происходившее в то время, приходишь к выводу, что того питания нам видимо хватало. Слабости не чувствовали. Хорошо бегали, прыгали. Не чувствовали большой усталости проведя без сна по несколько суток или совершив шестидесятикилометровый переход по гористой местности с полной солдатской выкладкой.
Купить хлеба или узбекскую лепешку рядовому курсанту или солдату, было почти невозможно, даже имея деньги. Иногда курсанты, чтобы купить несколько лепешек, заведомо шли на преступление - переплывали через арык, хотя знали, что такой поход может кончиться гауптвахтой. Правда, был у нас один курсант, старше нас годами и более развитой, с высшим техническим образованием и приятной внешностью. Он умел поговорить, был знаком с женами некоторых офицеров, и они иногда покупали ему в ларьке для офицеров, находившемся на территории полка, немного хлеба.
