Владимир Порутчиков - Брестский квартет
— Федечка, мне очень страшно, Федечка!.. Услышь меня пожалуйста и приди… — завороженно глядя на огоньки, зашептала Лена.
Она прижалась лбом к стеклу и с ужасом почувствовала, как оно тоненько дрожит, словно сопротивляясь далекому, все нарастающему гулу…
6
Стрелка на часах немецкого артиллерийского офицера, нервно дернувшись, перешагнула цифру двенадцать и начала новый круг. Далекий, но грозный гул вдруг зародился за спиной немца и поплыл по направлению к границе. Странное, смешанное чувство восторга и ужаса охватило его, по спине побежали мурашки. Показалось, что это не часы, а собственное сердце отсчитывает время.
Лишь только игла секундной стрелки достигла двенадцати, а шпажка минутной накрыла цифру три, он резко опустил руку и, разинув рот, поспешил закрыть ладонями уши, ибо в тот же миг тишина лопнула, раскололась на куски, и ад разверзся на противоположном берегу Буга…
7
Когда начался пригород, старший посмотрел на часы. «Три пятнадцать…» — отметил он автоматически и внезапно услышал нарастающий свист. Пронзительный, леденящий душу…
Все произошло так быстро, что сидевшие в машине люди даже не успели испугаться. Страшный грохот сотряс землю, и «эмку» вдруг подбросило вверх. Перевернувшись в воздухе, машина упала на крышу, вся в брызгах разлетающегося стекла, и почти сразу же загорелась.
На счастье Крутицына, с одной стороны от удара распахнулась задняя дверь, и он, контуженный, но все-таки живой, успел выбраться наружу, нечеловеческим усилием вытолкнув впереди себя обмякшее тело сопровождающего. Намереваясь оттащить чекиста от горящей машины, он уже схватил его под руки и тут только заметил, что у парня нет половины черепа. Крутицын чертыхнулся и, отпустив тело, качнулся было в сторону кювета, как вдруг в бок ему уперлось пистолетное дуло.
— Что, гад, бежать задумал? — услышал он сквозь звон в ушах чей-то злой голос и медленно повернул голову. Рядом с ним стоял, пошатываясь, старший. Лицо его было залито кровью. — Вперед, гнида, и без глупостей! Пристрелю, как собаку, при попытке к побе…
Новый свист не дал ему договорить.
— Ложись! — заорал Крутицын, бросаясь на дорогу. В следующее мгновение она содрогнулась от взрыва, и комья земли вперемешку с кусками асфальта щедро осыпали счетовода с ног до головы. Сквозь грохот Крутицыну послышался крик, а потом он увидел перед собой подметки чекистских сапог. «Хорошие сапоги, новые: каблуки еще даже не сточены», — подумалось почему-то ему. Сапоги дернулись, загребли мысками по дороге и замерли.
А вокруг уже был сущий ад. Крутицын, прикрывая руками голову, боялся даже пошевелиться. Сколько это длилось по времени, он не знал — казалось, что целую вечность, — но когда обстрел кончился, стало уже светать. Чекист больше не шевелился и ногами не загребал. «Готов, наверное», — равнодушно подумал бывший поручик и привстал, прикидывая, в какую сторону лучше бежать.
Старший вдруг судорожно со свистом заглотнул воздух и застонал. «Живой все-таки, — удивился Крутицын. — Значит, придется тащить до больницы».
Еще не зная, зачем он это делает, хотя рассудок подсказывал бросить все и уходить, пока не поздно, Сергей Евграфович, предварительно подобрав и сунув в карман тужурки наган, подхватил раненого под мышки и потащил к обочине.
— Вот ведь ирония-то судьбы, товарищ чекист. Вы меня, значит, арестовали, а я вас сейчас еще тащить должен! Эх, молчите теперь? Молчите…
— Мама! — ясно и как-то по-детски отозвался вдруг тот. Из-под полуприкрытых век его выкатилась слезинка и побежала по черной от запекшейся крови щеке.
Послышался шум приближающейся машины. Призывно размахивая руками и крича «стой», Крутицын выскочил на дорогу и едва не попал под колеса несущегося на огромной скорости грузовика. Обдав счетовода тучами пыли и песка, он пронесся мимо в сторону области. Сергей Евграфович успел различить перекошенное, белое от ужаса лицо водителя, его совершенно безумные глаза. Бывший поручик очень хорошо помнил подобные лица у бегущих с поля боя солдат. Лишь удар рукояткой револьвера в зубы — так, чтобы во рту кровавая каша, а еще лучше — пуля в лоб кому-нибудь одному, — могли остановить паникеров.
«Так дело не пойдет, — решил Крутицын, отплевываясь от пыли, и рассеянно потрогал верхнюю губу, пытаясь подкрутить несуществующие усы. — Того и гляди чекист на дороге кончится». Он быстро опустил руку в карман и нащупал рукоятку нагана. Лицо Сергея Евграфовича в этот момент было полно решимости, а прежде кроткий взгляд васильковых глаз теперь отливал сталью, как когда-то давно, когда поручик, еще не подозревая о будущем уделе скромного счетовода, лихо сшибался с австрийцами, а потом и с красными конниками на фронтах Гражданской войны.
Так, с наганом в руке и сталью во взгляде, он вышел на середину дороги и стал ждать… Где-то в западной части города явно шел бой: оттуда, не смолкая ни на минуту, доносились взрывы и стрельба. Тянуло гарью. «Началось, — подумал Крутицын. — Прошляпили большевики нападение, дозаключались договоров о мире и сотрудничестве!» А ведь даже ему, скромному счетоводу, было ясно, что войны не миновать…
Долго ждать не пришлось. Из города, тщательно объезжая воронки, однако почти не сбавляя скорости, мчалась «полуторка». Колыхался и подрагивал на ухабах выгоревший на солнце тент. Крутицын широко расставил ноги и навел револьвер на приближающуюся машину. В этот момент ему почему-то вспомнилась психическая атака под Харьковом…
При полном параде, с расчехленными знаменами они шли тогда под барабанную дробь на ощетинившиеся штыками окопы красных, и поручик опытным взглядом отмечал пулеметные точки, из которых их вот-вот должны были окатить смертоносным огнем. А они все шли, четко держа строй, торжественно, как на параде. Небо, помнится, было ослепительно синим, и страшно хотелось жить. Красные не выдержали тогда, побежали…
Скрип тормозов вернул Крутицына к действительности. Помятый радиатор «полуторки» замер метрах в трех от него. Над рулем белело испуганное лицо водителя. «Наверняка думает, что сейчас его будут кончать». Крутицын дернул пистолетом в сторону: молодой парень послушно выскочил из машины и поднял руки.
— Товарищ, не бойтесь, — быстро заговорил Сергей Евграфович, налегая на «щ». — Нужна ваша помощь… Тут около дороги раненый, надо бы в больницу.
Взгляд его в этот момент был опять мягок и приязнен.
— Вы с ума сошли! — почти кричал, брызгая слюной водитель. — Там сейчас такое творится! И вообще я по срочному делу. Не могу я!
Пистолетное дуло снова нацелилось ему в лоб. Крутицын уже не просил, а приказывал, медленно с расстановочкой растягивая слова:
— Любезный, вы не поняли. Берем раненого, грузим в машину и — обратно в город. В ближайшую больницу. И па-апрашу без глупостей!
А раненый уже давно забыл и об арестованном счетоводе, и о страшной боли в спине и ногах, ибо в тот момент ощущал себя не беспощадным к врагам сотрудником Наркомата внутренних дел, а розовощеким пятилетним мальчуганом, вместе с покойной матерью собирающим малину с дачного куста. «Ты не собирай, Гришенька, ты ее в ротик клади и кушай. Кушай, маленький», — говорила ему мама, глядя в ясные глазки сына. И лицо ее светилось неземной нежностью…
Очнулся он уже сутки спустя в кузове другого грузовика, везущего раненных из Бреста. Мужчину же с васильковыми глазами, который доставил энкэвэдэшника в городскую больницу №…, некоторое время видели в районе перевязочной. Он помогал санитарам класть на столы первых пострадавших, а потом его фигура, мелькнув в бесконечных больничных коридорах, скрылась в неизвестном направлении…
8
Ровно в три пятнадцать, когда довольный «уловом» Брестский уже забрался на широкий заставленный геранью подоконник и, взявшись за раму, готовился вылезти в окно, мощный взрыв вдруг сотряс дом. Неведомая сила вместе с рамой грубо швырнула вора обратно в глубь квартиры. Удар был настолько велик, что Дима, пролетев всю комнату, упал в противоположном ее конце, больно стукнувшись головой о ножку платяного шкафа.
Матерясь и стеная от боли, Брестский приподнял голову и тут же заорал от ужаса: оконный проем и вместе с ним вся стена вдруг медленно, а затем все быстрее поехали вниз, как смываемая с холста масляная краска. Через мгновение ни стены, ни окна уже не было: все потонуло в пылевом вихре и грохоте. Царапнув ботинками по вздыбившемуся паркету, Дима вскочил и бросился прочь из комнаты. Он не помнил, как оказался на темной лестнице, заполненной полуголыми испуганными людьми. Вора закрутило и потащило вниз, ударяя о стены и перила, вместе с другими успевшими выскочить из квартир жильцами. Брестский несколько раз наступал на что-то живое и кричащее, пока его, изрядно помятого, наконец не вынесло на улицу с другой стороны дома.
