Зиновий Шехтман - Начальник боепитания
«Ну, — думаю, — этот сейчас прогонит». А часовой посмотрел на меня и говорит: «Тебе, малый, приказано на первой же остановке явиться к командиру батальона».
Пошёл я. Комбат хотел тут же отправить меня в тыл, но я сказал, что хочу воевать и в тыл ни за что не поеду. Комбат говорит: «Откуда я знаю, кто ты? У тебя документы есть?» А какие у меня документы? Что я ему покажу? Тогда достал пионерский галстук и спрашиваю: «Этому поверите?» — «Этому, — говорит, — поверю, сам когда-то носил», — и улыбается. С тех пор и выполняю обязанности начальника боепитания. Ни разу ещё я батальон не подводил. Патронная двуколка и лошадь у меня в порядке. Один раз только Сивке ухо осколком повредило, но я вылечил.
Так мне стала известна история появления в полку Пети Захватаева.
* * *В последних числах октября наш полк закрепился на рубеже Поповкино — Ефремово — Авдотьино. Позиция досталась неважная — место открытое, а впереди пологие холмы, за которыми расположился противник.
Всем было трудно, а третьему батальону особенно: у других нашлись хоть какие-то укрытия, а у Кайназарова — ни укрытий, ни пункта наблюдения.
Начальник штаба полка подполковник Бурнашёв выходил из себя, требовал от командиров немедленно оборудовать наблюдательные пункты. Ему неизменно отвечали: «В расположении наших частей одни холмы: ни построек, ни деревьев».
Штаб полка и командование дивизии были обеспокоены создавшимся положением.
Левее наших позиций, на стыке с соседним полком, уцелела небольшая рощица. Место было не очень удобное. Но ничего более подходящего мы не нашли. Я разглядывал рощицу в бинокль и увидел, что многие деревья побиты, повалены, но около двух десятков уцелело.
«Нельзя ли их использовать для наблюдения?» — подумал я и решил посмотреть сам.
— Летунов! — позвал я ординарца и тут же вспомнил, что вчера его отправили в госпиталь. «Кого же взять с собой посмелее да посмекалистей?»
— Разрешите, товарищ майор?
Дверь скрипнула, и показалось худощавое выразительное лицо Пети Захватаева.
— А-а-а! Начальник боепитания! Заходи, заходи! По какому делу прибыл?
— Приказано пакет доставить.
— Давай.
Я пробежал глазами донесение. Комбат Кайназаров ещё раз подтверждал, что местность впереди не просматривается.
— Значит, неважные дела у вас в батальоне?
— Плохие, товарищ майор. Уж очень позиции неудобные. Мы его не видим, а он где-то наблюдательный пункт соорудил и лупит по нас и лупит. Потери большие.
— А вы бы себе тоже наблюдательный пункт соорудили.
— Где же, товарищ майор? На нашем участке ни домов, ни деревьев. Тяжёлый рельеф местности, — с видимым удовольствием произнёс Петя военный термин.
— Пойдём-ка со мной, — сказал я, — попробуем помочь третьему батальону.
У Пети радостно блеснули глаза. Он лихо козырнул и шагнул к двери. Я вызвал командира сапёрного взвода Фирстова, и мы пошли.
Это только говорится — «пошли», а на самом деле где броском, где ползком, где бегом, где на четвереньках. Я впереди, за мной Фирстов, а замыкающим — Захватаев. Кое-как добрались до опушки. Я только поглядел на верхушку одного дерева, как Петя сразу же понял мои намерения.
— Товарищ майор, разрешите взобраться.
— Разве взберёшься? Ствол-то снизу голый.
— Ничего, сумею!
Петя разулся, перекинул через ствол брезентовый ремень и, упираясь босыми ногами в шершавую кору, быстро, как кошка, полез вверх.
Вероятно, Петя увидел что-то очень интересное, потому что, добравшись до первой развилки и поглядев в сторону неприятеля, он затанцевал на суку, что-то крикнул нам, но мы не поняли.
— Что там видно? Слезай скорее! — нетерпеливо крикнул я.
Но Петя настолько увлёкся, что не обращал на нас внимания. Я вынул пистолет и выстрелил в воздух. «Верхолаз» удивлённо посмотрел вниз. Я погрозил ему кулаком и энергично жестом приказал: «Слезай!»
Петя слез и радостно закричал:
— Товарищ майор, видно километров на пять. Даже шоссе просматривается, на нём автоколонна, а дальше видны орудийные вспышки.
Наблюдательный пункт был найден. В ту же ночь почти на вершине дерева настелили доски, соорудили лестницы.
Узнав о находке, командир дивизии генерал Панфилов немедленно приехал к нам, влез наверх, осмотрел всё и остался очень доволен. Наблюдательный пункт он метко назвал «скворечником». Так это название и сохранилось за ним.
Спустившись, генерал пригласил меня и начальника штаба в землянку. Рядом была землянка связистов, отделённая от нашей лёгкой дверью.
Мы сели за стол и склонились над картой. В это время за стеной раздались громкие голоса, связисты о чём-то спорили.
— В чём дело? Что за шум? — спросил я, приоткрыв дверь.
— Товарищ майор, — обратился ко мне член бюро ВЛКСМ пулемётчик Генералов, — по поручению комсомольского бюро просим вас разрешить использовать «скворечник» для стрельбы по воздушным и наземным целям.
Я задумался. Высокая площадка — удобная огневая позиция для пулемёта. Но противник быстро обнаружит её и уничтожит. Оказывается, спор и возник потому, что комиссар нашего полка возражал против проекта комсомольцев, а Шеренгин, секретарь дивизионной партийной организации, поддерживал их.
— Вот что, ребята: идея ваша хорошая, но НП занимать всё-таки нельзя. Там ещё есть высокие деревья, и на них можно оборудовать пару «скворечников».
Спор утих. Решили этой же ночью построить два «скворечника». Я заметил, как радостно заблестели глаза у Петьки. Но не придал этому значения. А наутро узнал, что Захватаев упросил взять его вторым номером в пулемётный расчёт Генералова. Эта затея меня очень встревожила: слишком опасным местом был «скворечник». «Нужно отменить», — мелькнула мысль. Но в этот момент наблюдатели сообщили, что противник подтягивает силы для атаки.
Вмиг ожили наши землянки. Загудели телефоны, забегали ординарцы. Скоро начался пулемётный огонь. Я в это время уехал на осмотр новых позиций и вернулся только на следующий день.
Не успел перешагнуть порог штабной землянки, как услышал: «Погибли Генералов и Захватаев». Я сразу же бросился к «скворечникам».
По дороге мне рассказали подробности: вчера вечером пулемётчики и бронебойщики дважды открывали огонь по пролетающим самолётам. И сбили один самолёт. Ночь прошла спокойно. А утром случилось вот что. Позиции третьего батальона вклинивались в расположение врага и беспрерывно подвергались фланговому огню. Больше всего мучили миномёты, ведущие огонь с позиций, закрытых холмом. Пулемётный расчёт, устроившийся на «скворечниках», с нетерпением ждал утра, чтобы нанести удар замаскировавшемуся врагу.
Но пришло утро, рассвело, а наши стрелки не обнаружили ни одной цели.
Часов около двенадцати Винокуров, боец из расчёта Генералова, ходивший за обедом, спокойно поднимался с котелками по лестнице и вдруг услышал свист — сигнал тревоги.
Генералов, перегнувшись через край площадки, махнул рукой и скомандовал: «Вниз!»
Винокуров бросил котелки, скользнул по шесту и тотчас же услышал злобную скороговорку пулемёта. Оказалось, что противник, намереваясь срезать клин, занимаемый третьим батальоном, начал подтягивать силы. Генералов увидел три автомашины — одну с миномётом, две с пехотой. Они были метрах в восьмистах. Не давая им рассредоточиться, Генералов открыл огонь. Длинной очередью он срезал солдат, находившихся на грузовиках. Лишь несколько человек успели выскочить и залечь.
Генералов знал, что идёт на риск, и поэтому приказал всем уйти с площадки. Но Петька Захватаев упрямо твердил:
— Я второй номер — моё место у пулемёта.
— Уходи, говорю! — закричал на него Генералов. — Сейчас артналёт будет. Понимаешь, это же смерть, смерть!
— Очень хорошо понимаю, — обиделся Петька, — а пулемёта я всё-таки не брошу.
Времени для спора не было. Генералов схватился за рукоятку пулемёта и, стиснув зубы, дал очередь по серо-зелёным шинелям. Вспыхнули машины. Но за бугром в это время притаилась вражеская автоматическая двадцатимиллиметровая пушка. Её снаряды легко пробивали блиндажи, толстые брёвна и рвались с противным треском, напоминая собачий лай. Эту пушку мы так и звали «собака». Расчёт такой «собаки» и засёк пулемётные вспышки на нашем скворечнике и дал очередь.
Когда я подходил к рощице, ещё издалека увидел тело убитого Генералова. Несколько солдат копали могилу. Тяжело стало у меня на душе.
И вдруг, подойдя ближе, я заметил сидящего у дерева… Захватаева, живого, с кружкой в руке.
— Петька, жив? — радостно, ещё не веря глазам, крикнул я.
— Жив, — тихо, с трудом шевеля губами, ответил Захватаев и, закрыв глаза, медленно сполз набок.
Солдат, подняв мальчика, печально произнёс:
— Эх, Петька, Петька, как же это так случилось? Зачем же ты наверху-то остался?
