Юрий Пересунько - Военные приключения. Выпуск 5
Удивленно покачав головой, Артем представил, как хозяин или хозяева этой землянки ставят на ночь крупноячеистые сети, а утром, сторожко прислушиваясь к любому шуму, выбирают из ячей икорную кету, которая испокон веков идет сюда на нерест. Чтобы рыбинспектора на себя не навести, потрошили рыбу в одном из ручьев, которые, скатываясь с сопок, вливались в протоку.
— Вот сволочи! — изумился Артем, впервые увидевший столь широко поставленное «дело». Он осторожно обошел разбитые бутыли, присел подле обгоревших досок стола, которые рухнули при пожаре с невысоких козел, заменявших ему ножки. Рядом валялись лопнувшие пачки с рассыпанной солью, какие-то банки, видимо, с тушенкой. Сиротливо отсвечивали зеленым стеклом пустые бутылки. Артем поднял одну, смахнул жирную сажу с наклейки, прочитал название: «Волжское». Это было изделие местного производства.
— Перекушали, видно, — пробормотал он и вдруг наткнулся взглядом на вещь, которая заставила его податься вперед. Около рассыпанной пачки соли лежал широкий охотничий нож с грубо выделанной костяной ручкой.
— Ах ты ж… — пробормотал Артем. Все еще не веря, что это тот самый, он рукавом обтер рукоять, и на ней явственно проступили коряво вырезанные буквы — СТЕПАН.
— Ах ты ж!.. — выдохнул Артем, медленно разгибаясь. Теперь он наверняка знал, что это за Степан, оставивший свой автограф в сгоревшей землянке. Он сунул нож за голенище и выбрался на воздух. Пока спускался к протоке, созрело окончательное решение: команде ничего не говорить, а дальше видно будет.
II
Пожар они добили на четвертые сутки, к утру, когда полностью сошла августовская ночная роса и над выжженным склоном сопки ярко высветилось солнце. До конца измотавшиеся, парашютисты и присланные им в помощь лесхозовские рабочие стащили на очищенную для вертолета поляну парашюты, шанцевый инструмент и прочую «дребедень», без которой не обойдешься на пожаре.
Игорь Кравцов, считавший себя далеко не самым слабым парнем и когда-то довольно-таки неплохо выступавший в полусреднем весе на университетском ринге, с ног валился от усталости и только диву давался, как это у Шелихова хватило сил обежать с наполненным водой ранцем наиболее опасный склон, затушить дымящиеся пни, залить их водой. Сам же он только и смог, что перемотать пленку «Зенита» да сделать несколько кадров пожарища, где совсем недавно буйствовал красками этот небольшой кусочек дальневосточной тайги, гнездились птицы, хозяйничали любопытные бурундуки, маслянисто блестели шляпками грибы.
Вертолет прилетел за ними, когда вовсю грело солнце, были простираны и высушены у костра портянки, парни смыли с себя тягучую, жирную копоть лесного пожарища. Колосков с Мамонтовым успели соснуть немного и теперь подкреплялись разогретой на огне тушенкой с черствым хлебом, запивая все это грузинским чаем № 36, которого на прокопченный чайник потребовалось две полные пачки.
Когда погрузились со всем скарбом в гудящую машину и расселись на жестких дюралевых скамейках, на команду навалился тот страшной силы сон, когда совершенно ничего не снится и кажется, что прошедшие полтора часа пролетели как одна минута. И только Шелихов находился в состоянии непонятной полудремы. После того как он обнаружил сгоревшую землянку, Артем больше уже ни о чем не мог думать. Самодельный охотничий нож мог принадлежать только его шурину — Степану Колесниченко. Мысли набегали одна на другую, прогоняли сон.
Словно рок какой-то сводил дорожки Степана и Артема Шелихова. Сводил жестоко, расстраивая семейные узы, порождая ненависть, а ведь сколько раз он по-хорошему предупреждал шурина, чтобы тот бросил свое «прибыльное» дело. А вот нет — так и тянет мужика на браконьерство. Ведь и эта землянка нечто иное, как умело сделанный таежный схрон, в котором можно накоптить центнеры ценной, дорогостоящей рыбы, припрятать до поры до времени несколько емких бутылей красной икры собственного посола. Теперь понятно стало, откуда у Степана появлялись сумасшедшие деньги и он мог заваливать сарай пустой стеклотарой из-под местной «бормотухи», которую величали «Волжским» вином. Видно, какая-то местная сверхумная голова закупила где-то на стороне эту партию этикеток, предназначенную лет на сто вперед, приобщая тем самым любителей «бормотухи» к великим географическим понятиям.
Все это было более чем грустно, и Артем постарался забыться, отсчитывая белых слонов. Однако слоны почему-то были красными, под цвет пожара, он ни о чем, кроме как о своем забулдыге-шурине, не мог думать и поэтому, плюнув на все, решил сегодня же поговорить с ним. Как это будет выглядеть, Шелихов еще не знал, однако надо было что-то делать, чтобы спасти Степана. Все-таки не чужой человек — шурин. Старший брат Татьяны.
Когда вертолет, задрожав всем корпусом, мягко опустился на утрамбованное поле аэродрома и команда выгрузилась из отдающей теплом машины, Артем побежал в диспетчерскую. Вернулся он в кабине грузовика, который, подняв шлейф пыли, лихо затормозил у взлетной полосы. Отдав команду готовиться к погрузке, Артем подошел к Игорю.
— Значит, так. Сейчас вместе с ребятами езжай в поселок, я тут кое-что оформлю и тоже домой. Вечером, как договорились, жди меня в гостинице. — Он подмигнул Кравцову и, хлопнув по плечу Веньку, добавил: — Всем отдыхать сегодня.
Татьяны дома не было. Да и где ей быть в это время, как не на работе, тем более что за прошедшие два года, что она сидела с Маришкой, жена так соскучилась по своим норкам, которых разводило местное промысловое хозяйство, что даже не брала положенные «больничные» по уходу за дочкой, а просила посидеть с ней свою мать, которую Артем величаво называл «Теща с большой буквы». Маришка была в яслях, и Артем, переодевшись в чистое, нырнул в уютную, небольшую пристройку, которые в этих местах уважительно называли «летними кухнями». Соскучившийся по домашней еде, он достал из холодильника большую желтую кастрюлю с наваристым борщом, картошку а мясом. Удовлетворенно хмыкнув, потер руки, включил электроплитку. Теперь можно было подумать и о предстоящем разговоре со Степаном…
Когда Артем подошел к небольшой, крепко сбитой избе тестя, которую отец Татьяны, не желая особо тратиться, поставил своими руками, завербовавшись на Дальний Восток, во дворе было тихо, и только куры шастали под навесом, роясь в пыли. Дремал, высунув морду из будки, ленивый пес Пират. Он уж было и пасть раззявил, чтобы облаять гостя, однако при виде родственника только зевнул протяжно и опять лениво закрыл глаза.
— Есть кто живой? — крикнул Артем, приоткрыв незапертую сенную дверь.
Никто не отозвался. Артем прошел темные сенцы, нашарил ручку двери, ведущей в горницу.
Ни тестя, ни тещи дома не было. Лишь тяжело храпел Степан, развалясь на кровати. Артем его не видел с весны, когда начались пожары, и теперь удивился отечному, нездоровому лицу шурина. Лежал он на чистом, видимо, недавно матерью стиранном покрывале, раскинув ноги в грязных носках. На груди расстегнулась клетчатая рубашка, из-под которой выпирала все еще могучая грудь. Они были все здоровы от природы, родственники Артема Шелихова по женкиной линии, что его тесть, за которым никто не мог угнаться из вальщиков на лесоповале, что «Теща с большой буквы», что сам Степан, когда он, будучи еще сопливым мальчишкой с незаконченным образованием, мог положить на лопатки любого и каждого в поселковой школе. И только теперь вся улица, на которой обосновался Колесниченко-старший, чуткая, как и все дальневосточные улицы, к чужому горю, удивлялась нахмуренно, как это может тридцатилетний, когда-то здоровый мужик так загубить себя «бормотухой», которую порядочный человек и в рот не возьмет!
Артем подошел: к кровати, на которой развалился Степан, толкнул его в плечо. Тот, хмыкнув что-то нечленораздельное, перевернулся на бок. Качнулся настоявшийся в комнате сивушный запах, и повеяло таким третьесортным перегаром необыкновенного «Волжского» вина, что Артем даже закашлялся. Уже не церемонясь, он стащил шурина с постели, тряхнул за обвислые, когда-то сильные плечи, силком, чтобы тот опять не завалился на кровать, поставил на ноги.
Пожалуй, с минуту Степан каким-то чудом стоял, ничего не понимая, потом его лицо начало приобретать осмысленное выражение, и он уже перестал быть похожим на большого обиженного ребенка, которому в спешке позабыли дать конфетку.
— Ну? — От этого вопроса-выдоха в комнате опять качнулся «плодово-выгодный» перегар, и Степан прошлепал заскорузлыми носками к столу. — Чего пришел?
Артем промолчал, с интересом наблюдая, как шурин шарит глазами по залитой вином клеенке, к которой словно прикипели донышками стакан и две опорожненные бутылки с густым красным осадком. Степан, видно, понял тщетность найти что-нибудь опохмеляющее, от этого еще больше посерел лицом, спросил почти трезво:
