Яков Кривенок - За час до рассвета
Строй на мгновение замер, потом шеренга качнулась, и все, за исключением одного, сделали шаг вперед. Оставшийся пугливо оглянулся и торопливо занял в выщербленном строю свое место.
«Ах так?! — удивился офицер. — Тем лучше». Послышалась отрывистая команда…
Склады и магазины города разграблены. Около центральной библиотеки всю ночь горел костер из книг. Школы превращены в казармы…
Утром в центре города на перекладине фашисты повесили семь человек — начальника порта Ивана Даниловича Изотова, слесаря Александра Пахомовича Дудина, паровозного машиниста Михаила Ильича Конева, инженера Владимира Мироновича Левченко… Троих опознать не удалось.
Метелин пристально всматривался в знакомые лица ребят и девчат. Смятения не заметно, выражают одно — суровую решимость. Из надежных, испытанных по совместной работе, сформировал он подпольный горком комсомола. С Мишей Поляковым крепко сдружился еще в институте. Рядом с Поляковым сидит Николай Лунин с широким шрамом на лбу. Эта отметка осталась навеки в знак подвига — шестилетнюю девочку Николай выхватил из-под колес поезда. Он сын паровозного машиниста. В составе комитета Валя — жена Полякова. Ну а Ирина Трубникова все-таки добилась своего! Сейчас она не сводит влюбленных глаз с Метелина и совершенно спокойна: раз рядом с ней находится Семен, значит, ничего плохого с ней не случится.
— Враг нарушил мирный уклад нашей жизни, — говорил Метелин, — стремится поработить наш город. Тяжкие испытания выпали на нашу долю. Знайте же, товарищи, что здесь мы теперь полномочные представители Советской власти. Если кого расстреляют фашисты — значит, мы его не защитили. Если кого угонят на каторгу в Германию — значит, мы не сумели его отстоять.
Машинально, про себя, Ирина повторяла его слова: «Да, мы за все в ответе». А Метелин продолжал:
— Борьба предстоит не на жизнь, а на смерть. Тот, кто пойдет с нами, должен, обязан забыть собственное «я», должен забыть о личной жизни, всего себя отдать борьбе за спасение Родины. Еще раз подумайте, кто не уверен в собственных силах или не готов в любую минуту пожертвовать жизнью, тот пусть уступит место другому. — И снова повторил: — Прошу, подумайте!
Поднялся Николай Лунин, по-военному отчеканил:
— Своих решений не меняю!
— Что скажешь ты, Трубников?
Костя встрепенулся, вскочил:
— Затем и вернулся: буду биться насмерть!
— Твое слово, Ирина?
— Ты его знаешь.
— Что скажешь ты, Михаил?
— Говори, что надо делать? — на вопрос ответил вопросом Поляков.
— А ты, Валя?
Жена Михаила Полякова ответила просто:
— Куда муж, туда и я.
Лицо Метелина слегка побледнело. Он присел к столу, открыл ящик, достал кожаную папку, раскрыл ее, взял отпечатанный на машинке листок. Дрогнувшим голосом сказал:
— Спасибо, друзья, за верность Родине!.. А теперь, как положено солдатам, примем клятву. Я, Семен Метелин, секретарь Приазовского горкома комсомола, вступая в ряды бойцов с фашизмом, клянусь отдать все силы, знания, а если потребуется, то и жизнь за освобождение любимой Отчизны! Клянусь быть бесстрашным при выполнении боевого задания. Клянусь всеми возможными средствами и способами спасать советских людей от голодной смерти, болезней, угона на гитлеровскую каторгу, вселять в наших людей веру в скорое освобождение. Если я нарушу клятву, пусть меня постигнет всеобщее презрение моего народа, позорная смерть от рук моих товарищей! Смерть фашистским оккупантам!
Когда прозвучала клятва последнего члена комитета, снова заговорил Метелин. Теперь он не советовался, не уговаривал, а отдавал строгие приказы:
— С сегодняшнего дня мы открываем свой фронт против фашизма. Мы окружим врага всеобщей ненавистью, не дадим ему ни минуты отдыха, будем громить его штабы, склады, передавать Красной Армии нужные сведения.
Он предложил всем немедленно приступить к прежней работе. Ирина хотела крикнуть: «Не буду их лечить, не буду!» И хорошо, что не крикнула. Семен, как бы прочитав ее мысли, сказал:
— Мы обязаны научиться хитрить, чтобы не навлекать подозрения. Назначат в начальники — соглашайтесь. Предложат мундир полицая — немедленно надевайте. Ира будет работать врачом. Тебе, Валя, придется устраиваться на биржу труда.
Валя Полякова удивилась: помогать немцам угонять наших людей на каторгу?
