Константин Лапин - Сердце сержанта
— Сиди, сиди, не вставай! — кричала издали Поля. — Бегу, ты же видишь, бегу!
Он бросал палку, раскрывал навстречу ей руки. Тогда Поля убыстряла шаги.
— Нога! Ты забыл, что нельзя опираться на нее! — и спешила подставить, свое легкое плечо.
Он и сам не замечал, до чего привязался к Поле. Не так уж много дней прошло, зато каких дней! Ведь совсем рядом кипела война, человек чудом вышел из смерти. Две недели или две жизни прошли — кто скажет?
Как он мог жить до сих пор без Поли? С кем делился до нее своими радостями и бедами, мыслями и планами?
Вот она спрашивала:
— Кто тебе больше всех в «Войне и мире» понравился? Из мужчин.
— Андрей Болконский.
— И мне. А из женщин?
— Конечно Наташа. Только ты — лучше.
— Это ты лучше, чем Андрей.
В другой раз она принималась мечтать вслух, что станет делать, когда кончится война.
— Ты не будешь смеяться, Федя, если я скажу, о чем больше всего мечтаю?.. Вот вернусь домой, вымоюсь с ног до головы, надену на себя все, все гражданское, новое, шелковое. Тебе не представить, конечно, до чего можно истосковаться по такой чепухе... И учиться хочется!..
А иногда она задумывалась, словно уходила от него куда-то далеко.
— О чем? — допытывался он, стараясь заглянуть в ее глаза.
— Глупость просто... Все хочу спросить у тебя одну вещь, да не решаюсь.
— А ты спроси! — Он насторожился.
— Да ничего серьезного, так просто... Скажи, почему твою гимнастерку стирала Анька из штаба?
— Какая Анька? — искренне удивился он. — Понятия не имею, кому давал стирать белье наш старшина.
Поля не могла скрыть, как полегчало у нее на душе от этого простого объяснения.
Однажды она принесла за пазухой промаслившийся сверток.
— Вот, попробуй, пока не остыли. Маша взяла обед сухим пайком, все утро блины пекла...
— Скажи на милость, и верно, блины. — Он обрадовался, как ребенок, даже зажмурился от удовольствия, надкусывая блин. — Вкусно!.. В детдоме мы с ребятами, помню, рыжики пекли.
Девушка удивленно посмотрела на него: разве рыжики пекут?
— На костре... Проткнем веточкой — и в огонь. Тоже вку-усно! — протянул он мечтательно.
Куском марли Поля вытерла масло с его подбородка.
— Беспризорный ты мой! Больше не будешь таким... Мама моя тебе понравится. Бывало, чуть свет меня будит: вставай, дочка, поешь блинков горячих с маслицем да опять ложись. — Она вздохнула. — Перед самой войной мама второй раз замуж вышла... Она у меня молодая еще.
— Так вот почему ты здесь! Был бы жив родной отец — нипочем не отпустил бы на войну такую маленькую. — Он обнял ее за плечи, притянул к себе. — С другой стороны, не уйди ты на фронт — мы б не нашли друг друга. Может, я неживой был бы...
На ветке клена над их головами чирикнула пичужка. Горизонт осветили рыжие сполохи, послышался подземный гул разрыва. «Чирик», — пискнула пичуга, улетая.
— Пятисотку кинул, — вздохнула девушка.
— Клёст, — Федор проводил птицу глазами. — Мы в детдоме красили им носы лаком и на базаре продавали. За дроздов сходили...
— А дрозды что — дороже?
— Дрозд птица певчая.
Он не хотел думать и говорить о войне, но о ней напоминало все — и это усилившееся погромыхивание вдали, и клен со срезанной осколком верхушкой.
— Эх, попить бы после блинов твоих. — Он хотел спуститься к ручью, но Поля опередила.
— Сиди уж, принесу.
Она побежала к ручью под обрывом, замелькали солдатские кирзовые сапоги, из которых выглядывали аккуратные ножки в светлых чулках, с таким трудом добытых в ларьке военторга. Присев на бережку, Поля подобрала юбку повыше — здесь стесняться некого. Крепкие точеные коленки отразились в воде.
Поля огляделась: чем бы зачерпнуть воду? Маленькая смелая пичужка рядом с ней набрала полный клюв, чтобы лететь к гнезду, где ее, наверное, ждали птенцы.
Зачерпнув воду в пилотку, Поля стала взбираться по откосу. Вода вытекала тонкой струйкой, девушка так торопилась, что поскользнулась: чулок был безнадежно запачкан, зато вода, которую она несла Федору, уцелела.
Он с удовольствием пил, уткнув нос в пилотку.
— Сладко, — Федор даже причмокнул. — Еще бы, а?
Поля, стиравшая кусочком марли грязь с чулка, спохватилась:
— Я мигом...
Федор удержал ее:
— Шучу, не надо... Посиди минутку! — Он обнял девушку. — Что я буду делать в тот день, когда ты не придешь?
И этот день настал. Федор проглядел все глаза со своего НП, но вместо Поли из-за деревьев показалась толстуха Маша. Мрачно, настороженно наблюдал он за ее приближением. Что случилось с Полей?
— Эй, спишь, герой? — на ходу окликнула Маша.
— Где Поля?
— Не придет твоя Полинка сегодня. Просила передать, чтобы не огорчался! Плакать не будешь?
— А что с ней? Больна?
— С ней-то порядок. После вчерашней разведки боем много раненых, рук не хватает. Поля снова в операционной. Меня бы тоже Акопян не выпустил, если б не дела в госпитале. К вам тяжелых везут, с челюстными ранениями.
День он прожил в тяжелом раздумье, ночь плохо спал, видел тревожные сны. А утром, обманув бдительность сестер, ушел искать медсанбат.
Указки с красным крестом привели его на околицу села. Операционная помещалась в самой большой и чистой избе; окна ее были затянуты марлей. Федор хотел войти, но тут навстречу ему с крыльца спустился Акопян.
— Товарищ военврач второго ранга, разрешите обратиться.
Хирург повеселел, увидя Иванова.
— Обращайся, обращайся, дорогой бывший покойник!
— По личному делу, товарищ военврач... — уже тише сказал Федор.
Акопян вынул пачку «Беломора».
— Угощайся, сержант!
— Спасибо! Я по поводу Поли своей...
Брови военврача поползли вверх.
— Ты имеешь в виду мою Вострову?
— Да. Только мне она тоже не чужая. Она мне кровь свою отдала! Прошу разрешить ей бывать у меня, поскольку мне скоро на передовую...
— Та-ак! Значит, я починил твое сердце для того, чтобы ты его тут же потерял? Неосмотрительно, сержант! — Увидя, что лицо Иванова наливается краской, доктор похлопал его по плечу. — Шучу, шучу, дорогой! Когда сердце отстучало только два десятка лет — чего не случается. Стеша! — крикнул он медсестре, простирывавшей бинты в тазу. — Позовите Полину Вострову!
Поля вышла на крыльцо, удивление и радость были на ее лице.
— Федя! Сам пришел? Так далеко... — Она легко спорхнула по ступенькам, встала с Федором рядом.
Ее рука коснулась палки, на которую он опирался, а показалось, будто их руки сплелись.
— Так вот, товарищ Вострова, не знаю, что ответить нашему молодцу. Просит, понимаете, чтобы я разрешил вам...
— Разрешите! — шепнула Поля, не поднимая глаз.
Акопян даже руки поднял в комическом удивлении.
— Сдаюсь! Без боя сдаюсь... Я знал, что у вас кровь одна, но чтобы мысли были едины, да еще на расстоянии передавались — клянусь, не знал... Только, чур, уговор: после победы на свадьбу приглашайте! — Отозвав Федора в сторонку, он сказал серьезно: — А теперь слушай меня, мальчик. Не как пациент врача — как сын отца слушай. Если ты обидишь ее, если...
— Сурен Георгиевич! — взмолился Федор.
Не закончив фразы, немолодой врач пожал руку Иванова:
— Желаю счастья вам... обоим... от души!
* * *И построили бы Федор и Поля свой дом, жили бы не расставаясь, если б выпало им счастье родиться лет на десять, а еще лучше — на пятнадцать, позже. Летали бы спутники вокруг их счастья, охраняя его, не на броню — на плуги шла бы магнитогорская сталь, звучали бы на молодежном фестивале «Подмосковные вечера»... Но иные песни не допела война.
То не сокол скрылся
В туче грозовой,
То на фронт уехал
Парень молодой.
Ты не плачь, сестрица,
Не печалься, мать!
Сокол — только птица,
Парню ж — воевать!
Воевал три года,
Трижды умирал,
Трижды встав из гроба,
Роту поднимал.
Ты не плачь, сестрица,
Не печалься, мать!
К вам из-за границы
Долго мне шагать.
Вот вернулся с фронта
Парень молодой,
Он не так уж молод,
Он уже седой...
Поседеют, посекутся кудри Федора, когда он снова встретит свою Полю. И Поля изменится к тому времени, но в одном будет неизменна — в любви своей. А встретятся они обязательно, ведь одной дорогой шли они к победе, одна кровь омывала их сердца...
МАШЕНЬКА БЕЛЕНЬКАЯ
Лесная дорога так размолота колесами повозок, автомашин, гусеницами танков, что снег на ней стал грязным, как замес песка с глиной.
Усталые, не спавшие за эти двое суток ни минуты, мы с капитаном Тихоновым в самом мрачном настроении возвращались в тылы полка, где оставили свою «эмку». Тяжело передвигать ноги в снежном месиве. А главное — не сделано дело. Полк прорыва, несмотря на отвагу воинов, несмотря на понесенные потери, сумел выполнить лишь часть своей задачи: занял только первую траншею на правом берегу замерзшего озера Свибло. Общее наступление откладывалось, надо возвращаться в редакцию.
