Александр Кононов - Рассказы о Чапаеве
Начинался рассвет.
Фурманов поднялся от костра, жалея, что не может дослушать до конца разговор красноармейцев. Он решил, что бойцы его так и не узнали.
Но как только он ушел, Еремеев проговорил:
— Новый комиссар. Фурман — фамилия. Василий Иванович ого признал, да не сразу. Тот приехал: «Вот мои бумаги». А Чапаев ему: «И командира и комиссара в бою признаю. Бумаги, мол, бумагами, а ты покажи себя под пулями». Ну, а теперь признал Василий Иванович комиссара. Теперь они друзья-товарищи.
Красноармейцы замолчали и стали прислушиваться.
— Поет… — сказал вполголоса парень. — Ух, и любит песню!
И в самом деле, в избе затянули песню.
Это была любимая чапаевская: «Сижу за решеткой в темнице сырой».
Запевал сам Василий Иванович.
Командиры и красноармейцы дружно подтягивали: эту песню знали в дивизии все.
Но пели недолго.
Чапаев на рассвете уезжал вместе с командирами на передовые позиции: ждали большого боя.
Чапаев подошел к своему коню и легко вскочил в седло.
Вольный ветер прилетел из степи, донес запах цветов и скошенной травы.
Солнце подымалось над росистой, остывшей за ночь землей.
БОЙ
Впереди видна была станица.
Она была занята уральскими белоказаками. Слева от станицы, на холмах, стояли высокие ветряные мельницы.
Чапаевцы наступали с трех сторон: два полка обходили станицу с боков, а посредине, в самом опасном месте, шел полк иваново-вознесенских рабочих.
Белые начали пулеметный обстрел раньше, чем можно было ожидать. Но пули неслись не из станицы. Пулеметы противника били с высоких ветряных мельниц, стоявших в стороне, на холмах.
Чапаев привстал на стременах и зорко глядел в бинокль. Рыжий конь горячился под ним, не хотел стоять на месте. Чапаев повернул его и поскакал в ту сторону, где стояли наши тяжелые орудия. На всем скаку он махнул рукой командиру батареи, и тот подбежал к нему выслушать приказ.
— Бить по ветрякам! — закричал Чапаев. Командир бегом бросился к своей батарее.
Теперь орудия гремели с обеих сторон. Казалось, само небо готово расколоться.
А Чапаев скакал уже в другом конце поля. Черная бурка его распласталась по ветру, как крылья.
Иваново-вознесенцы услышали позади себя его голос:
— Пулеметы в порядке? Патронов хватает?.. И бойцы, чувствуя, что Василий Иванович неподалеку, смотрели веселей, старались подтянуться, выглядеть молодцами, походить на него самого.
Бой разгорался.
Вдали пылала ветряная мельница. Ее зажгли снаряды нашей артиллерии. Сквозь шум боя с холмов доносился громкий треск: взрывались в огне пулеметные патроны.
То тут, то там с оглушительным грохотом вырастал черно-рыжий куст огня. Санитары подбирали первых раненых.
Вдруг бойцы замерли: неприятельский снаряд разорвался на, том самом месте, где находился Чапаев.
Все видели, как поднялся на дыбы его рыже-золотистый конь и пропал из глаз вместе с всадником.
Но рассеялся черный дым, и видят бойцы — скачет вдоль цепи Василий Иванович невредимый. Осколки снаряда пролетели вокруг него дождем, а его самого не задели.
Со стороны станицы слышались крики, гиканье, топот: то летела в атаку конница белых.
Красные пулеметчики припали к пулеметам и ждали. Раздалась команда:
— Огонь!
Грянул залп. И тут же застучали пулеметы.
Вот упал один белогвардеец, другой, взвилась на дыбы раненая лошадь и запрокинулась на спину. Другая лошадь носилась, как безумная, по полю под выстрелами и тащила за собой казака: видно, он, когда падал, не успел вынуть ногу из стремени.
— Огонь!!
Снова залп. И сухой треск пулемета.
— Огонь!!!
Над холмом поднялось огромное багровое пламя: сбита была нашим орудием и запылала вторая мельница.
Еще два залпа дали чапаевцы. И казаки не выдержали — один за другим стали поворачивать коней назад, к станице, послышался тяжкий гул: с левой стороны станицы показались два неприятельских броневика. Они были посланы, чтобы смять красноармейские цепи и расстрелять бегущих.
Но случилось то, чего никак не ожидали белые.
Хотя броневики были уже близко, цепь иваново-вознесенцев не дрогнула.
Она только слегка раздвинулась и пропустила их.
Когда один из броневиков был совсем рядом, красноармеец Иван Крутов поднялся во весь рост и кинул гранату под колеса. Раздался треск, броневик как-то криво повернулся и застрял на месте.
Бойцы с винтовками наперевес бросились вперед.
Уже горели все три ветряка. Ветер раздувал пламя. Пулеметы со стороны мельниц замолкли.
Из станицы снова вылетела конница противника. Теперь, на близком расстоянии; она казалась страшной.
Но тут в цепи красных послышались радостные возгласы:
— Чапай! Чапай!..
Отведя в сторону правую руку с остро отточенной шашкой, он весь перегнулся вперед и как будто хотел опередить своего скакуна, который и так летел далеко впереди эскадрона.
Не только наши бойцы узнали Чапаева. Узнали его и белые. И вот, один за другим, белоказаки стали поворачивать коней назад.
Напрасно размахивал саблей офицер. Напрасно старался он остановить своих всадников.
Еще минута — иваново-вознесенцы ворвались в станицу.
О главной улицы станицы был далеко виден степной простор. И увидели герои-бойцы, как далеко за станицей скачут, подымая пыль, всадники: то спасались бегством остатки белых.
«ЧАПАЁНОК»
Отряд Чапаева стоял на отдыхе в большом селе.
Рядом с избой, где остановился Василий Иванович, был двор Лагутиных. В семье Лагутиных самым младшим был Гриша. Ему шел пятый год.
Однажды Гриша отправился к Чапаеву один, тайком от сестры. Сестра казалась ему большой — ей пошел уже тринадцатый год, играть в войну она не хотела и вообще была девочкой, с ней даже разговаривать было скучно.
Гриша вошел во двор и неторопливо зашагал вперед.
Кругом было много интересного. У хлевов стояли две оседланные лошади, мотали головами, звенели уздечками. Седла на них были желтой кожи, стремена висели высоко, по-казачьи.
В пыли бродил одинокий петух. Он гордо выгнул шею и поглядел на Гришу желтым сверкающим глазом.
В самом конце двора, около сарая, росли лопухи. Грише хотелось порубить их ивовым крутом, так чтобы они легли наземь, как беляки под саблей Чапаева.
Но недалеко от лопухов сидел на широком бревне Петр Исаев. Ворот рубахи у него был расстегнут, стальная потемневшая цепочка вилась через всю его грудь и кончалась большим кольцом. Кольцо было приделано к ручке нагана, а сам наган торчал из-за широкого кожаного пояса.
По-особенному сидела на нем и папаха, сдвинутая на затылок так далеко, что вот-вот свалится. К папахе была наискось пришита красная лента.
Петр Исаев лениво притопывал каблуком, позвякивал шпорой и глядел на Гришу Лагутина.
— А вам куда, гражданин?! — строго закричал он.
Гриша остановился.
— Где был? — уже тише спросил его Петька, сел на бревне поудобней и положил на колени длинную шашку в черных ножнах.
Гриша оробел, но не очень. Он ни в чем не был виноват. С самого утра он вел себя очень смирно. А на петуха с желтым глазом даже и не замахнулся.
Помолчав немного и пососав палец, Гриша решился ответить:
— Ходил на речку с тетей Настей.
— А почему?
— Белье полоскать.
— А почему?
Гриша поглядел искоса, боком. Петра Исаева он знал уже с неделю, но понять его не мог: то смеется, то пытает всякими вопросами, а то и сахару даст.
Сейчас Петька грозно хмурил свои реденькие, выгоревшие на солнце брови.
Грише и боязно стало, и уйти не хотелось от мужчины, увешанного оружием.
— Почему? — повторил Исаев.
— Чтоб чистое было, — ответил наконец Гриша.
— А как тебя зовут?
— Небось, знаешь: Гришкой.
— А почему Гришкой?
Гриша ужо начал расстраиваться, но тут Петька вскочил с бревна:
— Доброго здоровья, Василий Иванович!
Гриша оглянулся: от ворот шел к дому Чапаев. Он весело похлопывал хлыстом по своим запыленным сапогам.
— Эй, орел, с чего загрустил? — спросил он Гришу.
Тот пыхтел и ничего не отвечал.
Чапаев стоял перед ним, ладный и красивый, как всегда. Коричневые ремни стягивали его плечи, револьвер висел в тяжелой деревянной кобуре, сапоги были ловко подтянуты у колен ремешками.
— А сабля твоя где? — сказал наконец Гриша.
— Дома оставил. Придешь в гости — покажу.
— А когда?
— В гости-то? Да хоть сейчас. Я тебя на саблю верхом посажу: тут тебе и конь, тут тебе и оружие.
![Александр Кононов - Рассказы о Чапаеве. — Матрос Железняк. [Сборник]](/uploads/posts/books/240913/240913.jpg)