Метелин ответил и на ее немой вопрос:
— Ты будешь спасать наших людей от угона. Конечно, тебе будет трудно, но надо… Нас вынудили взять в руки оружие, — продолжал Метелин, — и тот, кто это сделал, пусть не ждет от нас пощады. Еще прошу запомнить: Метелина в городе нет, есть Иван Бугров. Конспирация строжайшая. Отныне мы друг с другом не знакомы. Никакой самостийности. Задания будете получать только от комитета. Все ли у тебя готово? — обратился он к Полякову.
— Как условились, — ответил тот. — Приемник, пишущие машинки, типография в надежном месте. Я с семьей прописан на другой квартире.
— Население будем держать в курсе того, что происходит на фронтах. Это на твоей совести. Ну и пока связь с партийным центром придется вести тоже через тебя.
Семен перевел взгляд на Николая Лунина:
— Взрывчатку передашь Трубникову. Немцы попытаются создать на заводах ремонтные базы. Вывести из строя электростанцию, высоковольтную линию, заводское оборудование — твоя задача, Константин. Участок Лунина — железная дорога. Он знает, с чего начинать.
ЦЫГАНКА
Ирина Трубникова из-за болезни матери вынуждена заниматься непривычным для нее делом: бегать на рынок, закупать продукты, торговаться. Впрочем, это еще полбеды. А вот продавать вещи или обменивать их на картофель, капусту, муку она уж никак не может приноровиться. Ей никогда не приходилось стоять на толкучке впряду с торговками. А сейчас — надо. С удивлением она смотрела на базарных виртуозок. Иная держит кончиками пальцев платье, растянет его — и товар налицо. Другая обвесит себя блузками, полотенцами, натянет на укутанную шалью голову шляпку с вуалеткой или берет, украшенный ярким пером, а в руках, как хрустальную вазу, держит стоптанные туфли: выбирай, мол, что приглянулось — весь магазин, на виду.
Плохо пришлось бы Ирине, да выручает младший брат Сашко — конопатый непоседа по прозвищу Ежик. За стакан семечек или кукурузный початок Сашко охотно заменяет ее.
Торг идет худо, больше продающих, чем покупающих. А Сашко — везучий: к полудню, глядишь, бежит с выручкой к поджидающей в сторонке сестре. Зажмет в кулак полученные в награду монеты, мигом затеряется в толпе, еще долго не покидает базара, толкается среди прилавков, корзин, подвод, а чтобы не приняли его за какого-нибудь ширмача, охотно пересчитывает свой «капиталы», усердно торгуется, веселит торговок шутками-прибаутками.
Вот Сашко нырнул в толпу торговок, в базарный гул ворвался его звонкий голос:
— Девицы-красавицы, есть модные туфли. Кто купит — жениха заполучит. Сам бы носил, да жинку с рук сбыл. Подходи, налетай, а то уйду — девичье счастье унесу. Покупай, не скупись — деньги слепы, за что отдаешь, не видят. Это ж не туфли, а мечта: сами чечетку выбивают…
Покачав головой, Ирина с улыбкой подумала: «И откуда у него берется такое. Ну и сорванец!»
Поджидая, пока Сашко продаст вещи, она примостилась на свободной скамейке у входных ворот и с интересом следила за происходящим.
Недалеко от себя Ирина заметила цыганку. Сидела она на низком камне, опираясь спиной о базарную ограду, и, не отводя глаз, следила за дверью казино, расположенного напротив, через дорогу. Колени ее, прикрытые юбкой с оборками, почти касались упругой груди.
Ирина не раз встречала цыганку, но не обращала на нее внимания. Так бы случилось и сегодня, если бы не ее странное поведение. День был воскресный, девушки и женщины просят ее погадать, а она отказывает всем:
— Проходите, красавицы, брехать не научилась…
Но вот из казино, придерживаясь за стенку, вышел немецкий офицер. Ворожея мгновенно вскочила, преобразилась: осанка стала горделивой, яркая шаль небрежно свалилась с округлых плеч, мониста сами собой ожили, запели.
— Джамадур, князь, дай погадаю, чистую правду скажу, что будет, что тебя ждет, изумруд мой яхонтовый… Посеребри ручку, брильянтовый.
Молодой офицер, выбритый, надушенный, с недоумением скосил светлые, навыкате, глаза. К нему тянутся тонкие длинные пальцы. Лицо его расплывается в пьяной улыбке. Ай да цыганка: глаза большие, карие, тонкий, ровный носик, талия — в рюмочку. А голос, послушайте, какой голос — мелодичный, как у певчей птички.
— Голубь сизый, протяни руку, утешу, добрый господин. Вижу: тебя радость ждет, в светлом богатстве жить будешь, желанный..
Офицер пренебрежительно поморщился, скупо процедил:
