Данцик Балдаев - Султана вызывают в Смольный
— Ложись! Пускаю собаку!
Милиционеры начали свистеть, но увлеченная яростной потасовкой явно криминальная братва не обращала на наши сигналы никакого внимания. Четверо или пятеро уже валялись под ногами дерущихся. На моих глазах один из них начал подниматься и тут же рухнул снова, получив сильнейший удар носком ботинка в подбородок.
Не было у нас тогда ни малогабаритных радиостанций, ни «демократизаторов» — резиновых дубинок. С такой оголтелой оравой, нам не совладать. Я попросил одного из милиционеров сбегать в ресторан, позвонить и попросить подкрепление. Но его опередили. Какая-то женщина уже сообщила о побоище в 43-е отделение милиции. И наш посланец тут же вернулся.
Вчетвером, как могли, мы окружили дикую, бьющуюся насмерть толпу. В суматохе милиционер указал мне парня с ножом в руке. Крикнув: «Бросай нож!», я выстрелил над его головой, одновременно дав команду Дине.
Слыша непрестанную брань, она вся дрожала от нетерпения, даже несколько раз вставала на дыбы, опираясь шеей на широкий ошейник. Наконец получив сигнал «Фас!», ободренная и возбужденная выстрелом, в какие-то доли секунды в прыжке вцепилась зубами в правую руку бандита, который едва не всадил в нее нож. Все было сделано точно. Нож — на земле, а она все еще не могла успокоиться — и сильно покусала громилу. Только нам в этот момент было уже не до него.
Наша цель — не выпустить дерущихся из «жидкого оцепления» до прибытия подмоги. Двое уже пытались убежать, но Дина догнала, а милиционеры пинками кованых яловых сапог, полученных по репарации из Германии, загнали обратно на «поле битвы». Я вновь спустил Дину с поводка, и она «повеселилась» от души, бегая вокруг блатарей, кусая и сшибая с ног. А я кричал: «Ложись!» и, делая подсечки, помогал Дине своими тяжелыми сапогами…
Наконец мы уложили на дорожку восемнадцать урок, что, впрочем, подсчитали позднее. Один из них хотел выбросить или подобрать нож, но милиционер, заметив его движение, ударом каблука придавил ему пальцы, и тот взвыл от боли. Другой, лежавший с краю, сообразив, что нас мало, решил дать деру. Вскочил, но через пять-шесть шагов Дина в прыжке распорола ему на спине пиджак вместе с кожей. Бандит повалился на бок и заорал во все горло.
Милиционеры быстро приступили к обыску и вскоре обнаружили два ножа. А потом и третий, складной, из белого металла, весь в крови. Один из лежавших был мертв. Блондинистый верзила, державшийся обеими руками за распоротый живот, начал громко стонать: «Ой, убили, ой, убили…» Еще один корчился вблизи — тоже ранен, в брюшную полость. И третий, уткнувшись лицом в землю, прижимал руки к животу. Среди этого скопища полуживых и мертвых милиционеры нашли две окровавленные передние ножки от стула.
Эти пятнадцать минут, пока под крик и стоны, мат и вопли раненых ждали дежурную автомашину-линейку, показались мне вечностью. Приехали всего четыре сотрудника вместе с шофером-милиционером и начали грузить задержанных, под их оханье-кряхтенье, в фургон. Когда появилась «скорая», очередной камикадзе вознамерился удрать через кусты. Я снова пустил Дину на задержание. Она догнала его метрах в двадцати пяти от места столкновения. Я ринулся за ней. Но тут сержант схватил меня за руку и так «шепнул», что услышали находившиеся чуть в стороне врачи: «Да не беги ты! Пусть она его как следует потреплет!»
Пиджак на смельчаке, когда я вел его обратно, свисал клочьями. Зажав правую покусанную руку, он, что-то бормоча, стонал. Разъяренная Дина, почувствовав запах крови, то и дело норовила ухватить его за «седалище». Врачи перевязали ему обе руки, после чего милиционеры посадили его в свою машину с залитыми кровью сиденьями.
Вскоре линейка вернулась за второй партией. И снова отправилась в 43-е отделение, куда уже вызвали вторую «скорую». Прибыла опергруппа из Ждановского ОВД, которой милиционеры передали два кустарно изготовленных ножа, по типу финских, и складной заводского производства, да две ножки от стула — вещдоки. Дина, пущенная мною на обыск местности, присоединила к этой коллекции еще одну финку, шляпу серого цвета и кастет. Прибыла спецгруппа «с площадки» — с Дворцовой площади, из Управления милиции. Был составлен протокол осмотра места происшествия. Наконец появилась «дубовозка» и увезла труп.
После выяснилось, что Дина основательно покусала членов четырех воровских шаек. Они собрались в «Поплавке» отметить юбилей пахана. Изрядно выпив, что-то не поделили и принялись выяснять отношения единственным известным им способом. Почти все ранее были судимы, за исключением двух-трех. С виду мирная и ласковая, Дина, при ликвидации этой воровской разборки показала себя настоящим бойцом. На телах восьми урок оставила неизгладимую память о себе. И уж наверняка на всю жизнь выучила подчиняться команде: «Ложись, пускаю собаку!». Жаль только, что нескольким уголовникам все же удалось убежать.
Милиционеры 43-го отделения не скрывали, как благодарны Дине за помощь. Особенно поражены были двое молодых ребят, ни разу не видевшие прежде работу СРС по окарауливанию большой группы задержанных, когда она пускает в ход свои острые клыки. Один из них, желая выказать ей свою признательность, достал из кармана мятую, расплющенную шоколадную конфету и протянул Дине. Она свирепо рыкнула на него. Я взял конфету и угостил мою красавицу с большими цыганско-еврейскими темно-карими глазами. Это была заслуженная награда.
Поминки
В октябре Дина заболела. Она часто трясла головой и повизгивала со стоном. Ее осмотрел врач ветслужбы питомника Кирилл Иванович Мелузов и обнаружил опухоль в раковине правого уха.
— Рак, — сказал тихо.
Дина очень страдала, а мы не в силах были ей помочь. Несколько раз вместе с Кириллом Ивановичем возили ее в клинику Ветеринарного института на Московском проспекте, 112, только и там не могли ничего сделать.
Мне было жаль мою Дину. Она чувствовала свою близкую смерть. Широким, теплым, влажным языком лизала мои руки, как обреченная, глядя на меня своими умными, красивыми, но уже потускневшими глазами, из которых текли слезы. Она перестала принимать пищу, слабея день ото дня. От страшной боли стонала, как человек, и тихо скулила. До слез больно было смотреть на это. Чтобы прекратить ее дальнейшие мучения, Мелузов ввел ей сильный яд, и она скончалась на моих руках.
Потеря Дины стала для меня тяжелым ударом. Видя мое состояние, начальник питомника Никифор Федорович Горбачев предложил мне написать рапорт на очередной отпуск. Труп Дины отправили как казенное имущество на ветеринарной машине-труповозе в «Освенцим» — Митрофаньевское шоссе, 29, где находился «Утильзавод».
Перед отпуском я устроил поминки, пригласив проводников-кинологов Алексея Яковлева и Михаила Воробьева. Сел с нами за стол и Алексей Ланцов. Был еще кто-то, но теперь уже не могу припомнить.
За многие годы работы и дружбы с собаками я убедился, что судьба их во многом сходна с человеческой. Находясь всю жизнь рядом с людьми, собака как бы очеловечивается. А некоторые из них настолько умны, что имеют лишь один недостаток — не говорят. Поэтому, как практик, я не согласен с академиком Павловым, который совершенно не допускал способности собаки к мышлению. Некоторые действия собак подводят к выводу, что они вполне разумны. Собака чувствует и понимает, кто ее любит, кто к ней безразличен, кто из людей ее не любит или боится. Собака может хитрить, капризничать, скучать, страдать, притворяться, делать запасы продуктов, звать куда-либо, плакать со слезами, звать на помощь, жаловаться, ревновать. Она хорошо читает ауру человека, очень чутко воспринимает интонацию его голоса, его мимику. Она может, наконец, прислушиваться к музыке, которая ей нравится, может радоваться, грустить, ожидать, играть с любимой игрушкой, дразнить.
Мы говорим: сколько людей, столько и характеров. То же и у собак. У опытного дрессировщика Алексея Яковлева, которого я пригласил на поминки Дины, была СРС по кличке Кир. Так вот этот Кир в период ученичества отказывался брать зубами металлические предметы. Показывал, стало быть, характер. На занятиях же у нас использовались винтовочные обрезы, изъятые в разные годы у бандитов. Они применялись для приучения молодых собак к звукам выстрелов. Обычно стреляли холостыми. Сначала на большом удалении от СРС, но с каждым днем стреляющий подходил все ближе и ближе к тренировочной площадке. И, наконец, наступал момент, когда выстрел звучал уже над самым ухом Кира. С этим «ученик» довольно скоро примирился.
Но по программе предстояло еще отыскать спрятанный обрез и принести проводнику. Этого Кир не хотел делать ни за какие лакомства. Тогда Яковлев придумал обматывать обрез винтовки тканью или бумагой. Дело пошло на «троечку». Ведь в реальных условиях никто не будет специально для Кира упаковывать орудие преступления. Яковлев на каждом новом занятии начал уменьшать обвязку обреза, пока она не стала чисто символической — только бечевка или узенькая полоска ткани. И Кир умудрялся брать зубами только за эту бечевку или за колечко материи. Но терпение проводника все же победило. Кир в конце концов, переломив свой характер, отыскивал любой металлический вещдок и тут же приносил его Яковлеву.
